Пустотa

– Эй, а у тебя тут попросторнее! – присвистнул я.

– Ну, должен же командир корабля иметь какие-то привилегии, – укладывая вещи в шкаф, ответила она.

Командирская каюта не отличалась от моей по длине, зато была по меньшей мере вдвое шире, вмещала в себя полноценный письменный стол и даже пару вращающихся кресел, привинченных к полу. Сидеть на них, впрочем, сейчас, в условиях невесомости, было бы затруднительно.

– Ну и как тебе апартаменты? – спросил я.

– Тесновато, зато уютно, – ответила Даша. – Ну и вид из окна, разумеется, потрясающий.

Я подплыл ближе к окну. Вид действительно был что надо. Окно командирской каюты было обращено назад, в сторону кормы, так что из него просматривался практически весь корабль: оранжерея, сразу за ней – вторая центрифуга, дальше – стыковочный хаб, к одному из четырёх портов которого был пришвартован массивный «Дедал» – крупный грузопассажирский челнок, построенный специально для Титана. Позади него – криогенный отсек, а ещё дальше, там, где уже начиналась техническая зона, виднелись внешние грузовые отсеки, опоясывающие центральную ферму корабля, за ними баки с топливом для нашего термоядерного двигателя, а за баками раскинулись гигантские крылья радиаторов. Сейчас, когда реакторы корабля работали на минимальной мощности и не выделяли слишком много тепла, их поверхность оставалась чёрной, но, как только мы запустим двигатель, они раскалятся до температуры свыше двух тысяч градусов Кельвина и начнут светиться малиновым цветом.

– Хороший обзор, всё хозяйство прям как на ладони, – похвалил я вид из окна. – Тебе даже не нужно покидать каюту и подниматься на мостик, чтобы следить за состоянием корабля, если вдруг случится какая-то авария, всё прекрасно будет видно отсюда.

– Боюсь, если я не буду покидать каюту, то быстро свихнусь. – Даша усмехнулась. – Хотя я, наверное, и так свихнусь за полтора года наедине с тобой.

– Клянусь, что постараюсь бесить тебя как можно меньше. Ты нам ещё пригодишься в адекватном состоянии.

– Ну спасибо! – Она засунула очередную порцию одежды в шкаф и потянулась за следующей.

***

За бортом царил мрак – «Армстронг» летел над ночной стороной планеты, неяркий свет мониторов разбавлял царившую на мостике темноту. Я сидел в своём кресле пилота, в передней части отсека, прямо перед широченным панорамным окном из многослойного стекла. По правую руку от меня располагалось место командира корабля, занятое Дашей. Сразу за моей спиной был пост инженера управления реакторами, принадлежавший Жаклин Кусто. Жаклин была самой молодой из нас, ей лишь на днях исполнилось двадцать пять. Однако, несмотря на свой юный возраст, когда дело касалось её любимой ядерной физики, она была настоящим гением. Жаклин досконально знала устройство всех трёх реакторов нашего корабля и сопряжённых с ними систем. И, несмотря на то что для неё это был первый полёт в космос, отличное знание своего дела в сочетании с прекрасными показателями, продемонстрированными в процессе подготовки, позволило ей пробиться в экипаж.

Позади Жаклин, у задней стенки мостика, располагалось место Мейса Вильямсона. Опытный астронавт-инженер, много лет проработавший в НАСА, он отвечал за работу всех электронных систем на борту корабля: связь, компьютеры и даже наши личные планшеты. Мейс был, по сути, системным администратором экспедиции. Этот парень никогда не отличался чрезмерной общительностью, будучи не то чтобы затворником, он всё же всегда старался держать дистанцию с коллегами, предпочитал больше слушать, нежели говорить. При этом в экстремальных ситуациях Мейс действовал решительно, быстро принимая нужные решения, в чём ему помогал его богатый космический опыт.

Последним, пятым членом команды управления кораблём был Рик Харрис, с которым я вас уже познакомил. Место Рика располагалось сразу позади Дашиного, на противоположной стороне от Жаклин. Рик был нашим вторым пилотом, однако в управлении кораблем не участвовал. Его звёздный час должен был наступить много позже, уже в системе Сатурна. В его ведении находились автоматические зонды, с помощью которых нам предстояло детально обследовать предполагаемые места нашей высадки, а также именно он должен был управлять «Дедалом» – нашим челноком. Сейчас же Рик был кем-то вроде «запасного игрока»: он дублировал мои функции – навигацию и управление кораблём, и в случае необходимости, если я вдруг по какой-то причине выйду из строя, он бы меня заменил. К слову, я тоже мог заменить его за штурвалом «Дедала», если возникла бы такая необходимость.

