– Мои люди пересказывают Варлимонта…
– Не тяните, Вальтер!
– Варлимонт считает, что вторжение началось. И, по его словам, Ставка не предприняла никаких мер для того, чтобы противостоять высадке. Не было проведено даже разведки в море и воздухе. Сами понимаете, рейхсфюрер, что перевезти такую банду на одном дырявом баркасе невозможно. Тут нужна целая флотилия из нескольких тысяч посудин. Серьёзных посудин. И никакой разведки!
– Повторяетесь, Вальтер! – поморщился Гиммлер. – Дальше!
– Даже через пару часов после начала высадки Рундштедт передал в Ставку: «Здесь нет крупной акции». Цитирую дословно.
– Откуда, Вальтер?
Шелленберг уголками губ обозначил усмешку.
– Наши люди в Ставке, рейхсфюрер.
– Понятно. Дальше.
– Слушаюсь. В ту же дудку и Шпейдель дудит: «это пока лишь ограниченные мероприятия». Даже после обстрела побережья с кораблей и в штабе Рундштедта, и в Ставке – разброс мнений: вторжение? Диверсия? Отвлекающий маневр?
Гиммлер болезненно покривил щекой: цитата была удивительно «знакомой». Пятью минутами раньше он сам «оказался штабным пророком» – и в тех же словах. Получалось, что Шелленберг не зря «пристёгивал» его к военным.
– И долго разбрасывались?
– Ещё продолжают, – докривил щеку бригаденфюрер.
«Держа лицо» – природа и навыки – Гиммлер съехал глазами в сторону. Съехал вместе с пенсне: верный признак недовольства. Сдержанность не изменяла рейсфюреру, но обстоятельства были сильнее.
– Ну, хоть до чего-то додумались?
– Так точно.
– До чего же?
Улыбка растянула лицо Шелленберга.
– Сегодня! – не выдержал Гиммлер.
– Так вот, рейхсфюрер: в шестнадцать пятьдесят пять сегодня, шестого июня сорок четвёртого года, Рундштедт, наконец-то, сподобился на приказ: к вечеру уничтожить противника на плацдарме.
– И как?
– В шестнадцать пятьдесят пять…
Рейхсфюрер спросил явно для проформы: надеждой в его вопросе и не пахло. Ответ бригаденфюрера «оправдал надежды».
– Я ведь сказал, рейхсфюрер, что Рундштедт сподобился на приказ. Всего лишь.
– То есть…
– Да, рейхсфюрер: англосаксы заняли плацдарм и укрепились на нём. Пока, во всяком случае.
Гиммлер опять «ушёл за очки» и принялся выбивать дробь пальцами по столу.
– А, может, всё-таки – отвлекающий маневр, Вальтер?
– Рейхс-фю-рер! – не поскупился на укоризну Шелленберг, в то же время «соблюдая дистанцию». – Не Вы ли призывали меня держать глаза открытыми?!
Несколько мгновений Гиммлер боролся с лицом, а потом «оказался честным» и «спрятался за очки». «Отсутствовал» он минуту, не больше: рейхсфюрер СС был человеком дела, не падким на лирику и отвлечённую философию.
– Это – всё о…
– Вторжении!
«Помогая сформулировать вопрос», Шелленберг безжалостно добил сомнения начальства.
– Всё, рейхсфюрер. О вторжении по состоянию на текущий час…
Словно фиксируя исторический момент, бригаденфюрер отдёрнул рукав кителя.
– … всё!
Уже не блюдя себя, Гиммлер ещё больше помрачнел, но на этот раз не стал заслоняться очками.
– Вы ведь пришли не за этим, Вальтер. Точнее, не только за этим. Не так ли?
– Так, рейхсфюрер!
Шелленберг перестал улыбаться, несмотря на то, что улыбка была нормативным состоянием его лица. Вернее, казалась таковым: природа наделила его обманчиво-добродушной физиономией. Попутно она запрограммировала его характер на постоянную доброжелательность. Обезоруживающую доброжелательность, которую Шелленберг «доработал и запустил в производство». Некоторые «покупались» на это – и принимали «мираж» за реальность. На свою голову принимали – с неизбежными последствиями для задов: обезоруживал Шелленберг даже «вооружённых до зубов друзей»
– Я слушаю Вас, Вальтер.
– Рейхсфюрер, на дворе – июнь сорок четвёртого!
Шелленберг добавил немного драматизма в традиционно насмешливый голос.
– Поразительное открытие! – покосился на лист откидного календаря Гиммлер.
Ирония шефа не смутила разведчика. Его не смутила бы и более серьёзная реакция, ведь он пришёл не наобум Лазаря. Он знал и ситуацию, и умонастроение Гиммлера.
– Я хотел лишь напомнить Вам, рейхсфюрер, что сейчас – не июнь сорок первого…
– Ну, не смею возражать. И?
– С открытием второго фронта…
– Не торопитесь с выводами, Вальтер!
– С открытием второго фронта, рейхсфюрер, – с нажимом продублировал Шелленберг, – в положении Германии произошёл драматический поворот. Ещё Бисмарк…