Опыты литературной инженерии. Книга 1

Так что же конь, черт подери? Где его достоинство, конская гордость, самолюбие, в конце концов? Нету!

Пашут на коне до упаду. Ему это надо? Он что, понимает важность процесса выращивания пшеницы, технологию изготовления хлеба? Его что, тревожит, сыто ли человечество, пьяно ли? Да начихать ему на все это! А его обрывком старой вожжи стреноживают, пускают попастись на вытоптанный лужок, словно оказывают величайшую милость.

Теперь о пароконной телеге, тройках, квадригах и упряжных шестерках. К то-нибудь когда-нибудь задумывался над психологической совместимостью коллективной выездки? Катит по дороге эдакий дилижанс, или кэб, или, на худой конец, наша пароконная телега. Куда, зачем? Задается ли малый лошадиный коллектив этими вопросами? Обсуждает ли их в своем узком кругу? Нет и еще раз нет! Нет у лошади ума, отсутствует! Разве теперь не понятно?

Не буду утомлять примерами того же отсутствия привязанности к хозяину, преданности, стремления к свободе и скромному лошадиному счастью. Потому, что даже самый естественный в природе процесс в лошадином обществе называют селекцией, а людей (не лошадей!), которые занимаются этой самой селекций, почтительно именуют коннозаводчиками.

Лошадь способна развить всего около шестидесяти километров в час при нажатой до упора педали газа. Лошадь заправляют сразу несколькими видами топлива: водой, сеном, овсом, свежей травой и т. п. Лошади нужно поспать хотя бы пару-тройку часов в сутки, иначе плакали ваши два пистоля! Техосмотр и обслуживание – ежедневно. Да еще и гриву не забыть бы расчесать и челку подстричь! А к кузнецу, насчет подковать? А ветеринар, чтобы был на подхвате?

Человечество призадумалось и просто вынуждено было изобрести автомобиль. Но поскольку примеров подобного устройства в истории не было, пришлось придумывать автомобиль в полном соответствии с существующим психологическим стереотипом. То есть с лошадью. Это означает, что за руль автомобиля может сесть кто угодно. И ехать может в любую сторону, не считаясь с мнением, настроением и состоянием здоровья машины. Вид топлива один – бензин. Вода и масло – по мере надобности, но не регулярно. Ветеринара долой! Если руки растут из нужного места, то можно обойтись и без кузнеца, то есть механика. Когда эта штука едет, то она едет. Когда не едет – спит. Специального времени для сна отводить не нужно. И, что важно, инстинкт размножения, как и инстинкт самосохранения, у автомобиля начисто отсутствует! Автомобиль не испугается выскочившей на дорогу собаки, не шарахнется в кювет от выстрела. Не лягнет, если вы неосторожно приблизитесь к нему сзади. Направьте его в глубокую речку – сиганет и не вздрогнет! К хозяину не испытывает никаких чувств. Одним словом, железяка!

Но скорость современного автомобиля зашкаливает далеко за сто километров в час. Скачет, то есть едет, автомобиль и в жару и в стужу. И дождь и ветер седоку нипочем! К его услугам кондиционер или климат-контроль, люк в крыше, CD-чейнджер, USB-порт и даже мини-бар в дорогих моделях. Одно осталось прежним, расчет мощности, который по-прежнему надежно ведется в лошадиных силах! Если кто-то пытается обратить живые лошадиные силы в бездушные киловатты, так это называется технократия. И не суть, что это какие-то непонятные семьдесят пять килограммов, поднятых на высоту один метр. Тем нам и дорог автомобиль, что свои лучшие качества, заодно с лошадиными силами, он перенял от древнего четвероного предка! Все благодаря многовековой привязанности человека к лошади и уважительной вере во все то, что в нашем сознании увязывается с ней в общем контексте. Например, те же «сила» и «выносливость».

Таксист замолчал. Блестящий анализ, проведенный на моих глазах, меня убедил.

Введение в минералогию

У меня друг – геолог. У него тоже есть друг, который вовсе не геолог, а прилично занятый предприниматель. У моего друга хорошая привычка: знакомить всех, кто попадется под руку, с основами интереснейшей науки – минералогии. Свои откровения мой друг приправляет демонстрацией собственной коллекции, которой, на мой взгляд, цены нет. На свою беду, в гости к моему другу пришел его новый друг. Послушал моего друга и посмотрел камни. Или впечатлительным оказался человек, или настойчивый в тяге к прекрасному. Так или иначе, но друг моего друга ударился в собирательство. И не чего-нибудь пустякового, а именно минералов и редких горных пород. За короткое время новое увлечение автоматически превратило его в путешественника и, соответственно, в рыболова, охотника и почти в профессионального бродягу.

