Бегущий за «Алыми парусами». Биография Александра Грина

Я просидел почти два года. Меня присудили к лишению всех прав и бессрочной ссылке на поселение. 17 октября 1905 года освободило меня. В декабре того же года я был арестован в Санкт-Петербурге и в начале июля 1906 года выслан административно в Туринск, Тобольской губернии, откуда через день бежал и приехал в августе в Москву. Здесь я, прожив дней десять, написал первый рассказ для мягковского «Колокола» (издательство) под названием «Заслуга рядового Пантелеева». Мне дали сто рублей. Я приехал в Петербург. Здесь, живя по подложному паспорту, я стал писать. Мой первый литературный рассказ «В Италию» напечатал в начале 1907 года А. Измайлов в «Биржевых ведомостях». Затем два рассказа напечатал В.С. Миролюбов в «Трудовом пути», и я продолжал писать.

Летом 1910 года я был арестован, как нелегальный, и, отсидев положенные три месяца, отправился в Архангельскую губернию сроком на 1 год и 7 месяцев. Мне назначили уездный город Пинегу, затем, к осени 1911 года, перевели в Архангельск. Весной, 15 мая 1912 года, я освободился, вернулся в Петербург и теперь имею право носить настоящее имя. Главное событие моей жизни – встреча с В.П. Абрамовой, ныне моей женой».

    Воспоминания об Александре Грине. Л, 1972

На каком-то литературном вечере С.А. Венгеров подошел к Науму Яковлевичу Быховскому и спросил, указывая на Грина:

– Вы, кажется, хорошо знакомы с Грином? Он подал заявление о своем желании вступить в члены литературного фонда. Но говорят, что он беглый каторжанин, что он убил свою первую жену, а потом – английского капитана, у которого украл чемодан с рукописями; теперь он их переводит и выдает за свои произведения. Мы в большом затруднении – можно ли принять его в литературный фонд?

Н.Я. Быховский уверил Венгерова, что Грин сидел в тюрьме только по политическому делу, ни одного иностранного языка не знает и пишет свои рассказы самостоятельно. После этого Александр Степанович был принят в литературный фонд.

    В. Абрамова. Воспоминания об Александре Грине. Л, 1972

Странен и непривычен был Грин в обычном кругу писателей-реалистов, бытовиков, как их тогда называли. Чужим он был среди символистов, акмеистов, футуристов…

«Трагедия плоскогорья Суан» Грина, вещь, которую я оставил в редакции условно, предупредив, что она может пойти, а может и не пойти, вещь красивая, но слишком экзотическая…» Это строки из письма Валерия Брюсова, редактировавшего в 1910–1914 годах литературный отдел журнала «Русская мысль». Они очень показательны, эти строки, звучащие как приговор. Если даже Брюсову, большому поэту, чуткому и отзывчивому на литературную новизну, гриновская вещь показалась хотя и красивой, но слишком экзотической, которая может пойти, а может и не пойти, то каково же было отношение к произведениям странного писателя в других российских журналах?

    В. Вихров. Рыцарь мечты. Предисловие к собранию сочинений А. Грина в 6 томах. М, 1965

Одно время в Петербурге ходил слух, будто Грин – просто-напросто полуграмотный матрос, не умеющий связать двух слов. А рассказы, которые он печатает, украдены им у какого-то капитана дальнего плавания, погибшего во время кораблекрушения.

Особо «осведомленные» сплетники и фантазеры доходили даже до подробностей, рисуя картину, как во время этой катастрофы сам Грин спасается, привязав себя к большому сундуку, в котором находились рукописи капитана.

Слушая эти бредни, Александр Степанович только посвистывал и говорил с веселой усмешкой:

– Можно подумать, что я делюсь своим гонораром с этими услужливыми болтунами. Благодаря их россказням мои книжки лучше покупают!

Впрочем, он знал себе цену и шел своей дорогой.

    Н. Вержбицкий. Светлая душа. Журнал «Наш современник», 1964, № 8; Воспоминания об Александре Грине. Л, 1972

Летом 1913 года петербургское издательство «Прометей» выпустило трехтомник А. Грина из 24 рассказов. Тогда же А. Грин навестил в Вятке больного отца, умершего 1 марта 1914 года – сам А. Грин в это время лечился в клинике доктора Трошина. За несколько месяцев до этого Грин разошелся со своей первой женой Верой Павловной Абрамовой.

