Предыстория и завершение книги «Разведчик, штрафник, смертник»

Собрав всю волю в кулак, я поборол невероятную робость, заполнившую всё существо. Расклеил сжатые губы и задал вопрос: – За что их забрали наверх?

– Они не щадили живота своего и защищали Отчизну до последнего вздоха.

– А что будет со мной? – спросил я уныло.

– Ты струсил в последнем бою. Остался в живых и будешь долгое время томиться в юдоли греха. – ангел взмахнул широкими крыльями. Легко воспарил над землёй и исчез в сверкающем мареве. Отверстие в небосводе закрылось. Облака уплотнились. День стал таким же хмурым и мрачным, как раньше.

Я затаился среди множества трупов, и хотел пробраться к своим, как только стемнеет. Едва пришла тёмная ночь, как фашисты забеспокоились о своей безопасности. Раздались частые выстрелы.

Одна за другой в небо взлетали ракеты. Ничейная полоса оказалась видна, словно днём. Пришлось лежать до тех пор, пока перерывы между пусками «люстр» не станут длиннее, а промежутки яркого света начнут разделяться короткими тёмными паузами.

После полуночи, стрельба постепенно утихла и стала чуть реже, чем раньше. Я смог дождаться, когда погаснет очередная яркая вспышка. Сбросил с себя мёртвое тело и, прижимаясь к земле, пополз к нашим позициям. Услышав хлопок, я замирал неподвижно и не шевелился всё время, пока в небе горела очередная ракета.

Добирался к своим я удивительно долго. Только к утру я свалился в советский окоп. Хорошо, что меня не заметил дозор. Солдаты не приняли за чужого разведчика и не убили ещё на подходе.

Старый боец ненадолго умолк. Протяжно вздохнул и продолжил: – Прошло несколько дней после того жуткого боя. К этому времени, я вернулся из медсанбата, где мне зашивали рваную рану в левой ноге. В траншее я стретил приятеля и он выложил всё, что скопилось у него на душе.

По правде сказать, я не поверил в его странный рассказ, но всё же, вошёл в его положение. Не стал говорить, мол, тебя сильно тряхнуло близкими взрывами. Мало ли, что может привидится после контузии? Небесные ангелы, горнии выси, взятые на небо солдаты, погибшие за родную страну, и прочие непонятные вещи.

Потом, мы вернулись к обычным делам. Приятель не вспоминал от том трагическом случае. Я перестал волноваться за его состояние. Скоро нас послали в другую атаку. Нога у меня сильно болела, и я немного замешкался в нашем окопе.

Когда я вылез наверх, то оказался чуть позади остальных и, следом за ними, рванулся вперёд. В тот день я отстал от последней цепи и разглядел всех бегущих солдат. Я не заметил, что мой товарищ прячется за спины других, как, по его же словам, делал недавно.

Мы часто пытались взять позиции фрицов, но каждый раз отходили назад. Я видел, что мой приятель нисколько не дрейфил. Всегда самым первым шёл в каждый бой и самым последним возвращался в окоп.

В конце концов, нам удалось выбить врага. Мы закрепились в немецкой траншее. Как только стихла стрельба, я осмотрелся вокруг и увидел мёртвого друга. Он лежал на спине и, открыв голубые глаза, смотрел в чистое небо. На его спокойном лице застыла улыбка настоящего счастья.

– «Видимо, Бог простил ему трусость в том ужасном бою». – невольно подумалось мне: – «Он дал ему лёгкую смерть и поднял к себе, в горнии выси». – старый солдат замолчал и снова вынул кисет, наполненный крепкой махоркой.

Часть III. После войны

Окончание военной компании

Очнувшись после контузии, Григорий, конечно, не знал, чем завершилась атака на укреплённую японскую сопку? К счастью, он сразу услышал русскую речь и тотчас успокоился.

Раз он всё ещё жив, и его куда-то несут, значит, победа осталась за нами. Вряд ли проклятые самураи стали возиться с раненным русским. Добили б штыком или шашкой и вся недолга. По крайней мере, так они поступали с китайскими пленными.