Мы только что закончили проверку систем корабля, прогнав целую кучу тестов. «Армстронг» находился в прекрасной форме, будучи полностью готовым к отлёту.

– ЦУП, это «Прометей», докладываю: общий тест систем завершён, неисправностей не обнаружено, корабль работает как часы, – отчиталась Даша.

– Вас поняли, «Армстронг», подтверждаем. У нас на телеметрии тоже всё идеально. Даю зелёный свет на включение гравитационных центрифуг.

– Принято, начинаем раскручивать кольца, – ответила Дарья, и, переключившись на внутреннюю связь, обратилась к экипажу: – Внимание, говорит командир. Приготовиться к запуску центрифуг, всему персоналу покинуть переходные секции, закрепиться. Начальнику экспедиции доложить о готовности.

– Говорит Андерсон, – зазвучал в наушниках голос профессора. – Мы все на местах, можете начинать.

Даша откинула крышку на панели у себя над головой, щелкнула тумблером – по всему кораблю взвыла сирена, – убедившись, по приборам в исправности механизмов, надавила на кнопку запуска. Где то в глубине корабля зародился гул – это включились электромоторы, приводящие во вращение многотонные кольца. Сначала их движение было едва уловимым – люди, сидящие в кают-компании даже не почувствовали момента когда центрифуги начали свой хоровод. Постепенно, с нарастанием скорости члены экипажа стали ощущать прикосновения гравитации, сперва – совсем легкие, они увеличивались с каждым новым оборотом, пока кольца не набрали свою нормальную скорость. Тогда сила тяжести установилась на отметке 0,33g – примерно в два раза больше чем на Луне и лишь слегка меньше чем на Марсе. Именно такая гравитация считалась оптимальной для дальних космических полётов. С учетом обязательных ежедневных физических упражнений, она не позволяла мышцам и костям атрофироваться, предотвращала губительные изменения в обмене веществ, неизбежные при длительном пребывании в условиях невесомости, да и просто добавляла в нашу жизнь значительную долю комфорта.

Убедившись, что все работает как надо, Даша вновь вызвала центр управления.

– ЦУП, это «Нил Армстронг», центрифуги раскручены, все показатели зелёные, вибрации – в пределах нормы.

– Принято, «Армстронг», на этом всё. Мы ещё последим за вашей телеметрией на всякий случай. А пока можете поесть и немного отдохнуть. Напоминаю, что через два с половиной часа запланирована трансляция. У вас будет тридцать минут эфирного времени, так что проследите, чтобы всё было готово. Как поняли меня?

– Вас поняла, ЦУП.

– Сара Гилмор, директор нашей пресс-службы просит, чтобы вы сконцентрировались на быте внутри корабля, технические подробности лучше оставить для следующих эфиров.

– Хорошо, Ник, я думаю, мы покажем людям наши жилые отсеки: каюты, тренажёрный зал и так далее, – сказала Дарья и, немного поколебавшись, добавила: – Возможно, захватим ещё лаборатории и теплицу.

– Хорошо, думаю, это как раз то, что надо.

Рик и Жаклин покинули мостик, Мейс оставался на своем месте, что-то сосредоточенно выстукивая на клавиатуре. Мы же с Дашей просто отдыхали, сидя в наших рабочих креслах, любуясь невероятной красоты картиной, открывавшейся нам из окна мостика. Там, за толстым панорамным стеклом, рождался рассвет. Сначала в месте, где должно было появиться Солнце, атмосфера посветлела, налилась зелёным, затем розовым, и в конце концов из-за горизонта выкатился яркий малиновый шар. Поднимаясь все выше и выше над тонкой дымкой воздуха, он потерял свой красный цвет и стал ослепительно белым. Внизу, по поверхности планеты, отбрасывая длинные тени, плыли облака, голубел океан – мы летели где-то над Атлантикой. На севере гигантский циклон кружил свои белоснежные массы, неся их куда-то в сторону Европы. На орбите начинался новый день.

– Сколько раз летал – никогда не привыкну, – сказал я.

– Говорят, каждый рассвет неповторим, красив по-своему, – заметила Даша, – здесь, на орбите, они ещё и случаются каждые девяносто минут. Наверное, только ради этого стоило стать астронавтом. – Она улыбнулась.

На какое-то время на мостике воцарилась тишина, каждый из нас думал о чём-то своём.

– Боюсь, – прервала молчание Дарья.

– Чего? – удивлённо спросил я.

– Всё думаю об этом треклятом эфире, никогда не любила выступать на публику.

