ПутешестВеник, или С приветом по Тибетам

Почему-то, вспоминаю метель на перевале, потом какую-то пургу дома, из глубокого детства. Мне года три. Может и год. Мы же помним мою аномальную память. Я помню погремушки, которые были в моей коляске. Их было пять. Пять шариков. Красный, жёлтый, зелёный, синий и снова красный.

Но сейчас мама везёт меня в санках. Рано утром, в детскую поликлинику, которая, по известной только советским архитекторам логике, построена на самой окраине.

Моё лицо укутано шалью, на мне шапка из коричневого искусственного меха. Тонкая прорезь для глаз забивается снегом. Мама склоняется и стряхивает снег. Для меня это выглядит как появление моей мамули из пугающего и беспросветного холода. Она смеётся, я улыбаюсь ей, хотя она естественно этого не может видеть.

– Ну что, замело тебя совсем? Почти приехали. Ну, хоть посмотри, где ты.

Как в низкоклассных хоррорах стучу по предательскому фонарю. Он вспыхивает ярким светом и выхватывает из темноты пропасть, почти десятиметровый обрыв, в который уже почти ступила моя нога.

Чёрт… Плохая идея на ходу разбираться с фонарём, но ведь я ясно помню, что в последнем проблеске света был прямой отрезок тропы, строго вверх метров пятьдесят. Холодный пот выступает на спине. Волосы на затылке предательски встали на гусиной коже. Это было близко.

– Спасибо, мамуля.

Медленно поворачиваюсь, но рюкзак по инерции идёт немного назад и тут мои Экко проскальзывают на песке поверх камня, как на льду, и я, взмахивая руками, начинаю валится назад. Рюкзак, пристёгнутый на поясе, плотно подогнанный и хорошо сидящий, что позволяет почти не чувствовать его сорокакилограммовый вес при ходьбе, теперь не даёт согнуться или, хотя бы, сгруппироваться, не говоря уже о том, чтобы выскользнуть из него.

Прямой как столб, начинаю своё падение вниз. В голове успевают возникнуть мысли, что у меня в рюкзаке. Точная раскладка вещей, чёткий анализ. Нет. Ничего достаточно жёсткого, что могло бы спасти меня. Последняя мысль – надо всё равно приземлиться на рюкзак, может, это спасёт позвоночник. Ещё раз вспоминаю картинку, выхваченную фонариком. Да, метров десять минимум.

В этот момент звонит телефон. Ну, вы же знаете. Где ещё он может звонить? Когда ты отстоял десять минут, маясь в очереди на кассе, и вот теперь тебе надо оплатить покупки. Или, когда ты идёшь по улице, и вот тебе надо перейти перекрёсток.

Ну, или вот так, за секунду до смерти. Понимаю, что звонить на этот номер может только один человек.

В этот момент ясно вижу, как на тёмном небе, как на экране, вспыхивает образ Натали.

Лицо злое, прищур глаз, губы поджаты. Она резко выставляет ладонь вперёд, как тогда у Чиу Гомпа, посылая свою сейсмоволну. Только теперь она не толкает меня, а притягивает. Что-то хрустит внутри рюкзака, но всё внутри меня, да и конечности мои, целы. Закашливаюсь, но начинаю вынимать трубку. Удаётся ответить только на четвёртый звонок.

– Ты понимаешь, что ты наглый скот? Я знаю, ты уже лёг. Это первый вечер как мы разъехались, а я должна звонить тебе первой?!

– Ты не представляешь, как я тебя люблю. Я только что видел тебя, как наяву.

– Ты знаешь, я тебе верю только потому, что я тоже прямо до боли в сердце почувствовала, как ты уходишь от меня. Это было так страшно. Я, наверно, впервые поняла, что могу не увидеть тебя, ни завтра, ни через неделю. Это так печально.

– Ты знаешь, я и вправду лёг, с размаху и в темноте, не поверишь, но я даже толком не понимаю где я. Утром огляжусь.

– Мы же договаривались, что ты остановишься в отеле. У тебя голос какой-то хриплый, мне это не нравится.

Пронеслась мысль: "Надеюсь, это желудочный сок, а ведь могла бы быть и кровь из перебитых трахей или из лёгких порванных сломанными рёбрами."

– Ладно, любимая. Целую тебя. Ты только накручиваешь себя. Спокойной.

– Люблю тебя. Споки.

Поворачиваю голову налево, в сторону, где может быть обрыв дальше вниз и убеждаюсь, что ступень, на которую я упал, достаточно широка, чтобы не бояться улететь ещё ниже. Высвобождаюсь из лямок и пояса рюкзака.

Тряхнуло меня всё-таки сильнее, чем я подумал сначала. Но сейсмочудо, определённо, спасло меня. Вижу край, с которого я прилетел наверху и понимаю, что лёгкое головокружение, которое у меня присутствует, это совсем не открытая черепно-мозговая, которая должна была быть. Две самые дорогие женщины в моей жизни определённо спасли меня сегодня.

Сил хватает только на то, чтобы вынуть коврик и спальник. Натягиваю спальник на себя и проваливаюсь в забытье без сна.

