Дети Бафомета

Сердце зайчихи бешено застучало, голова закружилась, ей захотелось ещё и ещё и, отнеся Острозубку в хижину, она вернулась, опустилась на колени и принялась пить кровь из лужи. Она вылизывала окровавленные ветки, фыркала и рычала, а лис стоял над ней и, воздев лапы вверх, шептал:

– Ты спас нас! Мы выполнили обещание! Направь нас! Научи нас!

Опустившись на колени рядом с зайчихой, лис осторожно коснулся её плеча. Ушка зарычала, повернула к нему лицо, с которого капали капли крови, но Красноклык, глядя на неё безо всякого страха, спросил:

– Он тоже говорил с тобой?

В голове Ушки словно что-то взорвалось: значит, она не безумна и Безымянный Козёл разговаривал не только с ней! Он реален!

– Да, – хрипло ответила зайчиха.

– Он хотел, чтобы мы нашли его, – вкрадчиво сказал лис.

Зайчиха не ответила и снова принялась слизывать кровь, но её было уже мало, поэтому она, схватив тело девочки-выдры, стала высасывать остатки крови из её рассечённой шеи, но вскоре увлеклась настолько, что сама не заметила, как впилась зубами в плоть, отрывая огромные куски мяса. Она глотала их, почти не прожёвывая, и никак не могла насытиться.

– Тебе нравится? – спросил Красноклык.

Ушка бросила на него испепеляющий взгляд и, урча от наслаждения, продолжила терзать останки девочки-выдры. Лишь когда от шеи остался один позвоночник, зайчиха отбросила тело и, облизав окровавленный рот, легла на спину и закрыла глаза.

– Только не спи, – услышала она голос Безымянного Козла.

– А что я ещё должна сделать? – мысленно спросила зайчиха.

– То, чего ты давно хотела.

– То, чего я давно хотела…

Ушка открыла глаза, села и взглянула на Красноклыка. Лис кивнул, словно тоже только что разговаривал с Безымянным Козлом. Ушка схватила его за шею, притянула к себе и жадно впилась в окровавленные губы, прикусив их. Красноклык застонал от боли и наслаждения, прокусил в ответ губу зайчихи и их кровь смешалась.

УА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА-ХА!

Высоко-высоко над деревней кружила страшная птица с чёрными, бездонными глазами. Птица громко смеялась, но Ушка с Красноклыком были заняты друг другом и не слышали её зловещего, торжествующего смеха.

Они лежали в луже размазанной крови, голые, с шерстью, покрытой бурыми сгустками. Красноклык с трудом раскрыл слипшиеся глаза, содрал с лица запёкшуюся кровь, сел и, глянув на взъерошенную зайчиху, спросил:

– Может, водки выпьем?

Ушка после произошедшего между ними не испытывала ни смущения, ни стыда, ни омерзения. Она зевнула и, потянувшись, ответила:

– Можно. А ещё я жрать хочу.

Красноклык повернулся к телу девочки-выдры и, оскалившись, спросил:

– Ты думаешь про то же, что и я?

– Да.

Лис встал и, нисколько не стесняясь того, что его мужские органы болтались чуть ли не перед самым лицом Ушки, подобрал тесак и принялся рубить тело выдры на части.

– Я за водкой, – зайчиха встала и, пошатываясь, пошла в хижину.

Острозубка, по всей видимости, потеряла очень много крови и до сих пор не пришла в сознание. Ушка пощупала её пульс и, убедившись, что та жива, взяла из рюкзака бутылку водки и вернулась к лису.

– Как там мышка? – спросил Красноклык.

За то короткое время, что Ушка ходила за водкой, он успел избавить тело девочки от конечностей и теперь, сняв с неё балахон, вспарывал тощий живот, явно намереваясь выпотрошить.

– В отрубоне, – чуть ли не с презрением ответила зайчиха, почувствовав к мышке глубокую неприязнь, граничащую с отвращением, – эти пиявки здорово у неё крови выпили.

Красноклык, нисколько не удивлённый той интонацией, с которой Ушка говорила о мышке, ничего не ответил и, вскрыв живот выдры, начал вырезать печень.

– Ты водку-то будешь?

– А, да, – ответил лис, – я просто увлёкся намного.

Он вытер липкие от крови лапы о балахон девочки, взял протянутую бутылку и, глотнув, поставил рядом с собой, после чего отрезал небольшой кусок тёмной печени и закусил, закрыв глаза от наслаждения.

– Чуть-чуть горькая, – проглотив, сказал лис, – но такая мягкая!

Ушка присела рядом, выпила водки и тоже попробовала сырой печени. Она действительно оказалась слегка горькой, но настолько мягкой, что, кажется, её можно было разжевать одними дёснами. Зайчиха проглотила пахнущую желчью кашицу, взяла свою куртку, достала сигареты и закурила.

– Никогда бы не подумала, что нас ждёт такая жизнь, – сказала она, выдыхая дым.

– А что ты себе представляла, когда мы уходили из дома?

Зайчиха сплюнула горьковатую, кровавую слюну и, усмехнувшись, ответила:

– Всё, что угодно, но только не это.

– И как?

– Да по кайфу всё.

Красноклык встал, приволок глиняную жаровню, наломал веток от ближайшей хижины и развёл огонь.

– Надо пожарить мясо, – сказал он, хотя зайчиха всё и так прекрасно поняла. – Острозубку как-нибудь можно покормить?

– Хрен его знает, – с прежним презрением ответила Ушка, – я даже не знаю, придёт ли она в себя.

– Такое чувство, что тебе на неё насрать, – сказал лис, обстругивая ветку, чтобы сделать вертел.

Ушка, не задумываясь, ответила:

– Наверное, так и есть. Знаешь, меня уже задрало помогать ей, заботиться о ней! Задрали её вечные слёзы, скулёж, неумение постоять за себя. Она привыкла, что я постоянно за неё впрягаюсь. Да если бы не я, её пиявки ещё бы вчера сожрали! Какого хрена она вообще побежала? Да ещё, дура мелкая, нас чудовищами назвала! А как тут не быть чудовищами? Тут или ты, или тебя! Только чудовища могут выжить и мне по кайфу, что пока что мы оказались большими чудовищами, чем те, кто нам встретился, а то нас бы уже сожрали!

– Она тебе в детстве помогла, – вкрадчиво заметил Красноклык.

– И что? Я теперь до конца жизни должна о ней заботиться? Мы, конечно, пообещали друг другу, что будем дружить, но мне эта дружба уже начала надоедать. Да и обещания эти на самом деле ничего не стоят – так, глупые слова глупых детей.