Библиотека. Повести

От библиотеки ничего не осталось. Она практически выгорела дотла. А разве могло быть иначе? В ней же, что ни говори, были только одни горючие материалы. И книги, и трухлявые деревянные перегородки. А ещё, как назло, когда пожарные, в конце концов, подъехали к пылающему зданию, кишку, как оказалось, подключать было не к чему. Гидрант вроде и был, но вода из него почему-то не шла. Не хотела, зараза. Впрочем, пожарные особенно и не парились. Здание-то было нежилое, да и то уже почти выгорело. Так что, если в него и залезли сдуру какие-нибудь бомжи, то им уж наверняка настали кранты. Или башмай кирдык. Кому что больше нравится. Поэтому поливай водой – не поливай, а результат один. Останутся одни обгорелые камни и головёшки. И мертвяки в худшем случае.

Средних лет мужчина в форме с усталым лицом, не торопясь, двинулся в сторону измазанной в саже плачущей на догорающем пепелище женщины. Немного рыхловатой, немного полноватой, с лицом без всякой косметики. И одетой чёрт-те как. Наверное, потому, как догадался незнакомец, что одевалась второпях. Но глаза, хоть и заплаканные, были хороши. Женские. Настоящие. Такие, в которые мужчинам нравится смотреть. Без скрытого вызова. Без глупого феминистического желания любой ценой уделать мужика. Да и могла ли такая чушь вообще прийти в голову Валентине Викторовне? Она и так считала всех феминисток дурами.

А идущий к ней мужчина назывался странным словом «дознаватель». Не «узнаватель», не «познаватель» и не просто следователь, а именно «дознаватель». Хотя, по логике вещей, тогда должен быть и «послезнаватель». Представляете, ходил бы тогда гоголем после всех эдакий важный дядечка, и всё-то ему было по… Потому что всё и про всех ему было бы уже известно, он ведь «послезнаватель». Но не стоит отвлекаться. А у вышеназванного дознавателя по долгу службы возникли к Вэвэ, как заведующей, некоторые вопросы. Дело в том, что и без сложных экспертиз, по ходу распространения огня было понятно, что пожар начался в подвале из определённого места на полу. Другими словами, речь, скорее всего, шла о поджоге. И мужчина, которого звали Киселёв Вадим Леонтьевич, хотел узнать, не угрожал ли кто-нибудь из посетителей библиотеки её сжечь, и не было ли у Вэвэ каких-либо конфликтов с сотрудниками. Но женщина, не переставая плакать, только отрицательно покачала головой. Хотеть сжечь библиотеку? Бред какой. Это вам не древняя Александрия. И не третий рейх. Лучше бы проводку проверили. Все пожары, говорят, из-за неё. Она даже собиралась высказаться по этому поводу, но прикусила язык. Что-то в этом коренастом мужичке было эдакое… Трудно объяснить словами. То ли невозмутимость, то ли основательность, хотя последнее уже ближе. Или, скорее, стабильная надёжность, а может, надёжная стабильность. Как хотите. То есть то, что и должно быть у мужчин. И физиономия вроде ничего. Глаза неглупые и незлые. Морщинки, где надо. Правда, не от старости, а как шрамики, оставленные жизнью.

Киселёв же, хотя и заинтересовался женщиной, тем не менее, оказался достаточно тактичен и на продолжении разговора настаивать не стал. Однако, если быть честным до конца, он зачем-то представил себе Вэвэ, как бы лучше выразиться, после косметического ремонта что ли, а, представив, вдруг понял, что хочет увидеть весь этот ренессанс воочию. Поэтому её координаты и телефон, конечно же, взял, пообещав связаться с ней попозже, когда та успокоится. Впрочем, на её помощь следствию он особенно не рассчитывал. Если она сразу ни на кого не подумала, то и вероятность, что беседа с ней поможет выявить поджигателя, была нулевой. Да и задавал дознаватель ей вопросы только для проформы. В месть какого-нибудь ненормального он не верил, а скрывать что-то поджогом сотрудникам библиотеки было нечего. Не того профиля учреждение. Скорее всего, схулиганила какая-нибудь шпана из парка. Так просто, для прикола, разбила стекло и бросила в подвал что-нибудь горящее. А потом ещё, наверное, стояла вокруг и ржала, глядя, как пламя поднимается всё выше и выше к книгам. Ублюдки – они ублюдки и есть.

