Властелин сознания

– А прямо здесь и живу.

– Что, в лесу? Мне сказали, что где-то здесь есть хутор.

– Ну-ка, поворотись!

Я обернулся.

Большую часть поляны занимал двор с рубленой избой. Высокая остроконечная крыша, покрытая красной черепицей, делала дом приземистым. Затейливый водосток в виде раскрытых пастей драконов, как это было ни странно, гармонировал строению. Немного нелепо выглядел сарай, прилепившийся на заднем плане. У сарая была сложена поленница. Забор из одних прожилин стоял только с «передней» стороны, со стороны же леса его не было вовсе. Напротив сарая был ещё погреб – я определил его по конструкции в виде двери и насыпного холма. Туалета, обычного для деревенских построек, я не заметил. Посреди двора стоял настоящий турник (!), который уж совсем не вязался со всем этим.

«Избушка, избушка, стань к лесу задом!» Бред. Я повернулся к деду.

– Откуда это… взялось? – другого вопроса я не придумал.

– Туман в уме твоём, – ответил дед Савелий.

Я стоял, не понимая, о чём он говорит. На всякий случай я ещё раз обернулся – дом стоял на своём месте.

Дед смеялся надо мной.

– Разве всё, что ты видишь – реально? Ты просто уверен, что реально. Реально, потому что видишь, или видишь, потому что реально? Или потому что – уверен?

Вдруг он подпрыгнул, и, пройдясь колесом по траве, оказался под турником. Схватившись за перекладину, он сделал подъём, затем – переворот, другой и, соскочив, повернулся ко мне.

Я открыл рот. Передо мной стоял мужчина средних лет. Бицепсы натягивали материю рубахи, сильная шея была напряжена. Глубокие морщины на лице разгладились, а глаза стального цвета смотрели на меня открыто и свободно.

Тут, словно «спохватившись», дед Савелий сгорбился, и, кряхтя, оглянулся.

– Ну, милок, пойдём в избу. С дороги не грех и поужинать тебе, да.

«Нет, он просто издевается, этот чёртов дед. Ну конечно, это просто гипноз».

Тут и думать нечего. Я последовал за ним.

– Ты милок, верно, думаешь, что это всё – гипноз. Так? – он поднял топор, лежащий на крыльце, и с силой метнул его. Топор со свистом вонзился в колоду, стоящую на другом конце двора, расколов её надвое.

– Так… – нерешительно протянул я.

– Нет. Ты ошибся. Хочешь ли узнать, что это?

– Да нет уж. К чему мне эти фокусы? Что мне с них? – осторожно ответил я.

«Дед» медлил, взявшись за ручку двери. Потом обернулся, опять хитро сощурившись. Голос его стал ясным и каким-то иным. Он вдруг совершенно отчётливо произнёс:

– Не будь слабым, Коля. Разве не за этим ты пришёл сюда? Ты ведь от слабости хочешь избавиться?

Он был прав. Я всегда это знал. Я знал, что ищу здесь силу.

– Тогда заходи. Но помни, что назад дороги нет.

Дед Савелий рывком открыл дверь в избу, пропуская меня вперёд.

Медлить было нельзя – и я переступил порог.

Он, кажется, назвал моё имя.

Глава 5.

И я стал жить у деда Савелия. По его совету я поселился в сарае: снаружи неказистый, внутри он оказался вполне приличным – даже пол был сработан из плотно пригнанных струганных досок. Под маленьким окном стоял топчан с несколькими козьими шкурами, и этого вполне было достаточно в тёплые летние ночи. Осенью я перебирался в избу. В мои хозяйственные обязанности входила заготовка дров, поддержание чистоты во дворе, мелкий ремонт построек, и ещё – вода. Вода была в тридцати метрах от двора – из-под земли бил ключ, наполняя чистейшей влагой небольшое озерцо. Озерцо в поперечнике составляло метра три – четыре, не больше. Из него вытекал ручей, скрываясь в чаще леса. Я должен был наполнять две деревянные бочки, стоящие в огороде, и еще одну – над душем. Летом это был тяжкий труд – дед сам поливал огород, не жалея воды. Иной раз он и сам помогал мне в носке воды, играючи таская по два ведра воды, как заведённый. Бани с паром у Савелия не было, как впрочем, и туалета. Туалет был «природный».

Я никак не мог понять, сколько ему лет. Приблизительный диапазон был таков: от сорока до восьмидесяти. На мои вопросы относительно возраста он не отвечал, только улыбался. И я отстал. Да и не в этом было дело.