За кристаллами граната и звездами астрофиллита он мчался на Кольский полуостров, не обращая внимания на сезон и погоду. Там, поедаемый летающими кровососущими, в нужде и в сырости копал траншеи и просеивал тонны породы на самодельном сите, сооруженном из панцирной сетки кровати. Благородный лазурит он добывал в заброшенных копях на западном берегу озера Байкал, где его (друга моего друга) тоже кто-то охотно ел и, возможно, даже пил. С далеких Командорских островов он привез и выставил в домашнем музее сказочной красоты сердоликовые гальки, которые вылавливал из ручьев голыми руками, стынущими до временного паралича от ледяной воды. А на неласковых пустошах плато Путорана на Полярном Урале нашел нефрит нежного зеленого цвета, напоминающего кожуру яблок сорта Семеренко. Уж там-то было вовсе отвратительно в смысле погоды и длины маршрутов. Под конец экспедиции в совершенно безлюдном районе у них кто-то стащил резиновую надувную лодку. До ближайшей воды было метров пятьдесят, и предположить, что лодку смыло случайной волной, участники экспедиции как-то не отважились. Потерю из-за безысходности списали на аборигена – босяка-медведя.

Обратите внимание: незаметно в подвале дома друга моего друга появился персональный минералогический музей высшей пробы!

Где холодно и мокро, где боязно и неуютно, обязательно должен присутствовать компонент, компенсирующий тяготы и неудобства. У него разные названия, в зависимости от ведомственной принадлежности, географии региона, профессии владельца и широты кругозора. Химическая формула у него остается единой даже для тех, кто относительно нас пребывает в положении «вверх ногами» – то есть американцев. И это первостепенный вопрос научной важности: как при такой ориентации компонент сам собой не выливается из бутылки?

Целенаправленные рысканья по белу свету однажды привели друга моего друга в аэропорт города Минеральные Воды, откуда он намеревался отбыть, отягченный образцами парчовой яшмы, добытой на медном руднике в поселке Уруп. Эта поездка была весьма удачной в смысле количества и качества трофеев, но оказалась до обидного комфортабельной. Ни тебе комаров, ни медведей. До Урупа друг моего друга добрался на автобусе, в шахту рудника не спускался, а яшму приобрел по сходной цене у местного коллекционера. Весь походный скарб, который по привычке друг моего друга тащил на себе в рюкзаке, остался невостребованным. Среди прочего в нем находился известный компонент, приобретенный уже на гостеприимной земле Кавказа. Его формула ничем не отличалась от аналогичной американской или камчатской, а также от Ялтинской или Иркутской, но выделялась в лучшую сторону ароматом винограда сорта Изабелла и благозвучным местным названием чача. До условного дня «Д» и часа «Ч», когда наступал именно его час, компонент пребывал в стеклянной таре емкостью 1 л, залитый для конспирации в бутылку из-под неаппетитного мартини. Знайте и запоминайте: во всем мире на вопрос: «Сколько будет десять раз по сто граммов?» отвечают: «Один килограмм». И только у нас: «Один литр».

В аэропорту города Минеральные Воды на друга моего друга напали угрюмые культовые служители безопасности воздушных перевозок. Сначала они цеплялись к образцам яшмы, не желая признавать их простыми камнями и пытаясь разглядеть или унюхать в них признаки взрывчатого вещества. Потом подошла очередь чачи. Образцы яшмы другу моего друга удалось отстоять, а вот чача была безапелляционно признана веществом, запрещенным для перевозки воздушным транспортом и, само собой, подлежала немедленной конфискации. На работников службы безопасности авиаперевозок, разъяренных неудачей с яшмой, не подействовали никакие уговоры.

К тому времени друг моего друга уже добрых пять лет мотался по самым занюханным аэропортам страны, всего навидался, наслушался и ко всему притерпелся. У него и в мыслях не промелькнуло отдавать без боя драгоценный продукт с ароматом винограда сорта Изабелла. Благо время позволяло, он добровольно приостановил регистрацию на свой рейс, вышел из здания аэровокзала и деловито осмотрелся. В его планы входило посещение этих мест в ближайшие год-два: в ущелье реки Даут, в заброшенных геологических штольнях, как рассказывали знатоки, появились наросты молодого малахита, которые по красоте оставили за собой не то что малахит Урала, но даже всемирно известный малахит из Республики Заир, что в экваториальной Африке. Для надежного обеспечения будущей экспедиции и для сбережения компонента друг моего друга решил создать «депо» или, по терминологии туристов, «заброску». На языке сыскарей, пограничников и служебных собак – «закладку» или «схрон».

