Властелин сознания

Он настоял, чтобы я называл его именно так – Савелий. И добавил: «А ещё лучше – Сава. Краткость – сестра таланта. И ума, да»

Но я остановился на Савелии, не желая называть его этой полутюремной кликухой – он внушал мне какое-то необъяснимое уважение. Просто своим присутствием, даже когда молчал. От него исходила совершенная чистота и какая-то завершённость, что ли. В нём не было ничего лишнего. Нет, я не об одежде говорю.

Он не суетился. Все его движения были точны и совершенны. Его старческая немощь была, пожалуй, некоей маскировкой – так мне казалось. Голос был ясен и чёток, и в его речи не было «паразитов». Мысль всегда выражалась предельно кратко и понятно. Хотя большее время он всё же молчал, да.

Нашим городским политикам следовало поучиться у деда. Уже пора им идти в народ, в лес, пора…

– Это песня одного еврейского мальчика. Он умер потом. На кресте.

Глубина его познаний в истории и квантовой физике постоянно ставила меня в тупик. Я чувствовал себя в таких случаях профаном-студентом у мудрого профессора на экзамене. Он закончил своё бритьё и стал похож на мужчину средних лет. Только грубая рубаха старила его, а джинсы приводили в замешательство.

– Рубаха чистая, и штаны тоже – сказал он.

Все мои мысли были для него открытой книгою, и я начал привыкать к этому. Да и скрывать было нечего. В принципе, мы могли с ним и не разговаривать вовсе – общение без слов было вполне возможным. Он спрятал бритву в сумку, и, кивнув мне, направился к поляне за забором. Я последовал за ним.

Весенние травы уже покрывали тёплую землю. Мы уселись прямо на траву, друг против друга. Запах пьянил голову – после зимы это было особенно приятно. Из всех цветов я знал только одуванчики, хотя были и другие – синенькие, красненькие. Дед словно ждал, когда я надышусь.

– Николай, а ты помнишь, как пришёл сюда? – сказал он.

– Ну да, конечно помню.

Дед сощурился ехидно.

– И как избушка появилась?

Я смутился. По правде говоря, появление избушки я отнёс к временной потере зрения, усталости и проч.

– А она действительно появилась?

Повалившись на траву, Савелий расхохотался. Насмеявшись, он посмотрел на меня. У меня был довольно обиженный вид, и это рассмешило его ещё больше. Наконец, он сел, и, видимо, желая приободрить меня, похлопал по плечу.

Обида проходила. Ободряюще кивнув мне, он вдруг прикоснулся большим пальцем правой руки к моему лбу и быстро провёл ладонью по воздуху, сверху вниз, прямо передо мной.

***

Я огляделся. Деревья, меняя очертания, изменили и своё место. Избушка, стоящая слева от меня, тоже переместилась вправо. Земля, оживая, пошла волнами, наклоняя стволы сосен, разрезаясь на овраги и вздыбливаясь огромными холмами.

Всё пришло в движение. Только сам Савелий оставался на том же месте. Он по-прежнему сидел, скрестив ноги по-турецки.

Мне стало плохо. Горло перехватил спазм, и я почти не дышал. Внезапно вспышка света поглотила всё – поляну, деревья, дом, и самого деда Савелия. Она длилась доли секунды.

Тотчас всё «небо» озарилось ярким сиреневым светом.

Он был не просто ярким. Он был ослепительно сиреневым! Я никогда не видел, чтобы свет – цвет был таким. Он был совершенно неестественным.

Дышать стало легче. Спазм отступил, и я поднял голову. Сиреневый свет плавно переходил в голубой, а ещё выше – в синий, теряясь в небесах.

Справа от меня был огромный, метра два в поперечнике, зелёный столб. Столб уходил в небо. Его поверхность была покрыта продольными углублениями с впечатанными в промежутки выпуклыми шестиугольниками. Из него шёл какой-то приглушенный шум. Никогда не видел ничего подобного!

Вдруг всё это великолепное свечение заколыхалось, и сверху посыпались большие, величиной с грецкий орех, ярко-жёлтые «шарики». Их было множество. Они издавали запах, напоминающий цветочный. Шарики замедлялись, плавно опускаясь.

Тут я заметил, что сиреневый «свет» является поверхностью. Можно было приблизиться и определить на ощупь. Намереваясь осмотреть дорогу, я глянул вниз.

Ног у меня не было!

***

Надо мной было небо. Плыли облака, и птицы реяли, срываясь вниз. Савелий склонился надо мной, заслонив видение неба. Я встал.

– Что…. Где я был, Савелий? – спросил я, отряхивая с головы пух одуванчика.

– Ты? Ясно дело – в цветке.

– Как это – в цветке?

Я отчётливо помнил увиденное. Сомнений никаких не было. Сине-сиреневые лепестки, пыльца…. Ну да, в цветке. Это же так естественно – взрослый мужик залезает в цветок. Он обычно так и делает весной.

– Твоя беда в том, что ты воспринимаешь мир линейно, в одной плоскости. То есть мир вот такой. Он материален. Он – твёрдый. Иногда жидкий и газообразный. Вода – мокрая. Сыр – вкусный. Всё состоит из атомов. И так далее. Так тебя учили.

– А разве не так, Савелий?

– Нет.

Мы шли к избе. Дед молчал, шагая впереди меня. Он замедлил шаг только перед порогом. Затем резко обернулся.

– Тебе тридцать два года, и в тебе семьдесят пять килограммов. Ты был в цветке?

Я молчал. Но дед смотрел прямо мне в глаза.

– Савелий, но это же был какой-то фокус, да?

– Может быть, может быть. А ты как думаешь сам? Как ты залез туда?

У него была точь-в-точь такая же интонация, как у героя старого фильма «Волшебная лампа Аладдина»: «Мубарек, зачем ты залез в кувшин?» Мы вошли в дом, и он усадил меня на скамью. Сам сел прямо на пол. Не дожидаясь моего ответа, в котором в общем-то и не было нужды, стал говорить:

– Учёные уже давно упорно работают в области элементарных частиц. Мезоны, гипероны, бозоны. Казалось бы, что с того? Найти самую элементарную частицу – вот задача. Такую частицу, мельче которой уже не было бы. Зачем?

Она – основа всего. То, из чего создана материя. Она – сама материя.

Эта эмпирическая частица последняя в ряду. Дальше её – уже энергия идёт.

Известно также, что такая частица пока не открыта. Иные и вовсе сомневаются в её существовании.

Но мало кому известно, что всё же такая частица была открыта, только никто не заметил этого исторического события. Кроме старика Эйнштейна.

Фотон, движущийся со скоростью света, претерпевает любопытные изменения. В любой бесконечно малый отрезок времени он является либо электроном, либо электромагнитной волной. То есть – либо материей, либо энергией. Эйнштейн пришёл к выводу, что фотон и есть та самая частица, стоящая на границе энергии и материи. Кирпичики, из которых состоит вселенная. Другими словами, материя – это фотоны, свет. А свет, как известно, это то, посредством чего мы видим, воспринимаем весь мир.

Но тогда получается, что материи не существует, есть только свет, только он и реален.