Летом мы отправлялись в лес на несколько дней, а то и на пару недель. Мы беседовали, собирали грибы и травы – дед был в них большой спец. Это был заповедник, его территория была довольно обширна, и казалось, мы исходили его вдоль и поперёк. Зимой, долгими вечерами, сидя у очага, продолжались те же разговоры. По мере такого течения времени постепенно у меня складывалось представление о нём, первоначально ошибочное. При первой встрече я был уверен, что судьба свела меня с малограмотным отшельником, эдаким «лесовиком».

Савелий часто отлучался сам, строго настрого запретив мне ходить в деревню самому. Да и честно говоря, меня не тянуло, хотя по логике я должен бы нуждаться в общении. Летом он ходил пешком, набив рюкзак «гербарием» – врачевание в окрестных деревнях приносило ему кое-какой доход. Зимой – на лыжах. Возвращался Савелий с продуктами, самыми необходимыми: соль, спички, хлеб и прочее. Мясо он тоже доставлял из деревни – ружья у нас не было. Это была загадка – где и как оно хранилось? Ведь вся готовка была на нём, и Савелий не допускал меня до «святого». Загадка разрешилась, когда я впервые побывал в погребе. Это было настоящее чудо инженерии.

Погреб был «двухэтажный». Нижний этаж представлял собой ледник с весьма искусно устроенной системой водостоков и вентиляции. Даже в самое жаркое время крышка ледника была подёрнута инеем. На мои расспросы дед туманно объяснял что-то о многослойном покрытии грунта и о досках, из которых была сделана дверь в погреб.

В общем, в этом самом погребе всегда было холодно. Но моё воображение в первый раз поразило ещё и другое. На полках стояли банки и бочонки с соленьями, вареньями и приправами, с диким мёдом, грибами. В отдельном месте – капуста, морковь, лук, чеснок. Под потолком, вперемешку с пучками травы, назначенной защищать от гнили, висели кольца колбас и вяленая рыба. И всё это не портилось и хранилось почти всё лето.

Стоя в этом царстве припасов и пуская слюну, я ощущал довольно приличный холодный сквозняк.

Что касается дикого мёда, то дед добывал его самолично. Как он это делал – мне известно не было. Однажды я застал его за необычным занятием, отчасти проливающим на это свет.

Я вернулся из своего обычного похода за водой. Недавно прошёл дождь, и обувь, намокшая от росы, требовала просушки. Я разулся и поставил сандалии на крыльцо. Савелия не было видно во дворе, но я знал, что он недалеко. Обогнув дом, я нашёл его у края леса.

Он сидел на корточках возле небольшой разрытой ямки, что-то доставая оттуда. Я подошёл ближе.

Он сосредоточенно доставал из ямки шмелей – руками! И пересаживал их в норку, вероятно устроенную им же, искусственно.

Я хмыкнул. Он не обратил на меня ни малейшего внимания, продолжая доставать маленьких «шмелят». Они вырывались, но он настойчиво совал их в «новый дом».

– Здесь их заливает. Я повыше им сделал нору-то. Вот. Здесь сухо будет им.

Шмели, видимо, уже привыкли к такому обхождению с его стороны, и принимали новый дом хорошо. Некоторые уже сами залетали внутрь.

Так он обходился со всем остальным миром живых существ, обитающих в лесу. Змеи, мыши, совы и ежи, зайцы словно и не замечали его вовсе: сновали под ногами, птицы садились на голову и плечи. Каждый день мы обедали с ним во дворе, летом вынося струганный стол на траву. И каждый день прилетала сорока. Она садилась прямо на стол, выпрашивая кусочек. И дед кормил её. И только когда она норовила залезть в его тарелку, дед Савелий осаживал её негрубым словом.

Так я прожил зиму, лето и следующую зиму. За это время никто из посторонних не появлялся у нашей избушки, хотя до деревни (по моему мнению) было около трёх километров. Зиму мы пережили в достатке, «затарив» осенью погреб запасами доверху.

Наступила весна. Весной Савелий брился, обрастая за лето бородой, как раз к холодам. Зеркал в доме не было, и он брился, глядя в бочку с водой. Мне же было разрешено иметь маленькое зеркальце для этих целей.

Так вот, дед брился, напевая бессмысленную песенку:

– Огнём приро-о-ода обновляется вся-а-а!

Я подошёл к нему.

– Савелий, что это за песня?