Словно отвечая Ельцину почти «один в один», Руцкой показал, что в политике соображают и авиаторы. И Борис Николаевич понял это, хоть и не переменился в лице.
– Да. Горбачёв рассчитывает избавиться от консерваторов из своего окружения, чтобы они не мешали ему возглавить новый Союз.
– Опять метит в президенты?
– В президенты ССГ.
Рукой озадаченно наморщил лоб.
– Что это такое, и с чем его едят?!
Ельцин рассмеялся: ему понравились и вопрос, и формулировка.
– Ну, сейчас, как ты знаешь, планируется сохранить название «СССР» – только с другим содержанием. Если будет подписан новый союзный договор, СССР из «Союза Советских Социалистических Республик» превратится в «Союз Советских Суверенных Республик».
– Существенная разница, – покривил щекой Руцкой.
– Но это – лишь начало, Александр Владимирович!
Ельцин многозначительно потряс толстым указательным пальцем в сантиметре от лица вице-президента.
– Вторую часть Горбачёв уже сейчас наметил к сокращению – только помалкивает об этом до поры до времени, чтобы «не дразнить собак». Так что, себя он видит президентом ССГ: «Союза Суверенных Государств».
Своей паузой Борис Николаевич словно «оставил местечко» для вице-президента – и тот укоризненно покачал головой.
– Не лучшее название… Лишённое смысла и географической привязки… Да и – вообще…
– Вот именно: «вообще»! – тут же подхватил Ельцин. – Горбачёв понимает, что «ССГ» – это всего лишь временная остановка на пути к полной независимости республик. Но, поскольку ему хочется уйти красиво – так, что не плевали в спину – о большем он и не думает…
Ельцин опять замолчал – а Руцкой почти растерянно наморщил лоб. Он всё ещё не понимал, к чему клонит «Бабай», как называла Бориса Николаевича его спичрайтер Люся Пихоя. Хотя одно уже было ясно: его приглашение к президенту как-то связано с Горбачёвым, то ли с «настоящим», то ли с «будущим».
– Я предпочёл бы разом избавиться от Горбачёва! – здоровенной мужицкой ладонью рубанул воздух Ельцин. – Всё время он путается под ногами у республик! Всё время комбинирует, чтобы выгоднее пристроить самого себя! Но…
Борис Николаевич с непритворным сожалением развёл руками.
– … пока убрать его не получается… Пока существует СССР и пока идут разговоры о новом Союзном договоре, Горбачёв неуязвим…
– Борис Николаевич, Вы хотите сказать, что ГКЧП…
– Вот именно! – решительно махнул головой Ельцин. – ГКЧП, сам того не желая, сделает для нас доброе дело – и даже не одно! Во-первых…
Ельцин энергично загнул «сосисочный» палец.
– … Он ускорит так называемые… как их… ну?..
– Центробежные тенденции?
– Точно! Как только мы раздавим ГКЧП, республики, одна за другой, начнут объявлять о своей независимости.
– Но хорошо ли это? – с сомнением покачал головой Руцкой. – Хорошо ли это для России? Не окажемся ли мы в кольце враждебных государств? Если сейчас все, кому не лень, обвиняют русских в империализме, колониализме и ещё, чёрт знает в чём – что же будет потом?!
– Накручиваешь, Александр Владимирович!
Ельцин презрительно махнул рукой.
– Да, нам – России – Союз больше не нужен. Ни этот, ни любой другой. Россия пойдёт одна, своим путём. А что касается остальных…
Ухмылка Ельцина прибавила в размере.
– Они сами прибегут к России! На коленях приползут! Упрашивать будут! Умолять! А мы ещё подумаем: брать – или не брать!
– «Упрашивать и умолять»?..
Руцкой с сомнением – но на этот раз предельно осторожно – покачал головой.
– Не уверен, Борис Николаевич…
– Да так и будет! – ещё решительней отмахнулся Ельцин, и тут же, словно вспомнив о главном, величественно сдвинул брови к переносице. – Но мы ушли в сторону… Значит, центробежные тенденции – это во-первых. А, во-вторых: никакого подписания нового Союзного договора не будет!
Лицо Ельцина, всё в красных прожилках от злоупотребления спиртным – пришло в ликование.
– Не будет никакого двадцатого августа! А это значит, что не будет никакого «Союза Суверенных Государств» и тёпленького местечка для Горбачёва!
– Но Президентом СССР он, всё равно, останется, – то ли возразил, то ли констатировал Руцкой. – Кто бы и как ни заявлял о независимости – Союз не сразу кончится…
– Вот!
Ельцин грузно, всем животом, налёг на столик, разделяющий их с Руцким, затем перегнулся через него – и панибратски, от всей «широкой русской души», врезал собеседнику по плечу.
– Вот, Александр Владимирович! «В яблочко»! Об этом я и хотел поговорить с тобой!
Как всегда, умело «напустив туман» и бледность на лицо контрагента, Борис Николаевич грузно осел в кресло.
– Ты верно подметил, Александр Владимирович: из путча Горбачёв выйдет, хоть и не победителем, но не без выгоды для себя…
Гримаса ненависти, изрядно сдобренная презрительной иронией в адрес «героя повествования», искривила лицо Ельцина.
– А как иначе: «жертва коварных заговорщиков», которым он «героически противостоял». Вот увидишь: сам себя запрёт в Форосе – а будет кричать на весь мир, что его чуть ли не «повязали»!
Не удовлетворившись гримасой, Борис Николаевич длинно и сочно выматерился, вложив в текст не только душу, но и всю свою «любовь» к «дорогому Михал Сергеичу».
– А, главное: он останется Президентом Союза. Потому что Союз останется… пока…
Воспользовавшись паузой, Руцкой неожиданно «легковесно» пожал плечами.
– Ну, и пусть остаётся! Вы же сами говорите: «пока». Центробежные тенденции уже не остановить и процесс впять не повернуть. Союзу остались считанные месяцы – а, может, недели. Всё это время Горбачёв будет ежедневно лишаться тех или иных властных полномочий. И это – не потому, что я – такой «Нострадамус»: после разгрома ГКЧП обязательно начнётся демонтаж советского государства. Так бывает всегда: это – диалектика, закон политической борьбы. И, скорее всего, он начнётся с силовых ведомств. Контроль над ними у Горбачёва отберут в первую очередь… В свете этого я не вижу оснований для беспокойства, Борис Николаевич: пусть «Михал Сергеич» «умирает своей смертью»!
Впервые за время беседы Ельцин посмотрел на собеседника с неподдельным уважением. Он даже восхищённо покачал головой.