– Сколько ты летаешь? – повернувшись к ней, поинтересовался я. – Двенадцать лет? То есть летать на орбиту, сидя на верхушке огромной семидесятиметровой бочки, заполненной двумя тысячами тонн жидкого метана и кислорода, ты не боишься, отправиться в путешествие за полтора миллиарда километров от дома – тоже, а встать перед камерой и рассказать людям о том, что ты при этом чувствуешь, тебе страшно?

– Это другое, Федь. – Она посмотрела на меня. – Ты будешь держать, снимать, Мейс – следить за тем, чтоб не пропал сигнал, остальные и вовсе будут бить баклуши, а я? Мне придётся выступать перед многомиллионной аудиторией! Эта наша миссия… люди ведь ждут от нас триумфа, вспомни, как нас провожали! В предыдущий раз такое было полвека назад, когда «Арес-1» отправлялся на Марс! На меня будут смотреть миллионы, а я даже не знаю, как вести себя перед камерой, что вообще говорить? Знаешь, наверное, я бы предпочла лучше снова оказаться в той маленькой вонючей капсуле с отказавшим двигателем на орбите Луны, чем вести этот эфир.

От нахлынувших воспоминаний о том полёте меня передёрнуло, как, впрочем, и всегда. Восемь дней мы с ней провели в крошечной консервной банке, дрейфуя по орбите вокруг единственного естественного спутника нашей матушки-Земли. Я был тогда астронавтом-стажёром в «Юнайтед Аэроспейс», и это был мой первый полёт, а Даша, проработавшая в корпорации на тот момент уже несколько лет, являлась опытным специалистом. План был простой: мы должны были вылететь со станции «Фридом», расположенной в точке L1 системы Земля – Луна, приземлиться на базе «Коперник», что находится в восточной части Океана Бурь, забрать оттуда парочку геологов вместе с их оборудованием и доставить обратно на станцию, где они пересели бы на «Олдрин» – циклер, курсирующий между Землёй и Луной, который отвёз бы их к нашей родной планете. Всё пошло наперекосяк. Мы уже заканчивали тормозной прожиг для схода с орбиты, двигателю оставалось проработать считаные секунды, как вдруг случился взрыв, разворотивший всю нижнюю часть нашего лунного челнока. Естественно, мы не знали тогда, что произошло и насколько серьёзными были повреждения, – всё, что мы ощутили, – лишь резкий толчок и внезапная невесомость, возникшая в результате исчезновения тяги.

Беда была в том, что мы уже сошли с орбиты и теперь неумолимо неслись к поверхности Луны. Попытка перезапустить двигатель успехом не увенчалась (как потом оказалось, он к тому моменту уже прекратил своё существование в виде единого механизма), да к тому же у нас обнаружилась утечка топлива, которую мы никак не могли устранить. Кое-как с помощью маневровых нам удалось поднять наш перицентр над поверхностью, после чего топливо из повреждённых баков окончательно испарилось, остался лишь небольшой резерв горючего в расходном баке на то, чтобы поддерживать нашу нестабильную орбиту. План нашего спасения был разработан быстро, однако законы орбитальной механики неумолимы, и, чтобы его осуществить, требовалось восемь дней – именно таким был минимальный срок, за который до нас мог добраться спасательный челнок.

К счастью для нас, баки с воздухом и система жизнеобеспечения в результате взрыва не пострадали и продовольствия, особенно с учётом аварийного запаса, у нас было достаточно, чтобы продержаться пару недель. Главной проблемой было топливо, которого у нас оставалось всего восемьдесят килограммов. Помните, я говорил, что мы вылетели со станции «Фридом», расположенной в точке Лагранжа L1. Эта точка – центр гравитационного равновесия между нашей планетой и её спутником, место, где притяжение обоих тел уравнивается. Там удобно размещать станцию, поскольку она всегда будет оставаться в одной и той же позиции, между планетой и спутником, однако когда ты в челноке вращаешься вокруг Луны и при этом твоя орбита проходит рядом с точкой L1, то такая орбита получается крайне нестабильной. Каждый виток нам приходилось выполнять коррекцию, тратя те крохи горючего, что у нас оставалось. В противном случае нас могло либо выкинуть с орбиты, и тогда операция по нашему спасению становилась гораздо сложнее, либо же нас вовсе могло размазать о поверхность Луны.

К счастью для нас, всё обошлось, и на девятый день нашего дрейфа к нам приблизился другой лунный челнок, мы пересели на него и вернулись на «Фридом».