Затем, он ощутил, что лежит на спине и его то качает, как на зыбких волнах, то трясёт, словно в старой телеге. Собрав последние силы, парень привстал на локтях и ощутил сильнейшую слабость. Вновь упав на носилки, он немедля лишился сознания.

Через какое-то время, Григорий снова очнулся. Парень поднял тяжёлые веки и увидел над головой полог просторной палатки. Он сразу понял, что попал в медсанбат и облёгченно вздохнул. Мол, ещё поживём!

Его внимательно осмотрели врачи. Признали травму черепа очень серьёзной и срочно направили в госпиталь. Вместе с другими бойцами подняли в кузов полуторки. Укрыли старым рваным брезентом и повезли куда-то на север, подальше от линии фронта.

Когда Григорий добрался до места, он немного оправился от удара японца. Первым делом, позвал медсестру. Спросил у неё три листочка бумаги и огрызок карандаша. Ничуть не удивлённая просьбой бойца, сестричка кивнула и куда-то ушла. Спустя пару минут, она принесла всё, что нужно бойцу.

Преодолевая сильнейшие боли, парень с трудом приподнялся. Сел на жёсткой армейской кровати и написал сразу несколько длинных посланий. Такое простое, но важное дело, ему довелось исполнить в первый раз за долгие годы великой войны.

Сначала он был в осаждённом Крыму, откуда письма уже не ходили на родину. По крайней мере, письма солдат, сидевших в окопах. Потом, окружение в Севастопольской бухте, ночная атака и плен, где оказалось значительно хуже, чем обещала пропаганда фашистов.

Лагерь в холмах без еды и питья. Переход по безводной степи и поездка в теплушке, набитой солдатами, словно бочка селёдкой. В польском лесу он служил крупной дичью, для немецких овчарок, а затем рыл могилу себе и друзьям по бараку. К счастью, офицеру СС нужны были рабы для переноски награбленных ценностей. Только поэтому, его не стали расстреливать

После этого, молодой человек казался на фабрике смерти, где людей жгли в печах, как сырые дрова. Чудом Григорий выбрался из той переделки. Был отослан в Германию и очутился в голодном концлагере для восточных рабочих.

Красный Крест и другие благотворительные организации мира заботились только о пленных, захваченных в «цивилизованных» странах Европы. Остальных считали за быдло и совершенно ничем не помогали советским бойцам. Так что, послать весточку в СССР не имелось возможности.

Прошло больше четырех полных лет. Наконец, появилась возможность черкнуть пару строк о себе. Парень взял карандаш и, первым делом, вспомнил о девушке, в которую влюбился в Германии.

Он отлично запомнил ёе украинский адрес, и написал ей большое письмо. Второе послание отправилось к старенькой маме, в деревню на Волге, а третье в Самару, к любимому дяде, который был для Григория приемным отцом.

Удар японской гранатой по черепу, не прошёл для парня бесследно. С одной стороны, прямо над ухом, возникла такая обширная вмятина, что врачи удивлялись тому, как солдат до сих пор не скончался?

Подобные травмы не проходят бесследно. Поэтому у Григория появились ужасные боли. Они оказались чрезвычайно сильны. Медики ничего не могли с ним поделать. Поэтому, отправили контуженого в сражении бойца в главный госпиталь Дальневосточного фронта, находившийся в городе Владивостоке.

По приезде в краевую столицу, парень услышал, что там его уже ждут несколько писем от родных и знакомых. Вскрыв первый конверт, он узнал хорошие вести. Оказалось, что его большая любовь – Мотя Савченко, с которой он познакомился в Гамбурге, сейчас уже в полном порядке.

Особый отдел признал её малолетней узницей фашистских властей и тотчас отправил на Украину, домой. Она благополучно вернулась в родную деревню. Девушка получила письмо от Григория и тотчас написала ответ. Рассказала всё о себе, а в конце, очень скромно добавила, что хочет увидеть его, и как можно скорее.

