Мёртвые не кусают?! Долг платежом кровью красен

– А у тебя получится, Александр Сергеевич?

– Не впервой, Пётр Николаевич!

Иванов панибратски обнял прокурора за плечи: «время обнимать, и время уклоняться от объятий». Конечно – нарушение «устава», но в меру, особенно в критических ситуациях, это было не только можно, но и нужно. Даже полезно – для сохранения физического и психического здоровья начальства.

– Я бы добавил ещё одну фразу, но она будет совсем «не из устава»…

– Добавь – разрешаю! – снисходительно покосил глазам Пётр Николаевич.

– «Не ссы, Маруся: я – Дубровский!».

Прокурор рассмеялся – как всегда, в половинном формате: полунервно, полуоблегчённо.

– Никакого у тебя почтения к начальству, Александр Сергеевич!

Ни малейшего!.. Ладно: действуй… Кстати, занеси мне дело: хочу ознакомиться с ним.

– В очередь! – усмехнулся Иванов.

– Не понял… – так и сделал Пётр Николаевич.

– Становитесь в очередь, Пётр Николаевич! За товарищем Городецким: он первым захотел ознакомиться.

Пётр Николаевич задумчиво поелозил рукой по щеке.

– Отдал, значит…

Иванов развёл руками.

– Ну, казните меня!

– Ну, что ты?! – махнул рукой прокурор. – Правильно сделал. Не стоит умножать число врагов своих: их и без того хватает.

Брови Иванова от удивления полезли на лоб: прокурор демонстрировал образчик мышления, достойный самой Библии! Обычно трусость Петра Николаевича носила характер исключительно житейский, даже бытовой, весьма далёкий от философского.

– Мудро, Пётр Николаевич, – благодарно не соврал Иванов. – Тем более, что нам с Вами это ничем не грозит… Ну, то, что они там, в обкоме, могут «заныкать» часть документов или даже целиком дело.

– Ты хочешь сказать, что…

– Да, Пётр Николаевич: НП по этому делу – фактически дубликат самого дела. И почти всё – подлинники, хоть и вторые экземпляры. Я, как почувствовал, что начинает «попахивать жареным», сразу же подстраховался. Так, что, отобьёмся, в случае чего. Кстати, Городецкого я уже предупредил. Ну, чтобы он зря не надрывался.

Прокурор с чувством пожал руку Иванова – даже слезу дал.

– Я всегда знал, что тебе можно верить, Александр Сергеевич…

Почти неизбежное «усиление осадков» не состоялось: в самый кульминационный момент дверь в кабинет приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова Тани.

– Пётр Николаевич, там к Александру Сергеевичу пришёл этот… ну, замдиректора завода… Я его придержала, но он хочет уйти!

Иванов переключился глазами на прокурора.

– Разрешите, Пётр Николаевич?

– Иди, Александр Сергеевич.

Прокурор «не по уставу» приложился рукой к плечу старшего следователя.

– И действуй сообразно обстоятельствам.

– Буду «тянуть» изо всех сил! – ухмыльнулся Иванов. – Чтобы – как в той сказке: «тянут-потянут – вытянуть не могут!»… Таня, задержи товарища: я сейчас обслужу его…

Глава четвёртая

… – Александр Сергеевич, извините…

Иванов с недовольным видом оторвался от протокола. В дверях застыла Маша, черноволосая двадцатидвухлетняя девица формата «ничего себе», недавно принятая на должность секретаря-машинистки,

с возложением обязанностей заведующей канцелярией на период отсутствия той по уважительным причинам.

– Чего тебе?

Секретарша замялась.

– Там… пришли заявительницы… по изнасилованию…

– А я тут при чём? – буркнул Иванов. – Эту неделю дежурит Сидоров. Как говорится, «милости прошу!».

– Сидоров с утра уехал в тюрьму, и до сих пор не вернулся!

В Маше плакало всё, что могло: голос, глаза, губы. Плакало очень натурально, правдоподобно, а, может даже, всамделишно. Иванов поморщился.

– Маня, а ты – с какого боку? Тебе – что за печаль? Ты же – на бюллетене?

Лицо секретарша искривило гримасой скорби и неудовольствия.

– Тане срочно понадобилось вести дочку в больницу. Ну, вот она и позвонила мне…

Маша жила в классических «двух шагах» от конторы. Если совсем точно – в пятидесяти. В соседнем дворе. Большое удобство – в одном случае, и такое же неудобство – в другом. Она первой из всех сотрудников оказывалась дома, – но и первой же могла оказаться на работе… и оказывалась. Всегда – по одной и той же причине: «в связи с производственной необходимостью», которая возникала не так, уж, и редко.

Теперь уже искривилось лицо Иванова: перспектива спокойной работы с заместителем директора «блыснула» и «накрылась». А всё – потому, что не в традициях следователей прокуратуры – как минимум, этой – было «кидать» друг друга. Дело – житейское: сегодня я тебя выручил – завтра ты меня… быть может.

– А Сидоров когда «обещали вернуться»?

Иванов и сам понимал, что это – всего лишь жалкая попытка отсрочить неизбежное, но так полагалось. Ну, вот, полагалось оборвать все соломинки, за которые по сценарию требовалось хвататься, прежде чем дать «согласие утонуть».

Сквозь кислоту на лицо Маши уже пробилась радость: поняла уже, что порядочный Александр Сергеевич в очередной раз, пусть и вынужденно, готов проявить неизбежную порядочность.

– Таня сказала, что он ей сказал… что…