Валентина Викторовна совсем не обратила внимания на уход Киселёва и продолжала горько плакать, сетуя на свою такую странно переменчивую и злую судьбу. А ведь она всегда хотела, чтобы было как лучше. И когда был жив муж, и когда после его смерти, перемыкав горе, вновь вернулась к работе. Но боги будто бы смеялись над ней. И, подразнив призраком безмятежной жизни, снова бросили её на самое дно, во мрак, в котором не было пути даже лучику света. Всё сгорело. И библиотека с «красным уголком», и компьютеры, и обложенные розовой плиткой туалеты, и, главное, все её надежды на спокойное будущее.

Вэвэ была реалисткой. Она понимала, что здание, скорее всего, восстанавливать не станут. А если и станут, то наверняка не для того, чтобы разместить в нём новую библиотеку. И ей, вероятно, предложат должность в каком-нибудь другом месте. И вовсе не обязательно заведующей. А скорее всего, просто библиотекарем, максимум, старшим. И придётся ей вливаться в какой-нибудь коллектив старых дев и сплетниц. И о том, что когда-то славно и уютно работала с подчинявшейся ей молодёжью, придётся забыть. А те, конечно же, себе место найдут. Даже не такое, как здесь, а в сто раз лучше… Но всё-таки, по-видимому, была виновата во всём она сама. Боги никогда не наказывают зря.

Хотя на самом деле, если вдуматься, всё произошедшее было только следствием когда-то неудачно сложившихся обстоятельств.

* * *

Вэвэ с мрачным видом ехала в троллейбусе, проклиная себя, что ввязалась в дурацкую авантюру с гадалкой. И надо же было ей повстречаться с этой Лидкой, старой приятельницей по институту, которая вдруг решила принять участи в устройстве её, Вэвэ, личной жизни. Делала она это каким-то странным образом.

Сама-то Лидка тоже жила одна. Два года как развелась с мужем, с которым прожила семнадцать лет. Поэтому знакомить Вэвэ с другими мужчинами ей и в голову не приходило. Они могли пригодиться ей самой. Вместо этого Лидка предложила выяснить судьбу Валентины Викторовны у гадалки или астролога, на выбор. Или у обоих вместе. Кто, как не они, могли с большей или меньшей точностью определить, на бубнового или на червового короля должны повлиять Марс или Юпитер, чтобы пробудить их интерес к не первой свежести вдове пятидесяти двух лет. Вэвэ отнекивалась да отмахивалась, но, в конце концов, сдалась. Причём вовсе не из-за того, что доводы Лидки вдруг приобрели какую-то убедительность. Её заинтересовал адрес очередной найденной подружкой гадалки. Выяснилось, та живёт в одном доме со Скрепкиным. А людская психология – вещь странная и непредсказуемая. Почему один человек кажется ближе другого, понять невозможно. Даже просто незнакомец, но тёзка, будь он при этом последней сволочью, может по первому впечатлению показаться почти родным. Вот и у Вэвэ возникло необъяснимое ощущение, что та женщина, живущая в непосредственной близости от «своего в доску» Скрепкина, тоже «своя». И погадает ей, как «своей». А что может быть важнее для бывшего советского человека, чем вера в то, что он «свой»?

Прямиком подняться к гадалке оказалось делом невозможным. Пришлось для начала доложиться церемонно любезной старой ведьме, местной консьержке, которая аккуратно записала, в какую квартиру и зачем она идёт.

Антураж обители современной пифии вполне соответствовал её второй профессии. По первой она была техник-чертёжник. Комната была затемнена, горели свечи, на полке стояло чучело совы, а на столе, кто бы мог подумать, хрустальный шар. И, конечно же, карты, но не Таро, как наивно предполагала Вэвэ, а обычные игральные. Они реже врут, объяснила гадалка. В Таро больше двусмысленности, а здесь как выпало, так и выпало. Однако гаданием Валентина Викторовна осталась недовольна. Она и так с сомнением относилась к мистике, а многозначительная, но маловразумительная речь ворожеи и вовсе не способствовала укреплению веры. Поэтому посулы грядущей встречи с королём треф её вдохновили мало. Она поторопилась расплатиться и с раздражением, в первую очередь на саму себя, ушла. И чёрт её в тот момент дёрнул зайти к Скрепкину. Вэвэ почему-то подумала, что, наверное, неслучайно оказалась в этом доме, и что сие, может быть, знак свыше, означающий, что ей надо в неформальной обстановке поговорить с Владиком о Насте и намекнуть, что тому следует быть настойчивее. А то ведь его же кузен Евгений в этом деле ему на пятки наступает. Кроме того, что тут скрывать, заведующей смерть как хотелось поглядеть, как живёт этот богатенький Ричи. А заодно и напроситься на чашечку горячего чая. Что-то познабливало её после гадания.

