1945: Черчилль+Трумэн+Гиммлер против Сталина. Книга первая

1945: Черчилль, Трумэн и Гиммлер против Сталина. Книга первая
Александр Черенов

25 апреля 1945 года советские и американские солдаты встретились на Эльбе и обнялись, как друзья и союзники. Но не всем это нравилось – и здесь Черчилль и Трумэн сошлись во взглядах с новым союзником – Гиммлером. Не успела закончиться Вторая мировая война, как на горизонте замаячила Третья…В романе нет вымышленных персонажей, событий и фактов. Основываясь на них, автор всего лишь представил, как могли развиваться события после Победы.

1945: Черчилль, Трумэн и Гиммлер против Сталина

Книга первая

Александр Черенов

© Александр Черенов, 2020

ISBN 978-5-0051-5867-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вместо предисловия

Двадцать пятого апреля тысяча девятьсот сорок пятого года русские и американцы встретились на Эльбе, и обняли друг друга. А что, если бы обнимать пришлось не друг друга, а «мать-сыру землю»?! Обнимать порознь – и «по причине друг друга»? Для этого имелись и объективные предпосылки, и желание многих лиц. Автор всего лишь представил, как это могло произойти. Это – почти хроника событий. В романе нет ни вымышленных персонажей, ни вымышленных фамилий реальных персонажей. В этом романе всё – правда. Почти. Почти – всё, и почти – правда…

Глава первая

С самого утра выражение озабоченности не сходило с лица рейхсфюрера: на Западе явно назревали события. Гиммлер имел отменный нюх на плохое, но сейчас и его не требовалось: хватало иных доводов, и не из числа тех, которыми обслуживали точку зрения фюрера. Поскольку точек зрения – с точки зрения фюрера – было всего две: «одна – моя, другая – неправильная», то вождя снабжали только радужными докладами. Основными поводами для радости были: неприступность «Атлантического вала», регулярно плохая – а потому хорошая – погода на побережье Франции, нереальность масштабного десанта, полная готовность к «рандеву с плутократами». И фюрер «шёл навстречу»: «ах, обмануть меня нетрудно – я сам обманываться рад».

В отличие от фюрера, рейхсфюрера убаюкать было невозможно. Он не относился к числу тех, кто «сам обманываться рад». Рейхсфюрер предпочитал обманывать других. И обычно у него это получалось. Но иногда он завидовал фюреру. Завидовал тому, что фюрер может выбирать угол зрения, и видеть мир таким, каким ему хочется. Рейхсфюрер, увы, вынужден был пользоваться не розовыми очками, а обыкновенными. Поэтому и жизнь он принимал «неотредактированной», такой, какой она и была, а не такой, какой хотелось. Он и рад был бы не замечать плохого, да должность с характером не позволяли. «Договориться» с ними обоими можно было, лишь «зарывшись головой в песок». Но этот выход не вёл к уходу от себя. От себя не спрячешься. Мысли всё равно зашевелятся… шилом в заднице.

Не давал «заблуждаться» и аппарат: новости будто соревновались друг с другом в том, кто активнее взбодрит рейхсфюрера. Как итог, Генрих Гиммлер был в курсе всего, что замышлялось на обоих фронтах: внешнем и внутреннем. И, если первое грозило неприятностями в отсроченной перспективе и всем сразу, то второе обещало их уже в ближайшее время и персонально ему. Агентура доподлинно установила, что в среде военных почти вызрел заговор против фюрера. Да, что, там, агентура: ещё в сентябре сорок третьего министр финансов Пруссии фон Попиц имел наглость не только предложить ему поучаствовать в «оптимизации» фюрера, но и возглавить заговор!

И хотя среди отдельных заговорщиков продолжали жить иллюзии насчёт рейхсфюрера СС, последний, в отличие от них, иллюзий на свой счёт не питал. В этой связи рейхсфюреру приходилось думать о фюрере. Ведь, думая о фюрере, он думал о себе. И о себе – прежде всего. Ибо не фюрером единым был движим топор – тот самый, который – по шее. «Отблагодарили» бы его обе стороны – в случае успеха любой из них. Перспективы его собственного бытия и без фюрера не просматривались дальше, чем на сутки. И то, в лучшем случае.