Опытным глазом оценив возможности окружающего пейзажа, друг моего друга выбрал метрах в ста пятидесяти от аэропорта приметное дерево, стоящее среди кустов и не привлекающее нездорового внимания. Вокруг дерева не было оскорбительных следов пребывания авиапассажиров. Друг моего друга быстро выкопал перочинным ножом соответствующую замыслу ямку и надежно упрятал в ней драгоценную бутылку с лживой этикеткой «Мартини». Таким образом в непосредственной близости к аэропорту города Минеральные Воды был заложен самый настоящий клад. Хочу заметить, что упомянутый перочинный нож у него все же отобрали при повторной попытке регистрации.

Через два года основатель, закладчик и владелец клада вновь оказался в Минеральных Водах. На этот раз он приехал туда на автомобиле, но, помня о схроне, решил наведаться к заветному дереву и изъять клад для дальнейшего использования по прямому назначению.

Прибыв к месту заложения клада, друг моего друга слегка охренел: кому-то в местную больную голову пришла идея провести в окрестностях аэропорта мероприятия по благоустройству. В результате произведенных действий мало-мало чего посадили, но весьма много чего выкорчевали. На тридцатой секунде обозрения местности стало понятно, что надо срочно идти искать новый источник приобретения ароматной чачи. Двадцать девять предыдущих секунд были потрачены на высказывания вслух впечатлений от увиденного, которые в силу лексического совершенства не могут быть здесь приведены. Не дай бог кто-нибудь ими воспользуется в корыстных целях!

Если бы на этом история с другом моего друга, минералогией и кладом закончилась, не стоило бы и затевать рассказ. Но впереди был еще один достойный эпизод.

На металлургическом заводе в городе Электросталь, где нет даже занюханного аэропорта, в качестве шихты при плавке металла использовали минерал флюорит. Для металлургов это был вспомогательный компонент, внешне похожий на зеленое бутылочное стекло, и не более того. А для собирателей минералов флюорит еще и экспонат, тем более, что среди тусклой массы шихты редко, но встречаются образцы ювелирной ценности.

Давным-давно в той же Электростали, на территории металлургического завода проводил какие-то инженерно-геологические работы тот самый мой друг-геолог, у которого друг – новый русский коллекционер. И вот по прошествии сорока лет на званом обеде у своего друга мой друг вдруг неожиданно вспоминает про этот флюорит. Совсем некстати. Скажем так: ни к селу ни к городу Электростали. Обед тут же закончился и превратился в сборы. Для флюорита была подготовлена одноколесная тачка и упаковочные веревки, так как друг, на чужую беду, вспомнил что присмотрел в свое время глыбу флюорита весом килограммов под сорок, перекатил ее за железнодорожное полотно и спрятал в канаве. Вы представляете, что это такое – глыба флюорита весом сорок килограммов?

От места, где так хорошо начинался обед, до города с флюоритовым кладом около тридцати километров. До конца рабочего дня друзья прибыли к месту дислокации и занялись поиском завода, железнодорожного пути и прилежащей к нему канавы. По ходу поисков выяснилось, что место, на котором, по воспоминаниям друга, находились гаражи, теперь застроено чем-то другим и основательным. Железная дорога как ориентир тоже исчезла, так как огромный когда-то завод сократился до размеров двух еле теплящихся цехов и в железнодорожном транспорте не нуждался. Канава, если и была, то ее следовало бы поискать прямо на месте, но доступ к нему был надежно перекрыт заборами той же застройки.

Стоя у щели в заборе, мой друг и друг моего друга поочередно пытались найти признаки столь желанной канавы.

Из криво сколоченной будки при закрытых железных воротах вывалилась толстая баба с красным, видимо, от непогоды, лицом и стала активно пресекать попытки друзей разглядеть что-то для себя полезное через щель в заборе. Мой друг, имея интеллигентную наружность, подтвержденную седой профессорской бородкой, начал что-то невразумительно врать-лепетать про внучку, которая-де где-то учится, и ей позарез нужны образцы шихты, которой, как он помнит, полстолетия назад здесь лежали горы.

– Знать ничего не знаю, – вопила баба, порываясь достать из угла будки увесистую палку. – Убирайтесь с казенной территории, алкаши недопитые, а то сейчас же вызову полицию!

Уж кем-кем, но недопитыми алкашами друзья сроду не были, поэтому убойной формулировкой бдительной бабы были сражены наповал и вынуждены отступить, не теряя достоинства.