Но Владика дома не оказалось. Дверь открыл Колибри, который немало удивился, увидев заведующую библиотекой. Следуя законам гостеприимства, пригласил её войти, незаметно подавив смешок при виде того, как от плохо скрываемого любопытства у женщины зашустрили по сторонам глаза и заострился нос. Впрочем, и без приглашения казалось, что, хотя туловище Вэвэ всё ещё стояло снаружи, голова успела пересечь дверной проём. Валентина Викторовна вошла. Может, оно даже и к лучшему, думала она, что Владика нет дома. Ведь можно поговорить и не с ним. А с этим молодым человеком, от интриг которого она собиралась предостеречь Скрепкина. Давно настало время вежливо указать Евгению, где его место, и что Кравчук – птица не его полёта.

Но всё это можно было сделать и попозже. А сначала всё-таки надо было всласть походить по квартире, сунуть нос во все углы. И, кстати говоря, Владиковы хоромы оказались вполне на уровне. Может, и не самые-самые, но где-то близко. И не такие, естественно, как у Вэвэ, хотя та справедливо гордилась своей большой трёхкомнатной квартирой в сталинской восьмиэтажке. Правда, справедливости ради стоило заметить, что какие хоромы – самые-самые, она представляла плохо, по американским фильмам и аргентинским сериалам. То есть неким гибридом фазенды, ранчо и Белого дома.

Надо отдать должное, Колибри отнёсся к экскурсии по квартире совершенно спокойно. Заведующая его совсем не раздражала, а, наоборот, забавляла. Тем более что ему и так было скучно сидеть одному и ждать Владика. Вэвэ даже не понадобилось напрашиваться на чай. Евгений предложил его сам. И быстро, профессионально сноровисто заварил. Разговор начался, когда Вэвэ с наслаждением отхлебнула первый глоток горячего и крепкого напитка. Он подействовал, как рюмка коньяка. Голова вдруг прояснилась, а познабливание исчезло.

– Евгений! – чопорно начала Валентина Викторовна, сделав второй глоток. – А как у вас продвигается учёба?

Колибри удивлённо вскинул брови. Какого это хрена ей вдруг понадобилось спрашивать про его учёбу? Тоже мне деканша нашлась. Но всё-таки вежливо, соблюдая приличия, ответил:

– Спасибо. Ничего.

И, слегка ёрничая, с фальшивой заинтересованностью в свою очередь поинтересовался:

– А как у вас? Книжки народ читает? Повышает свой культурный уровень?

Вэвэ, уловив издёвку, задевающую святую для неё цель просвещения широких масс равнодушного к знаниям населения, начала раздражаться и даже бросила прихлёбывать вкусный чай.

– Да. Повышает, – деревянным тоном отчеканила она, дёрнув носом. Он, очевидно, на её лице был одним из главных индикаторов переживаемых эмоций.

– Повышает. Ещё как, – повторила зачем-то она и добавила: – А вам, Евгений, не к лицу иронизировать по поводу моей работы. Молоды ещё. Наберитесь лучше опыта. А то пока не разбираетесь ни в жизни, ни в людях.

Колибри, который за годы работы официантом насмотрелся всякого и хорошо знал, каково оно – истинное человеческое нутро, особенно когда алкоголь снимает с него не слишком толстую плёнку приличий, откровенно рассмеялся. Но не зло. Ему не хотелось обижать Вэвэ. Если баба дура, то это не её вина или беда, а просто естественное состояние. Какой же смысл иронизировать по поводу природы вещей?

– Что вы, Валентина Викторовна, – покаянно и проникновенно добавил он, надев узду на бурлящее внутри веселье. – У меня и в мыслях не было пытаться преуменьшить значение вашего труда. Не забывайте, что мой друг и брат Владик тоже библиотекарь. И насмешничать над вами значило бы насмешничать и над ним.

– Да? – с сомнением протянула Вэвэ и подумала, что сейчас самое время перевести разговор на нужную ей тему о Насте, хотя что-то подсказывало ей, что лучше не стоит. Разговор, к сожалению, начался не так нейтрально, как ей бы хотелось. Но заведующая упрямо продолжала следовать своей цели. А то зря она, что ли, испортила себе день визитом к гадалке и поддалась, как девчонка, на подначку этого сопляка? Чепуха какая. Да и, в конце концов, голос-то у неё лишь совещательный, прислушиваться к нему или нет – это дело Евгения. Или, при других обстоятельствах, Скрепкина и Насти. Или любого из них. Хотя её слушать, грустно констатировала она про себя, скорее всего никто из молодых не станет. Как и она, впрочем, в своё время в упор не воспринимала мнение старших. Старых пердунов, другими словами. Неожиданная мысль, что она тоже теперь «старый пердун», ужасно расстроила Вэвэ, и на её глазах даже навернулись слёзы, заметив которые, Колибри даже перепугался. Эта тётка оказалась чересчур чувствительной.