Увы: рейхсфюрер не вписывался ни в планы заговорщиков, ни в их видение «новой старой» Германии. Не вписывался ни по линии сохранения должности, ни по линии сохранения жизни. Потому что, если испытываемые ими чувства в его адрес и были глубокими, то не больше, чем на глубину дырки от пули. «Отклонения от общей линии» – в лице Гёрделера, фон Попица и некоторых других – не делали погоды в вопросе перспектив рейхсфюрера: герру Гиммлеру явно отводилась роль мавра, сделавшего своё дело. Со всеми вытекающими последствиями – для мавра и из него. Как итог, доверием товарищей Гиммлер дорожил, но шеей своей он дорожил больше.

Обстановка на фронтах также не способствовала росту энтузиазма. И хотя и на Востоке, и на Западе наступило затишье, оно явно относилось к категории тех, что не к добру. Затишье определённо было классическим: перед бурей. Хотя и прежние «бури» немало поработали над «оптимизацией» доблестного вермахта и его СС. Русские уже, и не тихой сапой, подбирались к своей западной границе. Инициатива на востоке была утеряна прочно и навсегда: в этом рейхсфюрер уже не сомневался. Правда, глубоко в душе. Так глубоко, чтобы никто – прежде всего, фюрер – и выкопать не мог. На Западе дела тоже можно было определить одним словом: «дрянь».

И это были уже не предчувствия: хватало и информации. Хотя бы той – от фон Папена, из Турции, от абверовского агента «Цицерона» (Базны). Фюрер, конечно, не поверил тому, что русские дожали англосаксов насчёт открытия второго фронта в сорок четвёртом. У него, как всегда, было своё видение этого противоестественного союза. Поэтому он и объявил информацию фальшивкой, происками англосаксов и даже заговором против него. Закрыть глаза на правду и быстрее, и проще, чем ужасаться нею: закрыл – и нет её. Как минимум, в поле зрения. Кому хочется расставаться с хорошими иллюзиями?! Ведь придётся не только лоб в лоб столкнуться с суровой реальностью, но ещё и шишку набить. И не одну. А там и до выводов недалеко. И даже до оргвыводов.

Рейхсфюреру в этом отношении было и проще, и сложнее. Проще оттого, что он видел правду. Сложнее оттого, что он… видел правду. Конечно, можно было сослаться на то, что информация пришла по каналам абвера. Гиммлер и рад был бы лишний раз лягнуть Канариса, да не одним Канарисом жив третий рейх. СД, и, прежде всего, люди Шелленберга, дулив ту же дуду. Учитывая «глубину взаимной симпатии» разведслужб империи, приходилось с глубокой скорбью признать: на этот раз дезавуировать информацию и «закопать» Канариса было не только невозможно, но и неразумно.

А тут ещё и военные добавили энтузиазма. Уже десятого января штаб Рундштедта ожидал вторжения. По прикидкам Шпейделя – где-то между Шельдой и Нормандией. Не исключался «вовлечением в работу» и «кусочек» Бретани. В целом, опасным считался участок побережья в шестьсот километров. Однако точных сведений о месте и времени удара не было. По этой причине и Рундштедт, и Шпейдель на совещании в Ставке «мудро подыграли» фюреру, который лишь пренебрежительно махнул рукой в ответ на один только деликатный намёк насчёт второго фронта – даже без упоминания этих «крамольных слов». Соответствуя умонастроению вождя, и командующий, и его начальник штаба проявили «разумную адекватность». Насколько целесообразную с точки зрения перспектив войны и интересов Германии – другой вопрос.

Как следствие, это настроение рейхсфюрера было «ещё то». И тут – как всегда, «вовремя» – оказался Шелленберг. Начальник Шестого отдела Главного управления имперской безопасности (РСХА) по традиции оставил без работы адъютантов Гиммлера: quod licet Yovi, non licet Bovi (Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку). Иначе говоря, вошёл без доклада.