Естественно, за восемь дней, проведённых наедине друг с другом, мы с Дашей успели сблизиться. Именно тогда между нами впервые возникла взаимная симпатия, которая спустя время переросла в нечто гораздо большее. У нас были странные отношения, по большей части дистанционные. Наша работа редко позволяла нам находиться в одно время в одном месте. Так уж получалось, что либо она была в космосе, а я на Земле, либо наоборот. Или же нас просто задействовали в разных проектах: так я, например, строил "Армстронг" в то время, пока Дарья летала на Марс, потом меня отправили к астероидам, а её вернули на Землю для повышения квалификации, а потом нас обоих пригласили в программу «Прометей», и всё завертелось. Тренировки, психологические тесты, различные упражнения, отработка аварийных ситуаций. Конечно, мы проходили подобную подготовку и раньше, при приёме на работу в корпорацию, и потом неоднократно в процессе повышения квалификации. Однако интенсивность подготовки в рамках программы «Прометей» была гораздо выше. Нас с Дарьей сразу поставили в пару, определив наши будущие должности как «командир корабля» и «первый пилот». Помимо нас, на эти места претендовало ещё восемь пар астронавтов. Все они были прекрасными специалистами, и, я уверен, любая из этих двоек справилась бы с поставленными задачами, однако в итоге выбор комиссии по подбору экипажа пал на нас. Мы не были лучшими по всем показателям. В чём-то мы были сильнее остальных, а в чём-то уступали, однако главным фактором, приведшим к тому, что в полёт отправились именно мы, стала психология. Психологическая совместимость экипажа всегда была одним из решающих факторов при подготовке дальних экспедиций. Нам предстояло провести наедине друг с другом полтора года на пути к Сатурну и потом ещё столько же при возвращении домой; пока остальной экипаж будет мирно спать в своих капсулах гибернации, нам с Дарьей предстояло присматривать за кораблём, выполнять текущий ремонт и обслуживание систем на протяжении полёта. И за меньший срок люди, запертые в ограниченном пространстве, бывало, сходили с ума и начинали грызть друг другу глотки, причем порой и вполне буквально. Было несколько весьма серьёзных инцидентов, один из них отгремел совсем недавно. Какой-то парень на одной из частных шахтёрских станций в поясе астероидов сбрендил от изоляции, скуки и одиночества, прикончил своего напарника и разнёс кучу дорогого горнодобывающего оборудования. Конечно, подобный исход был скорее исключением, и причиной его было наплевательское отношение организации к подбору персонала, а также к созданию психологически комфортных условий труда. Я видел репортаж с той станции – тесные переходы, мрачные помещения, постоянные проблемы со светом, непрекращающийся монотонный гул перерабатывающих руду механизмов. В общем, ничего удивительного, что кто-то там сбрендил. На «Армстронге» всё было иначе, в отличие от той компании «Юнайтед Аэроспейс» вложила кучу денег, заботясь о том, чтобы нам тут было комфортно, но всё же три года – это очень долгий срок. И так уж вышло, что именно я и Даша оказались парой с наивысшим показателем психологической совместимости. По результатам всех тестов мы набрали девяносто восемь баллов из ста, пара, занявшая второе место, набрала лишь на один балл меньше, однако этого хватило, чтобы выбор склонился в нашу пользу.

– Эй! – Я посмотрел на неё. – Ты зря так переживаешь, никто не требует от тебя быть профессиональным репортёром. Просто рассказывай о корабле что знаешь, улыбайся, будь милой, как ты это умеешь, и всё будет отлично.

На какое то время мы замолчали

– Если хочешь, я могу сделать это вместо тебя, – предложил я.

– Не стоит. Меня ведь потом наши директора запилят с вопросами, дескать, «Что случилось?», «Почему поставила Фролова вместо себя?» и всё такое. А нельзя же им сказать, что я, командир самого суперсовременного корабля, вся такая крутая, боюсь выступать на публике? Публичные выступления – это тоже часть моей работы. Я даже боюсь представить, сколько мне придётся давать интервью, когда мы вернемся. Нет уж, раз эту передачу назначено было вести мне, то так и будет. Пошли, – сказала она, отстегивая ремни и взмывая над креслом, – поужинаем и начнём готовиться.

***

– Минута до эфира, – раздался в наушнике голос режиссёра трансляции.

Я в очередной раз проверил камеру, подстроил фокус, убедился, что беспроводной модуль подключён к сети корабля. Специально для нашей миссии руководством программы было закуплено несколько навороченных цифровых фото- и видеокамер плюс целая куча объективов, ламп и прочего дополнительного оборудования к ним. Меня, как заядлого фотолюбителя, назначили главным документалистом нашей экспедиции, против чего я в общем-то не возражал.

– Как я выгляжу? – спросила Даша.

– Ровно так, как подобает командиру первого в истории корабля, отправляющегося к Сатурну, – ответил я.