Роман без героя

– Признанный? – задумался на минутку Владимир. – Это для него не имеет ровно никакого значения. Он – настоящий.

– Настоящий, значит, учёный с чудинкой, с сумасшедшинкой?

– Настоящий, значит, настоящий, – прошептал Володя. – Для него главное не казаться, а быть учёным. Он – вечный генератор идей. Без них наука мертва.

– А мне нравится, что он как бы не от мира сего…Прикольно!

– Я рад, Машутка, что он тебе понравился…

Владимир уткнулся в разлетевшиеся огромным веером по подушке распущенные волосы Марии. Они пахли тонким запахом луговых цветов и первым мёдом, который продают на рынке после волшебного цветения липы.

– Иди-ка сюда, котёнок!.. Иди, иди, ты соскучилась по ласке?

– Очень, – прошептала Мария, забывая про торчащего одиноким перстом манекена для опытов профессора. – Потерпи, дорогой, минут пять. Я в ванную.

– Всё! – сделал обиженный вид Владимир. – Тогда я сплю. У меня был ужасно напряжённый рабочий день и половина сумасшедшей ночи. Гутен нахт, фроляйн!

– Споки ночи! – улыбнулась Мария, выскальзывая из-под тонкого одеяла, которым теперь с головой укрылся её любимый человек. – Я тебя и мёртвого разбужу!

Проходя мимо манекена, она осторожно сняла с него дерюжку и чуть не вскрикнула от неожиданности – перед ней стоял голый Володя. Один в один. Лица манекена она не видела, так как ростовая кукла была повёрнута спиной к девушке. «Надо же – как живой! Выпугал, паразит! – про себя подметила девушка. – Интересно, из чего этот Володя №2 сделан? Ладно, завтра поутру всё увидим, всё пощупаем».

Потом они долго и страстно занимались любовью. А когда Маша меняла позу, то невольно напряжённо всматривалась в глубину зала. Туда, где стоял этот резиновый человек. Ей даже показалось, что этот «Володя №2» сам развернулся и пристально теперь смотрел на их любовные утехи. Мария прищурилась – ей всегда казалось, что «таким макаром» улучшается резкость взгляда – и зажмурилась от охватившего её ужаса: девушка явственно увидела, как в чёрных глазницах Володиной копии вспыхнули красные глаза. Будто кто-то неведомый и невидимый раздувает угасшие было угольки.

Мурашки побежали по телу девушки. Она хотела сказать об этих своих видениях Владимиру, но сама себя уговорила: «Да чушь все твои фобии, Машка! Это мне показалось. А как отец говорил? Креститься, дочка, надобно, когда кажется».

Так она только подумала. Но не перекрестилась. Володя, уронив голову ей на грудь, уже мирно посапывал и видел, наверное, первый сон. Потихоньку успокоилась и уснула Мария.

12.

Рано утром в комнату, где спасли молодые, «при полном параде», то есть в свежей голубой сорочке и бордовом галстуке в полоску, давно вышедшем из моды, торжественно… нет, не вошёл – вплыл в зал, по другому и не скажешь, Игорь Васильевич. Остатки его былой роскоши на голове были смочены водой из-под крана и тщательно зачёсаны назад. Старик был выбрит, подтянут и свеж, как облупленное яичко. На вытянутых руках он держал большую репродукцию в рамке портрета гениального Энштейна. Великий учёный, словно дразня тех, кто верит, что «этого быть не может, потому что не может быть никогда» показывал свой язык.

– Благословляю вас, дети мои! – голосом церковного дьякона загудел Игорь Васильевич и символично перекрестил влюблённых портретом.

Маша, которой всю ночь снились кошмары и прожигающие насквозь душу глаза-угольки, взвизгнув, вскочила в одних трусиках, с отменной реакцией профессионального боксёра сдёрнула одеяло с ещё полусонного Владимира и в мгновение ока обернулась в него, став похожей на взлохмаченного, но симпатичного молодого трибуна в римском сенате.

Владимир, ёжась от утренней прохлады, поджал накаченные на тренажёрах ноги и жалобно протянул:

– Па-а, ну дай, пожалуйста, поспать…

– Смотри, сынок, – бережно поставив икону на книжный стеллаж, ответил Волохов-старший, – не проспи царствие Божие… Тебе – аль забыл, молодец? – сегодня с Машенькой в ЗАГС идти. Под венец, значит.

– Сходим, только дай ещё минуточку, умоляю!..

– Сходим, обязательно сходим, Игорь Васильевич, – придерживая конец одеяла на упругой груди, улыбнулась Мария. – Вы не волнуйтесь, пожалуйста.

Профессор пожал плечами.

– А я и не волнуюсь, девочка моя. А это – тебе.

Он протянул ей бархатную коробочку, перевязанную красной резинкой, какой обычно в аптеках стягивают пакет с лекарствами.

– Ой, что это?!. – всплеснула руками Маша.

