Предзимние росы

и лёгкая грусть уходящего лета,
и клёкот прощальный: до скорой весны!
Уже в октябре остывают поля
и ёжится пашня под первой порошей,
задиристо-весел морозец хороший,
и неповторима родная земля.
Мечтаю дощатым пройти тротуаром,
себя ощутить человеком сполна
и снова увидеть: над старым амбаром
большая, как в детстве восходит луна.

Клёкот ворона

Сергею Куприяновичу Казаченко

Клёкот ворона. Давняя,
издалека печаль…
Тихо скрипнуло ставнями,
раскрутилась спираль
лет и звуков забытых…
Хорошо в городах:
нет ни окон забитых,
ни кладби?ща в крестах.
И пастух не разбудит,
не расколет бичом
сон
и звонкой не будет
синева над ключом.
День уютной ложбиной
не сойдёт за мысок,
не споёт петушиный
с хрипотцой голосок.
На окраине лета
не вопьётся в глаза
лунным оттиском света
колея колеса.

Через годы, в наследство,
далека и близка,
мне осталась от детства
по деревне тоска…

Первостроителям Саянска

Александру Петровичу Сигал

Я город мой люблю и воспеваю.
за свежесть рос, за утренний туман,
сосновый бор в котором утопает
по гулким голубеющим утрам.

За яркую расцветку редколесья
по осени над милою Окой.
За русскую задористую песню
по вечерам, морозною зимой.

И землякам своим я благодарен
за то, что здесь, в моем родном краю
красавец-город выстроен, подарен,
и навсегда вошёл в судьбу мою!

Журавли

Пожелтели поля. Потускнели заметно закаты
и поплыли туманы на покосах у самой земли,
и на дальних болотах, за рекою, как в детстве когда-то
слышно мне, как кричат долго, долго в ночи журавли.

Что они говорят там, бедовые, снова друг другу,
собирая в дорогу своих дорогих журавлят…
Дети, дети! Они, – тоже чувствуют нашу разлуку…
Из родительских гнезд скоро выпорхнут и улетят.

Улетят по делам, по началу совсем ненадолго.
И всё реже и реже, возвращаться к нам будут потом…
И быть может забудут, что речечка наша не Волга,
что без них опустел и стареет родительский дом.

Тихо выйду во двор. Так же тихо открою ворота
и пойду через мост, через поле в тумане один.
Попрощаюсь и я с журавлями на дальних болотах,
как тогда от родителей, в тайне, сюда приходил.

А когда я вернусь и ты спросишь, ну что же я маюсь,
не сознаюсь, что сердце ночами всё чаще болит…
И скажу тебе тихо: «Родная, я всё понимаю…
Просто плакали долго опять за рекой журавли».

П Р О З А

СТРИЖИ

Рассказ

Это была самая большая моя потеря за последние годы. Я встретил ее у солнечного плеса за шиверой-кормилицей, где рыбачу много лет. Стрижи стремительными бестиями вырывались из гнезд высокого крутого берега и так же стремительно вонзались в него, возвращаясь. Их щебет и сейчас звучит в моей голове. Она сидела на корточках неподвижно и наблюдала за моей снастью, которая работала монотонно и утомительно – назойливо для постороннего глаза. И лишь подсознательное чутье, которое постоянно держит в напряжении азартного рыбака, чувствующего присутствие крупной рыбы, заставляло делать одну проводку за другой.

Ей было лет около тридцати пяти. Она спросила, как только я приблизился к ней, проводя снасть вниз по течению:

– Я уже почти час наблюдаю за вашей ловлей – и никакого результата.