Пленные ангелы и стаффордширский терьер

– Вот видишь! А сначала говорила: «Как ты её ешь, эту бздюкву!»

– То раньше, с непривычки, а сейчас распробовала.

– А меня Мария Карловна пристрастила. «Приходи, – говорит, – зваха, стакан кофе выпить и пирог с бздюква съесть». Ну пойдёшь и съешь. Сначала и запах мне был неприятен, из вежливости ела, а потом понравилось, и сама стала печь.

– Как она там, в Германии?

– Говорит, что привыкает. Недавно звонила. У нас с ней нормальные отношения. Мы наших детей не сводили и не разводили, чего нам враждовать?

– Нинка замуж не вышла?

– Да вроде живёт с каким-то местным немцем. Пусть живёт – не моё дело. Я ей только счастья желаю. Ромка мой не подарок, мне ли не знать.

– Как он, Ромка? Давно его не видела.

– Работает.

– Хотела попросить, чтобы он мне сено на стайку поднял. Я бы огород почистила.

– Скажу ему – на Пасху-то он обязательно придёт.

– Ну ладно, пойду Борьку поить.

А Борьку-то непросто напоить. Виктор Ефимович приучил его пить только тёплую воду. Попробуй вынести из-под крана – тут же рогом ведро опрокинет. Приходится сначала на кухне набирать флягу, чтобы согрелась до комнатной, а потом уж ему предлагать. Налила ковшиком из фляги три ведра. Вынесла на крыльцо. Обулась, понесла в стайку. Поставила ведро на пол и осторожно вилами стала подвигать ему. Борьке не нравится, фыркает, крутит башкой – почему так медленно?! Тянет шею. Дотянулся, выпил. Смотрит на неё выжидающе: давай ещё! Пустила в путь следующее ведро.

– Будешь ещё?

Стоит смотрит. Значит будет.

– Ну держи третье!

Выпил до половины и повалил ведро. Вот скотина! А говорят, что они ничего не понимают. Ещё как понимают, только сказать не могут!

Слава богу, напоила! Вилами на длинном черенке осторожно, как могла, выгребла из-под него навоз. Погрузила в старую ванну, вытянула к навозной куче, вывалила, уложила. Вот такая технология!

Принесла навильник сена с огорода. Справа к Борьке можно подойти совсем близко, потому что отсюда высокая дощатая загородка: ведро не переставишь, а сено можно в кормушку перебросить.

– На ночь ещё получишь, – пообещала Борьке и пошла набирать на кухне новую флягу.

А у Акшировых милицейский уазик стоит: приехала всё же милиция! Анна Дмитриевна остановилась посмотреть. Ваську выводят?! Ну дают! Не ожидала! Раньше даже не приезжали, а тут… Видно погода испортится.

В семь часов пришла Пегова.

– Пойдём, Анна Дмитриевна!

– Пойдём, Валентина Васильевна.

– Слушай! Ты будешь смеяться, но я только что выпроводила Лагутенчиху. Звонила «в милисыю»: «Отпустите Василия Андреевича! У него же дети, жена больная, и скоро Пасха».

На директорской «Волге» приехала с работы Людмила Николаевна Майорова. Чёрный свитер плотно облегает высокую грудь, роскошные тёмные волосы вьются кольцами, спускаются на плечи. Шикарная женщина!

Захлопнула дверцу, приказала шофёру:

– Завтра приезжай за мной в половине восьмого!

Увидела их, крикнула через дорогу:

– Здравствуйте, Анна Дмитриевна!

– Здравствуйте, Людмила Николаевна!

– Только с тобой поздоровалась, – сказала Валентина Васильевна, когда они миновали усадьбу Майоровых и вышли на последнюю улицу села, выходившую на широкий луг между Петровским и Райцентром, – терпеть её не могу! Не стала тебе утром говорить… В общем, вчера, перед тем, как пойти в контору, зашла на ток посмотреть, есть ли зерно и стоит ли его покупать. Смотрю, у весовой стоит завтоком, с мужиками разговаривает. Подхожу и спрашиваю: «Мне бы, Иван Иванович отходов[5 - Отходами в сибирских сёлах называют зерноотходы, получаемые при очистке зерна на току.] курочкам, центнера три-четыре. Есть у тебя хорошие?» – «Есть, – говорит, – но имею строгий приказ: без разрешения Людмилы Николаевны не давать никому ни зёрнышка». Я не выдержала: «Мать твою! Кто такая Людмила Николаевна?! Простой диспетчер! Какое отношение диспетчер имеет к зерну?! Позорники вы, мужики! Какая-то потаскушка помыкает вами как рабами! И вы ей безропотно подчиняетесь! Противно на вас смотреть!» Повернулась и пошла прочь. И что ты думаешь?! Она сидела на весовой и всё слышала!

– Да ты что?!