– Ключ от нашего дома, – тихо сказал Волохов. – Когда-то он принадлежал Нине. В наших походах в горы, к которыми мы бредили в молодости, она вешала его на шею. Как счастливый талисман. Оберег, понимаешь?

– Ты не думай, папа мастер спорта по альпинизму, – глухо, в подушку, пробасил Владимир.

– Так вот, – продолжил профессор, – он её всегда оберегал от беды. Лишь однажды, когда она забыла его в Москве… Короче, тогда всё с ней и случилось…

– Ключ, оберег… – прошептала Маша. – Спасибо, Игорь Васильевич. Спасибо вам за всё.

Старик опять пожал худыми острыми плечами.

– Да не за что. Я тебя полюбил, девочка, всем сердцем. Будьте с Володькой счастливы!

И он, резко повернувшись на каблуках, пряча блеснувшую в газах слабую старческую слезу, взялся за ручку двери.

– Ты когда будешь дома, па? – спросил Владимир, разминая тело после сна.

– Спросите, Холмс, что-нибудь полегче, – как обычно, полушутя – полусерьёзно, ответил Игорь Владимирович. – У меня сегодня важный экзамен моему изобретению.

– Угу, – кивнул Володька, стараясь попасть ногой в одну из штанин своих узких джинсов. – Я тебе позвоню.

– До связи! – кивнул профессор.

День Игорю Васильевичу, и верно, предстоял нелёгкий. В тот день он наметил испытание своего атманоприёмника на существе более высокого, чем лабораторная мышка, порядка. Тремя днями раньше, проезжая на своей «Волге» у Кузнецкого моста, он подобрал чуть живую дворнягу, попавшую какому-то лихачу под колёса. Пёс, которого он уложил на пассажирское сидение, жалобно-виновато посматривал на него и чуть слышно поскуливал. Волохов понимал, что часы бедного животного сочтены и никакой ветеринар-кудесник, ни за какие деньги тут уже не помощник. Профессор отвёз умирающую собаку в лабораторию и вручил жизнь пса младшему научному сотруднику Чуркину, попросив того, использовав оставшийся от «Вовскиного клона» искусственный «биоматериал», сделать на трёхмерном принтере точную копию внешней оболочки бедного пса, собачьего тела, другими словами.

В день, когда профессор благословил молодых «на венчание», под которым подразумевал формальную и довольно серую во всех отношениях поездку в регистрационное госучреждение, ни свет ни заря позвонил Саша, ночевавший в лаборатории у «отходящего в мир иной» пса.

– Игорь Василич, Игорь Василич! – горячо зашептал он в трубку. – Информирую, как вы и просили. Наш подопечный вот-вот испустит дух. Всё, кончается, кажется…

– Еду! – коротко бросил в ответ Волохов и, напялив неизменную шляпу, бросился к лифту. Старый лифт работал по требованию своих клиентов, но по утрам, в час пик, его пассажиры давали старику такие пиковые нагрузки, что он, не понимая, куда ехать, просто останавливался между этажами. Так, передохнуть малость от своего долгого и тяжкого шныряния между этажами.

Профессор нажал на кнопку вызова. Автоматика молчала. Тогда Волохов, забыв про свой почтенный возраст, со всех ног бросился вниз по мраморным ступенькам, отполированным равнодушным временем и подошвами обуви всех фасонов и калибров.

– Ишь носятся, хулиганы проклятые! – приподняла голову с подушки чуткая в утреннем сне неугомонная баба Дуся. – Шо б тебе, паразит, башку сломать на наших ступеньках!

Старуха отвернулась носом к стенке, чтобы не дышать стойким утренним перегаром, который исходил из волосатых ноздрей и приоткрытого рта её гражданского мужа, лодыря и альфонса-пропойцы Василия. «У-у, паразит проспиртованный!.. – выругалась про себя дворничиха. – Этому быку пьяному, хучь кол на голове теши, не моргнёть даже… Ща, гадость такая, проснётся и давай канючить: «Дай на жидкий хлебушек!..». Пиво, гад ползучий, так прозвал, дай да дай!. А давалка – пустая, пенсия токмо десятого будет, падла недорезанная!»

Старушка в сердцах лягнула своего сожителя ещё резвой ногой – словно молодая кобылица взбрыкнула! – и чуть было не заплакала над своей судьбой – так она сама себя разжалобила. Но сдержала слезу. Переключившись на шум в подъезде, сокращённая из штата консьержка сосредоточенно раздумывала, кто бы это мог спозаранку так топотать на их тихой лестнице?

Волохов прилетел в лабораторию, трижды нарушив ПДД – один раз проехал на красный и дважды пересёк сплошную линию.

– Ну, как? – только и спросил он, глядя на неподвижное тельце собаки, обвешенное датчиками.

– Всё, отходит… – тихо сказал Чуркин, глядя на показания приборов. – Давление почти на нуле…

Профессор достал свою серебряную коробочку, подключил её к какому-то прибору и замер.