– Что вы, что вы, Валентина Викторовна, – зачастил он, – не принимайте мои глупые речи близко к сердцу, я и впрямь не собирался вас обижать.

Но Вэвэ только отмахнулась.

– Бросьте, молодой человек, – великодушно проговорила она. – Вы ни в чём не виноваты. А слёзы – это так, совокупный продукт сложившихся обстоятельств.

Вэвэ снова потянулась к чаю.

– Я, в общем, хотела поговорить с вами о другом, – осторожно начала она. – О ваших отношениях с Настей.

Колибри ошарашенно вытаращился. Чего-чего, а такого поворота он не ожидал.

– Что вы имеете в виду? – не скрывая удивления и любопытства, спросил он.

Этот закономерный и простой вопрос почему-то вызвал у Вэвэ физическое ощущение неудобства позы, в которой она вполне по-домашнему сидела на кухонном стуле в квартире Скрепкина, и она заёрзала на сидении.

– Видите ли, Евгений, – не очень решительно продолжила она, – до того, как вы появились в Москве, – Колибри снова удивился: тётка, похоже, считала его приезжим, – Настя и Владик уже какое-то время работали вместе. Более того, это Владик уговорил девушку, которая, поверьте, с её образованием могла бы найти место и лучше, перейти на работу к нам. Что, как вы понимаете, означало, что они дружили и раньше…

– Ну и что из этого? – не удержавшись, перебил Колибри. – Что из того, что они дружили и работали?

Вэвэ недовольно повела плечами.

– А то, – раздражённо фыркнула она. – Их дружба начала перерождаться в нечто большее. И они могли стать такой замечательной парой. А тут вы с вашей безалаберностью и легкомыслием. И этими вашими заигрываниями. Вы бы только посмотрели. Владик ведь от ревности почернел с лица.

Колибри снова стало весело. Эта дура-баба была права, Скрепкин ревновал. Только не Настю к нему, а его к Насте.

– Евгений, скажите по правде, у вас в отношении девушки действительно серьёзные намерения? – тоном прокурора спросила Валентина Викторовна и чуть не выставила вперёд, как на знаменитом плакате, обвиняющий перст.

Колибри не выдержал и расхохотался. У него не было сил. Он умирал от смеха, от парадоксальности и идиотизма ситуации.

– Нет, нет, – выдавил он из себя, – я не собираюсь на ней жениться, если вы об этом. Вы даже не представляете, насколько я далёк от такой мысли.

Валентина Викторовна была искренне возмущена поведением Колибри. Он был не только бонвиван, но и явно проявлял неуважение, как к Насте, так и к ней самой. Но заведующая старалась сдерживать эмоции.

– Вот видите, молодой человек, – она снова начала чеканить голос, – у вас в голове гуляет ветер, а у Владика и Насти могут рухнуть надежды на общее будущее.

Но странность этого разговора постепенно начала смущать и Колибри. И его комическая сторона вдруг перестала смешить. Женя смеяться перестал. Он подумал, что обречён на нечто подобное и в будущем, потому что ему и Владику так и придётся всю жизнь скрывать свою любовь от чужих взглядов и изображать интерес к противоположному полу, хотя его (интереса) на самом деле нет. А, собственно говоря, почему? Чем их любовь хуже? Когда, наконец, человечество преодолеет в себе ханжеские стереотипы средневековья? Любовь ведь беспола, потому что она – любовь. И неважно, кто и какого пола её носитель.

Колибри резко поднялся и заходил по кухне. Да пропадите вы пропадом, эти секреты полишинеля, думал он. Надо сказать этой дуре правду, чтобы отстала от него и Владика раз и навсегда.

Вэвэ, не понимая причины внезапного волнения Евгения, с глупым видом следила, как он маячит туда-сюда, от окна к двери и обратно.

– Знаете, Валентина Викторовна, – стараясь оставаться дипломатичным, начал Колибри, – вы обратились ко мне не совсем по адресу. Меня не интересует Настя как женщина. Как не интересует она и Владика.

– Это как это? – тупо спросила Вэвэ, которой и в голову не могло прийти, что Настя может оставить безразличным кого-то из мужчин.

– А вот так, – с неожиданной горячностью резанул Колибри. – Нас с Владиком женщины не интересуют. Нам хватает нас самих.