Легко можно догадаться, что страсть коллекционера, любителя минералов и приключений у друга моего друга осталась неудовлетворенной и требовала немедленных действий, именуемых военными как «глубокий обход». Друзья сели в «тойоту», в багажнике которой в ожидании добычи притаилась тачка, и отбыли сначала на юг, потом на восток, а уж потом на север, по кривой колее в лесопосадке, вдоль когда-то существовавшей железнодорожной ветки.

Вдоль берез и ракит, через лужи и колдобины им удалось продвинуться в верном направлении почти на километр. Мой друг непрерывно умственно напрягался, вызывая из памяти картины далекого буйного прошлого, когда, по его утверждению, флюорит можно было таскать с завода хоть тоннами. Сейчас от слабых признаков канавы друзей отделяли фрагменты изгороди из проржавевшей, черной колючей проволоки, неопрятными клочьями свисавших со скособоченных деревянных опор.

К общему счастью, в голове моего друга какие-то важные ориентиры сошлись. «Тойота» остановилась, и из нее была выгружена тачка, истомившаяся в ожидании. С позиции в облезлом ивняке наблюдалась та самая зловещая будка, где притаилась, возможно, нетрезвая баба. Сорок лет для настоящего геолога-поисковика вовсе не помеха. Память точная, как швейцарский хронометр, а глаз востер, как теодолит первого класса. Друг моего друга, шествуя за моим другом, решительно проталкивал тачку через кусты, осыпая с них последние осенние листочки.

Вот она – глыба флюорита! Сине-зеленая, укутанная в мох, которую за сорок лет и черт не взял! В восторге от увиденного коллекционер решил удивить самого себя кавалерийским наскоком: ухватил глыбу в одиночку, оттеснив моего друга в сторону пустой тачки. Но попытка оказалась выше его человеческих возможностей. Мой друг суетился сбоку, натыкаясь на острые углы тачки и наконец, выведенный из себя необъяснимым эгоизмом коллекционера, задал вопрос напрямую:

– Так тебе помочь или не мешать?

Еще через минут десять, на раз-два друзья погрузили холодную глыбу в тачку и в четыре руки покатили одноколесный экипаж к машине. Более значительные усилия потребовались, чтобы загрузить драгоценный минерал в багажник. В завершение операции флюорит накрыли старым пледом, а потом и тачкой.

Ополоснув руки в ближайшей холодной луже, друзья уселись в машину, и рука друга моего друга повернула ключ зажигания. Но тут нелегкая судьба кладоискателей привычно повернулась к ним тем местом … Как бы это помягче выразиться? По колее, где полчаса назад проехала «тойота», приближался полицейский уазик, испоганивая настроение включенными сиреной и мигалкой. Не было сомнений, что стражи порядка направляются именно к ним.

– Что воруем? – холодно и с любопытством осведомился полноватый белобрысый лейтенант после того, как официально представился.

– Ничего, – в унисон ответили друзья.

– Тогда проедем с нами в отделение для досмотра машины, как положено, с понятыми и составлением протокола. А, может, для начала вы все-таки признаетесь?

– В чем? – искренне и в унисон удивились оба друга.

– В воровстве, – участливо подсказал лейтенант. – В воровстве еще не знаю чего с охраняемой территории.

– Да вы что, уважаемый, – возмутился мой друг. – Какое воровство? Какая охраняемая территория? Да, когда-то охраняемая, а теперь, сами посмотрите … Тут я когда-то оставил флюорит, теперь вот заехал за ним.

– Что оставили? – полюбопытствовал лейтенант. – И когда? Когда территория была охраняемой? Значит, воруем? Поехали в отделение, там все объясните, напишите, а начальство примет решение, задерживать вас или не задерживать.

– Что значит – «задерживать»? – возмутился друг моего друга. – Вы же взрослый человек и должны разбираться в обстановке. С чего это вы решили, что мы что-то воруем?

– У нас прошел вызов. Вызвала охранница территории. Это заводская площадка, копровый цех.

– Вот гадюка! – не сдержался мой друг. – Хотите посмотреть, что мы положили в багажник? Пожалуйста, сами оцените «масштаб преступления».

Лейтенант охотно подошел к «тойоте» и заглянул в багажник.

– Это что у вас?

– Флюорит.

– А зачем под тряпкой и тачкой прячете?

– Ничего мы не прячем. Он же хрупкий, чтоб не побился, укутали вот. А тачкой прикрыли – куда же ее девать, тачку эту?

– А что делают из этого вашего… флю…?