    А. Андреев. Жизнь Александра Грина

Мы встретились в маленькой пивной на Рыбацкой улице Петроградской стороны. Грин был в старой круглой бобровой шапке, в потертом длинном пальто с меховым воротником. Сухощавый, некрасивый, довольно мрачный, он мало располагал к себе при первом знакомстве. У него было продолговатое, вытянутое лицо, большой неровный, как будто перешибленный, нос, жесткие усы. Сложная сетка морщин наложила на лицо отпечаток усталости, даже изможденности. Морщин было больше продольных. Ходил он уверенно, но слегка вразвалку. Помню, одной из первых была мысль, что человек этот не умеет улыбаться.

В те времена как писатель Грин был мало известен. Толстые, почтенные журналы редко пускали его на свои страницы. Он печатался в бесчисленных тоненьких, маленьких журнальчиках, вроде «Родины», «Синего журнала», «Аргуса», «Огонька». Маленькие журнальчики печатали Грина много и охотно и никогда не отказывали ему в кредите.

Выходили у Грина в маленьких частных издательствах (других тогда не было) небольшие книжки рассказов. Расходились они, насколько помню, туго. Читатель был падок на гремевшие тогда имена: запоем читали Л. Андреева, обыватели и обывательницы зачитывались Вербицкой, издававшейся небывалыми по тем временам тиражами. Читали Каменского, Арцыбашева, Муйжеля, Ясинского. Вообще шумно звенели имена писателей, теперь накрепко забытых. Имя Грина как-то терялось среди них. Но и тогда о нем уже ходили легенды. Рассказывали, будто Грин украл у какого-то моряка чемодан с рукописями и печатает похищенные у неведомого автора фантастические рассказы. К этому прибавляли, что Грин совершил какие-то необычайные преступления, с похищениями и убийствами людей, бегал из тюрем и с каторги. Все эти толки, разумеется, никаких оснований не имели, за исключением легенды тюремной. Грин действительно сидел в тюрьме за причастность к какой-то революционной организации или революционному подполью. Будучи человеком молчаливым, он вообще мало говорил, а охотнее слушал, тем более не любил, а вероятно, и не хотел рассказывать о своем прошлом.

Грин никогда не был путешественником, не видел экзотических дальних стран, покрытых пальмовыми рощами и пересекаемых таинственными реками, не видел городов с необычными названиями. Все это он прекрасно умел выдумывать. Зоркости его глаза, точности описаний поражались крупные мастера.

Путешествия Грина обычно начинались и кончались в знакомых петербургских кабачках, встречами с приятелями из петербургской бедной богемы, с людьми, ничуть не похожими на фантастических героев его фантастических рассказов. Пили, сознаться, много и шумно. На Невском в те времена было несколько кавказских погребков. Там подавали шашлык и кахетинское вино. Начиная в одном, мы нередко перебирались потом в другой, третий… Часто бывали в ресторане Черепейникова (в просторечии «Черепня») на Литейном, в ресторане Давыдова (у нас бытовало выражение «пойти к Давыдке») на Владимирском. Этот ресторан был штаб-квартирой петербургских газетчиков. Куприн описал его в рассказе «Штабс-капитан Рыбников». Ходили главным образом по дешевым трактирчикам; в «Вене», дорогом по тем временам ресторане, почти не бывали.

В начале войны я поселился в меблированных комнатах Пименова и поступил на курсы братьев милосердия. В эту зиму мы особенно часто встречались с Грином. Он жил этажом выше. Занимал он большую, светлую, скудно меблированную комнату, окно которой выходило на Пушкинскую. Помню простой стол, темную чернильницу и листы бумаги, исписанные стремительным характерным почерком, – разбросанные страницы рукописи. Писал Грин быстро, сосредоточенно и в любое время дня. Я не помню случая, чтобы обещанный журналу рассказ он не сделал в срок.

В те дни, когда Грин много писал, мы мало общались. Забегали пообедать в маленькую греческую столовую на углу Невского и Фонтанки и возвращались домой. С начала войны в Петрограде запретили продавать алкогольные напитки. Но в пригородах – Царском селе, Гатчине и Павловске – продавали виноградное вино. Иногда мы с Грином отправлялись в один из ближайших пригородов за вином. Как-то на перроне Царскосельского вокзала нам встретился Распутин. Мы узнали его по фотографиям, печатавшимся в тогдашних журналах, по черной цыганской бороде, по ладно сшитой из дорогого сукна поддевке. Грин не удержался и отпустил какое-то острое словечко. Распутин посмотрел на нас грозно, но промолчал и прошел мимо.