– Да! Пошла я сегодня в контору после обеда, думала директор приехал. И она идёт, встретились у входа. «Я, – говорит, – слышала, как вы вчера на току обзывали меня нехорошими словами и сказали, что я потаскушка. Мне, разумеется, плевать на вас с самой высокой колокольни, но замечу вам, что вы это сказали из зависти! Кто вы, и кто я?! Вы старуха, и кроме жалкой квартирки, которая уже наполовину труха, у вас больше ничего не будет. Мне всего тридцать два, а у меня есть абсолютно всё! Вы даже не представляете, какая я богатая! У меня дом на берегу Чёрного моря, сад, виноградник! Ваш сын грязный алкоголик, а мои дети будут учиться в Москве в лучших вузах и жить в лучших уголках земли! Жизнь их будет сплошное удовольствие. И эту жизнь им заработала я!» Я ей говорю: «Никогда никому не завидовала, тем более тебе! Я не так богата, как ты, зато у меня совесть спокойная, люди меня уважают, а тебя ненавидят, потому что нет большего унижения, чем подчиняться такой, как ты!» – «И пусть ненавидят на здоровье! Будем жить с тем, что сами себе выбрали: вы, совки, живите в нищете со спокойной совестью, а я буду жить богатой грешницей. Только кого сейчас колышет кто грешник, кто праведник! Важно иметь, и всем плевать, откуда у тебя то, что имеешь! У умных людей сейчас могут быть только одни принципы: материальное выше нравственного, польза выше совести! Что мне полезно, то и нравственно, то и совесть мне позволяет! И я права, потому что ты злишься, а я тебя жалею!» Я ей ответила: «Злой не тот, кто злится, а тот, кто злит! Это ты всех оскорбляешь и злишь! Поэтому не я, а ты злая!» Она усмехнулась снисходительно и говорит: «Вы, должно быть, пришли отходы выписать, давайте накладную, так и быть, подпишу!» – «От тебя мне ничего не надо! Век бы тебя не видать!» Повернулась и ушла. Ненавижу её! Откуда они взялись такие!? Анна Дмитриевна! Что происходит?!

– А происходит то, что жизнь наша кончается. Как пел Магомаев: новый человек по земле идёт. И совсем не тот, о котором мы мечтали.

На Пасху

В Великую субботу Валентина Васильевна целый день варила, жарила, тушила, пекла пасхи и куличи, пирог с посыпушками, и Ромкины любимые пироги с капустой. Ждала его назавтра со второй женой Галиной.

А Анна Дмитриевна ничего не пекла. Купила в магазине два маленьких куличика, и покрасила десять яиц луковой шелухой – к ней никто не придёт. Посмотрела по телевизору сошествие Благодатного огня, управила своё хилое хозяйство и вечером, в одиннадцатом часу, отправилась с Валентиной Васильевной пешком в церковь.

Прошли крестным ходом, отстояли всенощную, после чего отец Евгений освятил принесённую ими пасхальную снедь, они похристосовались, разговелись со своими прихожанами и, когда побледнело небо и чётко выступили из ночной черноты дома, заборы, деревья и всё прочее, усталые и умиротворённые, вернулись домой.

Анна Дмитриевна легла и заснула так крепко и сладко, как не спала последние десять лет.

Её разбудила Пегова:

– Пойдём, Пасху с нами праздновать. Ромка с Галей пришли.

Яркое солнце, переливаясь, стояло высоко над крышей их дома, вдохновляя певшего на старом тополе скворца. Сквозь бурую прошлогоднюю траву пробилась к свету молодая изумрудная трава, набухали на деревьях клейкие почки; и напоённый их запахами воздух был тихим, свежим и благодатным, как в далёком-далёком детстве. Она вздохнула полной грудью и почувствовала, что всё, бывшее когда-то, и с детства ей дорогое, не умерло и, может, никогда не умрёт. Ей стало так радостно, что она порывисто обняла Валентину Васильевну и трижды поцеловала:

– Христос воскрес!

– Милая, милая, Анна Дмитриевна! Воистину воскрес!

Они забыли, что «Христос воскрес!» и «Воистину воскрес!» надо произносить три раза, а не один, потому что были искренни, а искренности не нужны правила.

Вошла к Пеговым. Навстречу Ромка с Галей. Весело с ней похристосовались.

Какой красивый мужчина этот Ромка! Высокий, ладный, сильный, взгляд открытый, смелый, волосы пшеничные, и усы придают не мрачности, а подчёркивают его доброту: улыбнётся – вслед за улыбкой растягиваются до ушей и усы. Вся Ромкина жизнь прошла у неё на виду. Сколько он ей добрых дел сделал! Хотя бы последний раз, когда умер Виктор Ефимович: и могилу выкопал с друзьями, и памятник с оградкой в мастерской сварил. Как бы она всё это одна организовала?!

Галя, конечно, не то что его первая жена Нина. Но тоже ничего: правильные черта лица: нос прямой, чуть заострённый, и глаза большие, серые, но что-то жёсткое в них: встретишься взглядом, скорее хочется отвести.

У Пеговых уже накрыт праздничный стол.