Любовница Иуды

Толпа смущенно загомонила, заворчала, неохотно расставаясь с кирпичами и палками. Раздались неуверенные голоса:

– А кто ж его отравил? Может, он и сделал это. Морда уж больно бандитская.

– Верно. Вполне мог. С тайным умыслом. Теперь и причащаться боязно.

Долговязый парень в чайного цвета рубашке поколебал их неприязнь к чужаку окончательно:

– Братцы, да ведь этот мужик сражался против скифов на площади Восстания. Двух амбалов ухайдакал!

– Похоже, он. Только тогда он был замухористей.

– Всё равно мы должны задержать его. Там разберутся.

Иуду отвели в бревенчатый домик рядом с просвирней. Время шло к обеду, и ароматный дух борща царил над всеми остальными запахами, заполнившими тесные комнатки, в которых хранилась разнообразная церковная утварь. Поборов неловкость, Иуда попросил черницу накормить его. Лишь на секунду усомнившись, стоит ли, она принесла миску постного борща и кусок холодного пирога с капустой. Азартно работая деревянной ложкой, Иуда с интересом разглядывал атрибуты новой для него обрядности – и удивлялся людям… Если бы раввуни увидел всё это – испепелил бы одним взглядом! А после сказал бы с грустью: они так ничего и не поняли. В самом деле, эти бесхитростные прозелиты из язычников не только со смешным простодушием скопировали многое из древнего Храма в Иерусалиме, но и пошли ещё дальше: просто хороших людей с легкостью необычайной превратили в святых – и теперь даже молятся на них – на своих князей, царей и монахов… Прости их, Господи! Не ведают, что творят.

12. Следователь и следственные действия

Вскоре к церкви приехал Джигурда со следственной бригадой (мы присоединились к ним по старой дружбе). Вся группа сразу направилась в дом привратницы Олимпиады. Труп дьякона лежал на том же месте – в узком пространстве кухоньки, между столом и входной дверью. Крупные черты лица уже не выглядели грубо искаженными, как в момент смерти: они слегка разгладились, утвердились, застыв в последнем благородном величии. Черница провела ладонью по лицу покойного, закрыв ему остекленевшие глаза, в мучительном недоумении созерцавшие треснувший потолок. Когда мертвого дьякона осветили фотовспышками, а контуры большого тела обвели мелом, Джигурда пригласил Иуду в одну из двух маленьких комнат домика привратницы с окнами в палисадник. Сам он уселся на некрашеную табуретку – важно, как на царский трон,– и сердито сказал:

– Ну что, дорогой посланник, опять влипли?

Из смежной комнаты нам было видно и слышно, как Иуда изложил по порядку все события. Джигурда внимал ему как-то рассеянно, поглядывая в окно, где покачивались в подвенечном весеннем цвету старые вишни, – о чем-то печально размышлял. Потом бросил помощникам через плечо:

– Захватите с собой чашу. Пускай быстренько исследуют в лаборатории и вернут. Возьмите на пробу кусочки земли с того места, куда этот спаситель людей выплеснул вино.

– А как насчет собаки? – спросил лейтенант Крага, наш ровесник и бывший одноклассник.

– Ах да… Уже два трупа! Пускай и в её желудке тоже покопаются… Не забудьте взять кружку со стола, – Джигурда сдернул очки с носа и, дыхнув на стеклышки, стал протирать их новым чистым платочком. – Значит, Родион Шойгин повинен в сотворении братьев Кувшинниковых? Знали бы они… – Он запнулся и украдкой оглядел присутствующих, не желая выдавать инкогнито Иуды. Особенно остался недоволен жадным и насмешливым блеском в наших глазах. Затем снова уставился на Иуду и уже потише спросил: – А с чего это вдруг вас потянуло в церковь?

– С грязи. Хотелось немного очиститься. Вспомнил Храм.

– А батюшка не говорил, где он выпил вино и когда?

– Не успел. Сказал лишь, что вино – отрава.

– В котором часу вы встретились?