Проснулся я ночью, не просто лязгая зубами, меня всего буквально колбасило. Никогда в жизни я так не коченел. Насколько возможно в спальнике, разогрелся движениями, одел на себя всё, что было, наскоро расставил палатку. Впихнул спальник в тепло отражающий-сохраняющий мешок из фольги, из комплекта морских спасателей, взятый на такой вот крайний случай, и минут двадцать ещё отогревался…

Потом снова провалился в сон. И не мешали мне даже откуда-то появившиеся собаки, разлёгшиеся спать у палатки, буквально завалившись на стенки, ещё и решающие, при этом, свои вопросы местной иерархии.

Утром на палатке иней образовал тонкий лёд, который я стряхнул, похлопывая по стенкам палатки изнутри. Такая вот ночёвка, горы они всегда горы!

Утром, в довершение ко всем напастям, навалилась-таки горная болезнь, которая, в итоге, переборола пришедшую вроде акклиматизацию. Усталость от многокилометровых переходов. Постоянный поиск и мысль, что я могу не успеть и упустить вот это, что-то самое важное. И вчерашнее падение на волосок от смерти. Всё это навалилось горьким разочарованием.

Я отношусь к Тибету особенно. Никогда я не был религиозным. Может, слегка суеверным. Я не верю в каноны церкви, любой концессии. Но я глубоко уверен, что в каждом человеке есть нечто, что многие называют Богом, душой, а кто-то энергией или праной (да хоть сумраком из Дозоров). И Иисус, и Будда, и все пророки бывшие и будущие просто имеют этой энергии больше, или скорее, просто управляют ей лучше.

Также я отношусь и к святым местам. Мне нравится выражение "намоленное место", ведь места и вещи хранят отпечатки энергетики людей и событий, произошедших в прошлом. И если, к тому же Кайласу, сотни лет идут тысячи и тысячи людей с надеждой, то не может такое место не оставить отпечаток на любом из побывавших здесь. И есть ли там вибрации, ощущаемые йогами, линзы времени, описываемые уфологами, инопланетяне или атланты, для меня не важно.

Пробудешь ты здесь год или полдня, пройдёшь ты одну кору или сто восемь, в год ли лошади или в полнолуние, будешь ли ты неустанно медитировать, или просто пройдёшь в знак уважения к людям, бывшим тут до и после тебя…

Важно, с чем ты сам пришёл сюда… И твой первый шаг через порог твоего дома по дороге сюда не менее важен, чем каждый шаг коры. Ты в поиске чего-то большего, чем материальные блага обычного мира больших мегаполисов, а это уже многого стоит!

Я вспомнил, как читал в какой-то книге советских времён о ламах, стоявших нагими в снегах священной горы Кайлас. И позже, о всех этих чудесах, постоянно происходящих у этой священной горы. Где это всё?

Стресс оттого, что виза заканчивается через несколько дней, а мне ещё надо добраться до Лхасы, и только там можно хоть как-то предсказуемо рассчитывать движение транспорта и сроки своего пересечения границы, тоже не способствовал спокойствию.

Я проснулся в четыре утра, когда услышал, как по тропинке наверху пошли первые паломники. Оторвал затёкшую спину от камней, которые вгрызлись в неё через коврик. Тряхнуло меня вчера здорово. Выпил из термоса остатки кофе и …

– Да пошло оно всё, я хочу спать! – возмущённо сказал мозг.

Тело с готовностью сказало: "Так точно. Есть спать!"

И я снова провалился в глубокий сон, но уже мягкий, обволакивающий, как тёплый кисель, который варила в детстве мама. Такие сны обычно бывают без сновидений, но не в этот раз.

Во сне я бодро встал, быстро собрал палатку проверил, не бренчит ли рюкзак и, жуя бутерброд, который заботливо сложила Натали для старта утренней прогулки, не теряя драгоценное время, двинулся за тибетцами.

Утро в горах самое хорошее время. Поднявшаяся влага, остыв за ночь на камнях, сделала небо чистым и ярко-голубым. Из-за высоты, небо здесь было необыкновенным. Я шёл, а в глаза мне начал бить ослепительно белый солнечный зайчик.

А потом появились они. Я видел их по телевизору перед самым своим отъездом. Как же их звали? Анальгин или как-то ещё, точно, что-то из фармакологии. Три полуобнажённых девицы пели:

Я иду, а ты свети

белым светом на моем пути.

А потом бюст одной из них вдруг начал раздуваться, нос превратился в картошку, и она вдруг завопила голосом фрекен Бок:

– Я сказала, отвечай! Да или нет (https://citaty.info/topic/net)!

На простой вопрос всегда можно ответить "да" или "нет", по-моему, это не трудно!

Я встрепенулся и проснулся. Сквозь щель в молнии палатки, прямо мне в глаза, бил первый луч восходящего солнца.

– Чёрт! Проспал.

Вылез из палатки, которая, как оказалось, стояла почти на дороге, поднимающейся серпантином на гору. Я вчера просто упал с одного яруса на нижний, который до этого прошёл. С ужасом смотрю высоту, которую я пролетел. Смотрю сверху на дорогу, по которой уходят на кору самые последние паломники. Да как так-то!

Бросаю почти все вещи в палатке, беру маленький рюкзак с самым ценным.