Из второго послания стало понятно, что его мама жива и здорова и очень ждёт возвращения сына. Ещё она сообщила такое, о чём нельзя рассказывать в слух, а уж о том, чтобы об этом писать, было страшно подумать. Каким таинственным образом такое известие прошло мимо цензуры, Григорий не знал.

Видно НКВДешники оказались завалены почтой и не обратили внимания на небольшие депеши, которые шли не на фронт, а в воинский госпиталь, расположенный в далёком тылу. Иначе и отправителю и получателю пришлось бы достаточно солоно. И тот и другой могли отправиться на лесоповал, а то и вовсе покинуть наш мир.

Мария Степанова сообщила старшему сыну, что из Самары пришли очередные плохие известия. К ним приезжал знакомый приёмных родителей Гриши – дяди, Михаила Фёдоровича Стратилатова, и его любимой жены – Эльзы Фрицевны.

Мужчина недолго гостил в деревеньке. Перед самым отбытием он заглянул в домик матери. Он отозвал сосед потихоньку в сторонку. Немного помялся и передал ей детали ужасных событий, что случились в тридцать седьмом.

После того, как по чьему-то доносу тётю Гриши – Эльзу Фрицевну, объявили шпионкой, её сразу забрали. Судили закрытым судом и дали двадцать лет лагерей. Причём, без права писать и получать передачи от ближайшей родни.

Парень доподлинно знал, что эта фраза означала – расстрел. Он грустно вздохнул и продолжил читать мамины корявые строчки. В них говорилось о том, что и после суда, советские органы не отстали от бедной семьи. Первым делом, конфисковали все их скромные вещи.

Михаила Фёдоровича, назвали «членом семьи врага народа» и тотчас уволили с занимаемой должности. Отобрали большую из двух тесных комнат, в которых он жил вместе с супругой и Гришей. Оставили ему лишь пустую каморку без окон, где раньше обретался племянник. После ареста жены, он сильно запил и в одночасье скончался.

Дальше шли новости, чуточку лучше, чем предыдущие. Оказалось, что младший брат матери – Пётр Фёдорович, в сороковом году кончил техникум. Выучился на геолога и всю войну скитался по дикой Сибири.

Там он успешно разведывал месторождения каких-то металлов, нужных для обороны страны. Сейчас обитает в Самаре, но с ней не общается. Не приезжает и даже не пишет. Наверное, боится общаться с родными, среди которых имелись «враги».

По тогдашним законам считалось, что после того, как Григорий был ранен, он искупил вину перед Родиной. То есть, полностью реабилитирован и чист перед суровым законом. Поэтому, врачи военного госпиталя относились к нему не как к бойцу-штрафнику, а как к советскому воину, раненому в кровопролитных боях.

Парнем занялись вплотную и провели массу анализов. В конце концов, направили его на рентген. Там нашли обширное затемнение в лёгких, которое он, скорее всего, заработал в гитлеровских концлагерях.

Лечить такую болезнь тогда ещё не умели. Так что, не стали морочить голову с обычным солдатом тут же комиссовали Григория. Мол, пусть поживёт, сколько сможет. А если умрёт, то не в рядах нашей доблестной армии. Незачем портить статистику не боевыми потерями.

Прошел месяц после ранения. Парень немного оправился и был выписан из военного госпиталя. Он получил в комендатуре все документы и отправился на Среднюю Волгу, домой. В деревню к своей старой матери. На этом Великая Отечественная Война для Григория кончилась.

Возвращение домой

Пятнадцатого декабря 1945 года, поезд, идущий из Владивостока в Москву, застыл у перрона тёмной, послевоенной Самары. Из редких писем, приходивших на фронт, Григорий доподлинно знал, как обстояли дела в этом городе.

Его дядя и тётя, обитавшие здесь до войны, умерли уже очень давно. Других родных и знакомых, у которых удалось бы пожить короткое время, у него не имелось.