– Я ни в часах, ни вообще во времени не разбираюсь. Все по солнышку. А оно ещё не стояло над храмом. То есть над церковью.

В комнату вкатился колобком благочинный отец Прокл, закончивший службу. Был он в добротно сшитой рясе, на шелковой шумящей подкладке, с красивыми разноцветными четочками, в блестящем черном клобуке. Но пышная одежда не очень-то подходила к его розовощекому, жизнерадостному лицу с профессорским клинышком бороды и в роговых очках – он больше смахивал на ученого, чем на священника. Перекрестившись на божницу, благочинный дал привратнице поцеловать свою холеную руку и сел напротив следователя. Взгляд его казался преувеличенно тревожным из-за толстых линз.

– Откуда вы получаете вино для причастия? – спросил Джигурда, внимательно вглядываясь в глаза священника.

– Из разных мест, раньше было легче: из Центра нам регулярно поставляли кагор отличного качества. Сейчас, как вы знаете, хозяйственные связи разрушены. После антиалкогольной кампании многие заводы перешли на производство лимонада и пива. Коснулось это и нашего острова. На спиртзаводе гонят в основном водку и – понятно, зачем. Приходится добывать вино через коммерческих посредников. Ну и так далее.

– Вино сегодняшнего причастия было заводское?

– Да. Несколько месяцев назад дьякону Родиону удалось через директора спиртзавода закупить два ящика кагора. Один ящик у нас украли ночью прямо со склада епархии. Второй мы отдали на хранение привратнице Олимпиаде. Она всегда дома, женщина честная, богобоязненная. С её стороны всякие злоумышления исключаются, – заверил отец Прокл.

– Она вам сама приносит вино в алтарь?

– Когда как. Сегодня она принесла.

– А вы лично не пробуете вино, прежде чем вылить его в чашу?

– У меня такой привычки нет… – Благочинный хмуро поправил роговые очки. – А вот покойник, земля ему пухом, иногда грешил. Особенно, если накануне происходило обильное возлияние.

– Какие у вас были с ним отношения? – Джигурда взглянул на священника в упор, следя за каждой тенью на лице.

Отец Прокл тоже посмотрел на следователя серьезными глазами и сложил на животе маленькие женственные руки.

– Не буду скрывать, что по некоторым вопросам веры и жизни мы с ним расходились. В частности, мне был чужд его квасной патриотизм и заигрывание с властями острова. В личной жизни дьякон не всегда следовал правилам благочестия. Редкий пост выдерживал до конца. Мог и обидеть словом. В нем была сильна мирская закваска

– Значит, враги у него были? – прищурился Джигурда.

– Ну, это резковато сказано. У нас ведь не контора и не завод. Немного другие отношения. Неужели вы считаете, что это мог сделать кто-то из наших служителей? – Щеки благочинного приобрели морковный оттенок.

– Скажите, а в алтарь можно войти только через царские врата? Я имею в виду весь иконостас. Или есть еще какой-нибудь запасной вход-выход?

– Есть. Но он всегда закрыт на замок. Только сегодня был почему-то открыт. Может, хулиганы сломали замок вчера вечером?

– А ключ у кого находится?

– У Олимпиады. Она теперь у нас привратница.

– А кто до неё был?

– Петр Караченя. Недавно он уволился.

– Он посвящен был или как?

– Из мирян. Но принял особое благословение дьякона Родиона.

– А где он живёт?

– Это вы у черницы спросите. Она его лучше знает.

– Хорошо. Давайте вернемся к вопросу об алтаре. Туда ведь не каждый может войти?

– Это святая святых церкви. Там совершается таинство, – кивнул головой отец Прокл.

– А не могли бы вкратце раскрыть некоторые детали сегодняшнего таинства?

– О них не принято говорить. Но вам… в общем, я пришёл в церковь за час до литургии. Облачился, почитал особые молитвы. Затем возле жертвенника приготовил хлеб и вино. После этого…

– А бутылку вы сами открывали? – Джигурда агрессивно выдвинул вперед одно плечо.

– Да, сам. Не очень приятное, между нами говоря, занятие. Наши пробки…