– Хайль Гитлер, рейхсфюрер! – совсем не по партийной инструкции покривил он щекой, лениво уродуя ладонью партийный салют.

– Проходите, Вальтер.

Гиммлер и вовсе отказался от следования партийной инструкции, словно чувствуя: бригаденфюрер пришёл неспроста.

– Только не тяните с разбрасыванием камней: они и так уже вываливаются у Вас из-за пазухи.

– Слушаюсь, рейхсфюрер! – осклабился Шелленберг. – Союзники высадились в Нормандии. И, к сожалению – не наши союзники.

Гиммлер побледнел: только зря готовился к мужественной встрече. Как ни готовься – в итоге, как обухом по голове. Выходит, правы «иваны»: «пришла беда – отворяй ворота».

– Вторжение? Диверсия? Отвлекающий маневр?

– Вы – как наши военные! – рассмеялся Шелленберг: всё ему – нипочём. – Слово – в слово!

– Но ведь мы рассчитывали на то, что высадка будет не через Ла-Манш, а через Па-де-Кале?!

Гиммлер сходу принялся делать то, что и полагается делать в безнадёжных случаях: хвататься за соломинку.

– Не мы – фюрер! – поиграл бровью Шелленберг. – А военные ему подыгрывали. Баюкали его заблуждение. Да и не они одни.

Непочтительность в адрес «обожаемого фюрера» не покоробила Гиммлера: потрясение случившимся заслонила собой всё. Даже – профессиональные обязанности.

– Но ведь ещё вчера Шпейдель сообщал Рундштедту о том, что усиление готовности союзников и активизацию французских «маки» не следует рассматривать как признак угрозы начала вторжения! Ещё вчера начальник штаба группы армий «Запад» утверждал, что пока нельзя заметить непосредственно готовящегося вторжения! И, если это не так, почему Рундштедт уехал играть в бридж, а на сегодняшний день были назначены штабные учения на карте и «в песочнице»?!

Шелленберг невозмутимо пожал плечами.

– Чёрт его знает, рейхсфюрер… Не думаю, что это из желания угодить взглядам фюрера. Скорее всего, оттого, что и у фельдмаршала Рундштедта, и у генерала Шпейделя взгляды ничем не отличаются от взглядов ефрейтора Шикльгрубера.

– Вальтер, Вальтер! – поморщился Гиммлер.

– Но я же – вполголоса! – по-мефистофельски блеснул глазами бриганденфюрер. – Голос я дам потом.

– Если Вам дадут его дать! – не остался в долгу рейхсфюрер. – Да и то – лишь для того, чтобы поголосить.

– И, всё равно, это же – не из «приветственного адреса» фюреру!

Последнее слово осталось за Шелленбергом, но Гиммлер тут же сделал его предпоследним.

– Не умрёте Вы своей смертью, Вальтер… Попомните моё слово… там, в Дахау… Хотя… может быть…

– Вот именно, рейхсфюрер! Только не «может быть», а есть!

Шелленберг был прав в отношении военных. Их трезвомыслие в данном случае отнюдь не соперничало с конъюнктурой. Так получилось, что мечты Главнокомандующего-ефрейтора совпали с расчётами генералитета. Взгляды последнего не отличались от взглядов первого: «вторжение союзников в сорок четвёртом – такая же „реальность“, как и в сорок третьем». До сих пор англосаксы оправдывали все ожидания великой Германии – и не было никаких оснований полагать, что в текущем году они «перестанут соответствовать».

С озабоченной миной на лице – не снималась с самого утра, несмотря на все старания – Гиммлер откинулся в кресле, и начал протирать и без того чистые стёкла пенсне. По опыту прежних встреч зная, что сейчас разумнее выдержать паузу, Шелленберг так и сделал: выдержал её. «По сценарию» слово было за рейхсфюрером.

Наконец, Гиммлер критически рассмотрел на просвет результат своих трудов, и затолкал платок в нагрудный карман мундира.

– Какие-нибудь подробности имеются?

Шелленберг съехал щекой набок – явно не от избытка энтузиазма.

– Очень немного – и самого общего порядка.

– И?