    И.С. Соколов-Микитов. Давние встречи. Человек из Зурбагана. Л, 1976

После начала Первой мировой войны за Грином, получившим в охранке кличку «Невский», в Петрограде некоторое время велась слежка – с 3 по 11 сентября, 20 октября, 6 ноября 1914 года, 7 июня 1915 года.

    А. Андреев. Жизнь Александра Грина

В донесениях наружного наблюдения сохранилось описание внешности А. Грина того времени:

«Наблюдение за «Невским».

Приметы «Невского»: лет 40–45, высокого роста, тонкого сложения, шатен, лицо продолговатое, худощавое, нос прямой, рыжеватые, коротко остриженные усы, бороду только что сбрил. Одет: черная мягкая шляпа, черная накидка, серые брюки. «Невский» проживает: Пушкинская улица, дом 1, меблированные комнаты Пименова».

    Е. Прохоров. Александр Грин. М, 1970

Он был высок ростом, худощав – я бы сказал, долговяз, сутул, с длинным узким лицом, изрезанным морщинами, и даже с каким-то шрамом. По характеру он был скорее сумрачен. Я не помню, например, чтобы он когда-нибудь весело хохотал. Это не мешало ему быть остроумным и занимательным собеседником. Единственно, чего он не терпел в разговорах, это расспросов о его жизни и приключениях. Тут он отделывался каким-нибудь замечанием, вреде: «Да всякое бывало». Но когда заходил разговор о литературе, он загорался и мог спорить сколько угодно.

Любопытно, что никогда, ни при каких обстоятельствах Грин не говорил о характере его арестов и ссылок.

    Новое об Александре Грине. Журнал «Дон», 1965, № 7

В 1912–1917 годах в Петрограде Александр Грин дружил с Александром Куприным, который ввел его в редакцию журнала «Современный мир».

    А. Андреев. Жизнь Александра Грина

Куприн, предпочитавший общество клоунов, кучеров и борцов обществу иных праздноболтающих литераторов, встретил в Грине родственную душу. Посещение какого-нибудь трактира означало для обоих таинственное путешествие по извилинам чужой души и мозга, как говорил Куприн, и у обоих возникал острый профессиональный интерес к новому собеседнику, когда под влиянием вина откровенность делала его рыцарем или хамом, как говорил Грин.

Имя Грина замелькало в десятках петербургских изданий. Одно время, с чужим паспортом в руках, он подписывался то Мальгиновым, то А. М-овым, то Степановым, то Александровым, то Викторией Клемм, то Еленой Моравской.

Грин писал рассказы, стихи, басни, фельетоны, юморески, вокруг него и в нем бушевало наводнение тем. Писал с размаху, был заражен образами и сюжетами.

Неутомимый, жизнелюбивый, навеки влюбленный в писательство, Грин был неистощим в своей литературной молодости и получил кличку «мустанг».

Чехов начинал «Мелочью» в «Осколках», молодой Куприн зарабатывал на хлеб в «Одесских новостях» и в «Киевской мысли», Грину приходилось писать ради копейки для газеты «Копейка», для «Петербургского листка», для легковесного «Синего журнала».

    Л. Михайлова. Александр Грин. М, 1980

Полдень. Редакция журнала «Жизнь и суд». Я сижу за работой. Звонок телефона. Беру трубку. Говорят из редакции журнала «Пробуждение» и любезно предупреждают: «К вам направился писатель Грин». Это из числе серьезных предупреждений. Грин, являясь в редакцию, умел-таки разговаривать с издателями. Отделаться от него и отпустить его без настоятельно требуемого аванса было нельзя. Грин в отношении издателей был поистине неумолим.

Я сказал о тревожном сигнале издателям – двум братьям Залшупиным. Те, не желая платить Грину аванс, быстро схватили свои шляпы, пальто – и были таковы. Я был оставлен «на съедение», но Александр Степанович служащую в редакции братию не трогал.

Пришел Грин. Человек лет сорока, в обветшалом одеянии, в какой-то немыслимой порыжелой шляпе, плохо выбритый.

– Вот, – сказал он, положив на стол свернутую исписанную бумагу, – рукопись.

Он, не снимая шляпы, уселся против меня в кресло и неторопливо начал закуривать.

– Оставьте, Александр Степанович, – сказал я, – не задержу.

– Оставить можно, – ответил Грин, – но мне сейчас необходим аванс в сто рублей. Прошу.