Второй куплет был завершён, однако проигровка уже не казалась столь мелодичной. Она становилась надрывной, горькой. Да и голос поэта вдруг преобрёл лёгкую хрипотцу, словно испытывая на себе все терзания, обозначенные в песне.
Мы гаснем тихо, гордо, Как солнца тусклый свет,
И ничего не помним – Назад дороги нет.
Среди извечной ночи Незыблимых высот
Всё ускользаем прочь мы, Забыв земное всё.
Сквозь звездопад прекрасный, В злом сумраке огней
Летим мы и напрасно Нас вновь зовут к Земле —
Тот зов мы не услышим, В остывших облаках,
Лишь устремимся выше Угаснув навсегда
В немых мечтах…
Атмосфера всё нагнеталась. Рандлея в руках Тезидия всё чаще начала выдавать тяжёлые, совершенно низкие ноты. Однако темп песни при этом, казалось, лишь нарастал.
Мы умираем гордо, Мы выбрали свой путь!
И нам уже не больно – Лишь в вены въелась ртуть.
И мы летим сквозь небо, Спасаясь от Земли,
И не хотим мы света – Мы ищем пустоты!
Здесь сотни разных судеб И тысячи имён —
Но нас уже не будет, Мы растворились в нём —
В том дивном мёртвом мире, Угаснувшем в тиши,
И вместе с ним сгорим мы Огарком от свечи
В пустой ночи!
Это был крик, который могла издавать, пожалуй, лишь сама душа, рвущаяся на части. И вместе с тем он был мелодичен, прекрасен, чист. Как неимоверный шторм, рисующий радугу на горизонте.
Тезидий не давал публике расслабиться. С каждым разом его проигровки становились всё короче, а голос – всё напряжённее. В этот раз в промежутке между куплетами поэт обошёлся лишь парой коротких нот – после чего музыка вновь лавиной грянула на слушателей.
И никогда не встанем Мы больше на войну;
Огни пустого Рая Угаснут пусть в дыму!
Нам ничего не нужно – Исчез проклятый груз,
Теперь страданья чужды Скопленью мёртвых душ!
Всё резко стихло. И лишь еле различимая грустная мелодия на фоне не менее печальных слов давала понять, что песня ещё не окончена. Были необходимы завершающие строки. Строки, что уже не пел, а лишь тихонько читал уставший, казалось, от всего в этом мире человек.
И ничего не надо – То было, но прошло;
Нет даже смерти рядом – Всё кончилось давно.
Мы засыпаем гордо, Покинув отчий дом,
И нам уже не больно – Мы больше не живём…
Несколько секунд замешательства, необходимые присутствующим для того, чтобы осознать, что песня, наконец, завершилась. А после – море аваций растроганной до слёз публики. Некоторые горожане даже повскакивали с колен, явно забыв, для чего они здесь собрались. Возможно, кто-нибудь даже крикнул бы «Бис!» – но вновь поднявшийся на сцену адепт вовремя перехватил внимание на себя, взяв в руки микрофон.
– От лица всего Клана благодарю столь яркое молодое дарование! Это было нечто. Немножко странно, но вместе с тем очень красиво. Спасибо вам, Тезидий.
– Всегда рад, – поклонился поэт и, словно нехотя, пошёл прочь со сцены.
Что ж, три недели ожидания – ради одной короткой песни. Не так уж здорово, и всё же… теперь его услышал весь Эстериол, а значит вполне возможно, что с ним теперь начнут считаться. Может даже с Сатаной удастся познакомиться… её Тезидий, кстати говоря, среди собравшихся не видел. Конечно, черноволосая воительница могла скрываться под одним из защитных шлемов, которые имелись практически у всех стражей в зале. Но отчего-то поэт сомневался, что персона её уровня станет прятаться под какой-то пластмассой… Где же она?
***
Каким-то слишком неспокойным был этот день. Причём всеобщую суету Сатана чувствовала даже сквозь массивную дверь, что преграждала ей путь наружу. Интересно, это Клан так готовится к её переводу в Замок Скорби, или же есть какой-то другой повод?
Вскоре на стенах стала ощущаться мелкая дрожь, словно от топота многочисленных ног, что маршировали где-то поблизости. Они, что, собирают армию, чтобы её переправить? Как то слишком круто, даже для Мерлиха. Гораздо эффективнее была бы небольшая доза снотворного и несколько крепких ребят, что доставили бы до места её недвижимое тело… нет, похоже бал всё-таки не в её честь… что это, музыка?
Предположений могло быть сколько угодно, но вот сказать что-либо наверняка, находясь в замкнутом, совершенно изолированном от всего внешнего мира пространстве – почти невозможно. Оставалось только ждать… ждать, когда её тюремщики наконец соизволят явиться…
Железная дверь вдруг поползла вверх, и в помещение вошёл тот, кого Сатана никак не ожидала здесь увидеть.
– Вы? – с нотками изумления, смешанного с презрением, проговорила она.
– Я, – подтвердил Абедий, в то время как дверь за его спиной медленно закрылась, – Надеюсь, ты не против уделить старику несколько минут своего времени?
Ей хотелось ответить что-то колкое. Или же и вовсе не отвечать, обойдясь одним лишь уничтожающим взглядом. Но отчего-то – толи от скуки, толи от странной симпатии к целителю, что образовалась в ней за время их знакомства, – она всё же решила поддержать диалог.
– Ну, времени у меня здесь более, чем достаточно… Во всяком случае сегодня, – пожала девушка плечами, – Завтра, насколько я знаю, меня должны переправить в Замок Скорби – и там уже кто знает, сколько мне будет отведено судьбой…
– Гиблое место, – подтвердил Абедий, – Знавал я тамошних заключённых… мне очень жаль…
Жаль ему – как же! Что-то твоё сожаление было совсем незаметно, когда ты меня опоил и выдал Клану! А теперь что, совесть замучила?…
«Не подавай виду», – вдруг пронеслось у неё в голове.
«Что?»
Сатана нахмурилась, не понимая, действительно ли Абедий применил свой фокус с мыслеречью – или это её воображение так разыгралось. Не могла же она за пару дней сидения здесь сойти с ума? Значит, ей не почудилось. Интересно, а если это действительно целитель говорит с ней, то может ли он и сам её слышать?
«Могу, – незамедлительно последовал ответ, – Но не подавай виду. Они не должны знать, что мы в сговоре».