Сквозь смех и слёзы…

Действительно, у Снегурочки во рту что-то было и мешало ей произносить звуки.

– У вас роторасширитель есть?

– Для тебя у нас ничего нет. Ты ручками, ручками…

Саня с улыбкой висельника полез ей в рот. И тут боль шилом пронзила указательный палец, и он резко отдёрнул руку.

– Старая зараза!

– Я не зараза, а Клава! – обиженно донеслось с каталки.

Из Сашкиного указательного пальца текла кровь

– Ладно, – смягчился Владимир Ильич, – по причине ранения на боевом посту отпускаю тебя с миром. Машенька, перевяжи палец нашему Самсону.

Симпатичная медсестра обработала перекисью палец, помазала йодом и туго забинтовала. Посмотрев на свою работу, сказала:

– Хорошо бы сделать ещё противостолбнячную сыворотку.

– Ничего, заживёт как на собаке, спасибо за спасённую жизнь, – буркнул Саня и двинулся к выходу

– Чего скис, Санёк, тут баба Степа по рации звонила, спрашивала, как у тебя дела? И ещё спросила, точно ли она запомнила «пятнадцать»…

– Ну-ка, дай мне рацию.

– Степанида Михайловна, это фельдшер Круглов, не пятнадцать, а двадцать! За что ещё пять? За производственную травму! Как с чем? Конечно, со снегурятиной! Все поехали на подстанцию…

Малина

– Кра-с-с-сота, – удовлетворённо заключил Сема, придирчиво оглядев себя в зеркало, и бережно поправил виндзоровский узел модного чешского галстука.

– Ну, Нин Петровна, я к взлету готов! Что там у нас следующим номером программы…

Пожилая диспетчер подстанции «скорой помощи» устало вздохнула и монотонно произнесла:

– Следующим номером нашей предновогодней программы: «Коля порезал руку».

– И всё?

– И всё, подвиг спасения человечества отменяется; приговор окончательный, обжалованию не подлежит, – вынесла свой вердикт диспетчер. – Короче, Семён, бери-ка ты, друг ситный, сигналку, и дуй мухой по этому адресу.

Учитывая тишину засыпающего микрорайона, «Рафик», неслышно шурша шинами, подкрался к подъезду пятиэтажной стандартной «брежневки».

– Вроде бы здесь… Сём, ты там не застревай как заноза в заднице, ещё вызовов полно…

– Сергеич, все будет чики-чики, на высоком профессиональном уровне современной медицины…

– Короче, Склифосовский, пришей клиенту руку… Или отрежь, только быстро!

Сёма захлопнул дверь «скорой» и решительно шагнул в тёмное чрево подъезда…

– Вот ка-а-злы, опять лампочку грохнули… А вот наш ответ Чемберлену, – и Сёма, достав из халата фонарик, включил его.

Искомая квартира находилась на втором этаже. С дверью творилось что-то неладное…

И это «неладное» поражало воображение…

Дверной глазок находился… внизу. Сёма для верности присел на корточки и ещё раз посветил вниз. Точно, дверной глазок; хорошо хоть не оптический прицел, и на том спасибо… Так, с глазком всё ясно.

Симметричные царапины разной длины по четыре в ряд хаотично пересекались по всей двери. Они что, здесь по ней граблями водили?

Дверной звонок представлял не менее убогое зрелище, он был жестоко извлечён из стены и висел на двух проводках. Так как «операция „Звонят, откройте дверь!“» требовала двух рук, два бикса Шиммельбуша были опущены на пол лестничной клетки. Раздалось нечто похожее на трель кастрированного соловья… Мило…

Через непродолжительное время за дверью послышались шаги, хищно лязгнул замок, и дверь распахнулась… В проёме, облокотившись на дверной косяк, возникла дама. Наряд её был по-спартански скромен. Во-первых, он не скрывал пышность ренуаровских форм, лишь слегка прикрывая плечи и монументальные бедра. Во-вторых, вырез был достаточно глубок, чтобы достоверно определить размеры «райских яблок», видимо, подвергшихся чернобыльскому «солнышку». И наконец, в-третьих, от пеньюара времен французской революции несло легким морским бризом смеси пота, пива и «Шипра».

– Опаньки, Айболит, нарисовался – не сотрешь! – плотоядно улыбнулась гостю близняшка Грицацуевой.

– Я по делу, – серьёзно произнёс молодой доктор.

– По делу у нас только менты приходят…

– У вас Коля порезал руку, – пропустив фразу гостеприимной хозяйки, произнес эскулап.

– Хто, ты чё гонишь, лепила, – начала малоприятный диалог хозяйка и вдруг осеклась. – А, Колюня, так он об закусь порезался, когда банку с килькой открывал, уже полчаса как свинтил домой…

– Так, – мрачно произнес Семен, – ложный вызов. Может, пустите в свою пещеру Аладина бумаги заполнить? Сим-Сим, откройся!

– А я не Сима, я Клава, – кокетливо дернув плечиком, похожим на крупный биллиардный шар, сладко произнесла дама, – и я уже открыта… Заходи, коли не шутишь.

Пройдя тёмную небольшую прихожую, Клава жестом Игоря Кио включила свет.

Словосочетание «культурный шок» недостаточно полно описывает пережитое Сёмой потрясение, он только выдохнул:

– Ё-мое, картина Айвазовского «Приплыли»…

И на самом деле плыть было дальше уже некуда…

Это был какой-то сумасшедший дизайн интерьера в стиле Дали – Гауди с элементами Мухиной.

Слева от входа стояла тахта с ворохом лоскутных одеял, а противоположном углу – телевизор. Видимо, телик показывал не те передачи, и его в прямом смысле поставили в угол, развернув экраном к стенке. Прямо перед глазами Сёмы висела копия картины Шишкина «Утро в сосновом бору». Удар по русской природе был нанесен справа от центра. Стекло, ограничивающее предрассветный сумрак, было разбито, а один из косолапых был вырван из среды обитания прямо с деревом.

Под картиной смело располагался футуристический натюрморт «гуляем по-русски» – трехлитровая банка с солёными огурцами, две открытые банки с килькой в томате с небольшим добавлением «бычков» от «Беломора», стоявших прямо как трубы на легендарном «Титанике». Кирпич черного хлеба был разломан на три части, бублики с маком лежали вповалку, из- под них торчал хвост воблы. Завершала картину «карта вин» – две пустые бутылки «Столичной», полупустая «777» и дюжина «Шахтёрских».

Три разнокалиберных стакана не вдохновляли своими мутными остатками. Сервант без стёкол, стоявший справа от доктора, был украшен симметрично свисавшими селедочными хвостами.

– Ласково просим к нашему шалашу, – радушно пригласила хозяйка.

Сёма, предварительно взяв полотенце, висевшее на спинке стула, и очистив себе «жизненное пространство» на столе, поставил на условно-стерильную поверхность свои «кастрюли». Врач, примостившись на колченогом стуле, принялся терпеливо заполнять «сигналку».