Алька. 89

Нас ждали во дворе: все, кто ездил с нами во дворец, другие приглашённые друзья и родственники и большая толпа любопытствующих, что здесь должно произойти, всего народу набралось под сотню. Мама с тёщей стояли на ступеньках у входа в подъезд с двумя тарелками, на одной лежала круглая булка белого хлеба и солонка с солью, а на второй стояли два бокала советского шампанского. Мы выпили по бокалу, взглянули друг на друга и, не сговариваясь, разбили пустые бокалы, швырнув их на асфальт, что вызвало одобрение присутствующих, отщипнули по кусочку от каравая, съели и зашли в подъезд.

Свадьба протекала как-то скучновато, без мордобоя, никто не напился. Видя такое развитие событий, я решил немного подогреть народ. Углядев в кучке сложенных подарков большую литровую деревянную кружку, я вылил туда пару бутылок водки и пустил по кругу, предварительно произнеся какую-то речь, обосновывающую необходимость каждому сделать глоток из братыни. Кто-то с недоумением передавал её дальше, кто-то отхлёбывал глоток, так она двигалась, пока не дошла до одного из моих дядьёв, дяди Миши. Его жена, тётя Ксеня, жёстко контролировала его поведение за столом, и свадебка наша протекала для него как-то постно. Тётя Ксения, пропустив за разговорами мои действия по наполнению кружки водкой, не придала никакого ей значения, и когда кружка попала в её руки, она глянула в неё, решила, что она наполнена водой, и передала дяде Мише. Дядя Миша машинально протянул её соседу, одному из наших пацанов, но тот понял, что дядя Миша не сообразил, что в ней, сказал: «Дядь Миш, сделай глоточек». Человек просит, и дядя мой сделал глоточек из уважения, а сделав, понял, что это его реальный шанс уйти из-под жёсткого контроля жены, и припал к кружке, как к источнику живительной влаги, пока тётя Ксеня не остановила его. Надо ж по кругу, а он тут присосался, и велела передать кружку дальше, что дядька мой и сделал. Но праздник у него начал задаваться. Через полчаса требуемый эффект начал достигаться, народ стал менее зажат, заговорили, зашумели, расчехлили гитары, запели. Дядя Миша порывался читать стихи собственного сочинения, стихи были простенькие, но мне нравилось их слушать. Дядя Миша не умел ни писать, ни читать. У моей бабушки Маши было, точно не знаю, восемь детей: Семён, Павел, Роман, Михаил, Григорий, Надежда, Иван, Анна. Ещё до войны Семён, Павел, Роман призваны в армию, отец семейства был председателем колхоза, день и ночь пропадал в поле или конторе, всё домашнее хозяйство легло на плечи дяди Миши, учиться было некогда. В начале войны были призваны и ушли добровольцами Михаил, Григорий, Надежда, не знаю точно успел ли повоевать дядя Ваня, он был самым молодым. Не вернулись с войны трое – Семён, Павел, Роман. Потом работа, работа, так и не выучился, умел только расписываться. Но имел какой-то сочинительский, что ли, дар, рифмовал неплохо. Запас словарный из-за отсутствия образования был очень маленький, поэтому и сочинения его не пользовались интересом со стороны слушателей.

Тесть с тёщей на первую брачную ночь предоставили нам свою комнату, а на следующий день тесть, тёща, Милкина сестра вместе с моей мамой укатили в свадебное путешествие в Крым вместо нас. Мы поехать не смогли, свой годовой отпуск я потратил на подготовку к экзаменам и свадьбе. Неделю мы прожили в их комнате, а после их возвращения переехали к нам в девяносто девятый дом.

По нашему возвращению мама, переночевав с нами одну ночь, переместилась с раскладушкой на кухню, так мы прожили, Катька с мужем, я с женой и мама, до ноября.

После своего возвращения мама попросила меня зайти к Лидии Сергеевне, нашей начальнице отдела кадров. Я зашёл, она расспросила меня про мои успехи, хвастаться мне особенно было нечем, я рассказал, что и как. Выслушав, она сказала, что хочет побеседовать с председателем приёмной комиссии, чего, я должен её сообщить её расписание работы. Вечером того же дня я съездил в институт, всё разузнал, и на следующий день мы с ней были в вузе. Председателем комиссии была Тамара Михайловна, доцент технологической кафедры, на которой я впоследствии трудился старшим инженером, младшим научным сотрудником, старшим преподавателем и доцентом. Но тогда Тамара Михайловна была не шибко рада нашему появлению, и на все доводы Лидии Сергеевны о необходимости моего попадания в ряды студентов вполне резонно заявляла: «Да о чём вы говорите, девять баллов». Разговор вначале шёл на повышенных тонах, они стояли вполоборота друг к другу, повернув головы, две крупные, сильные, волевые женщины, и у каждой была своя правда. Логика Тамары Михайловны казалась мне убедительней – зачем вузу ещё один болван, со своими не знаем, что делать. Логика Лидии Сергеевны была, скорее, плакатная – парень не болван, завод его знает и ждёт, когда он, наполненный знаниями, полученными в вузе, вернётся на завод. Послушав их немного, я убедился в тщетности нашей попытки, выскользнул в коридор. Поначалу я хотел уехать домой, но смикитил, что это будет весьма невежливо по отношению к человеку, который озаботился моей судьбой. Через полчаса Лидия Сергеевна вышла из кабинета, и мы с ней вернулись на завод. По дороге она мне растолковала, что завтра я получу письмо, которое должен буду отвезти Тамаре Михайловне, что я и сделал.

В письме, подписанном заводским «треугольником», меня положительно аттестовали и просили рассмотреть возможность моего зачисления на специальность, для приёма на которую хватит моих тщедушных троечек. Изучив письмо, Тамара Михайловна сказала: «Не обещаю ничего, поглядывайте на доске объявлений, если что-то получится, увидите свою фамилию». Я ездил каждый день в институт недели полторы, практически потерял всякую надежду и вдруг увидел свою фамилию среди зачисленных на вечернее отделение. Получилось. Проходной балл на вечернее отделение по специальности «машины и технологии обработки металлов давлением» был в тот год девять баллов, и в группе был недобор. Не хватало всё ж таки таких болванов институту, вот и угодил я туда, как шар в лузу.

Как я благодарен вам, уже ушедшая, дорогая Лидия Сергеевна.

На следующий день после работы я был в деканате вечернего отделения, получил студенческий билет для прохода в институт, зачётку, нашёл свою группу, познакомился со старостой и приступил к занятиям.

Втянулся в ритм я не сразу, видно, натура моя такова, что мне непременно нужно получить пинка под зад, чтобы я начал нормально трудиться. Первый щелчок по носу я получил на первом же семинаре, хорошо помню, что это была история КПСС. Так как я ещё не успел обзавестись друзьями или приятелем, то примостился на первой парте аккурат перед преподавателем. Увидев мою радостную физиономию, наша семинаристка, видно, решила немного снизить градус моего веселья и задала мне какой-то вопрос по пройденному материалу. Выслушав мою речь о том, что я только что зачислен и не в курсе того, что они уже прошли, сказала мне: «Теперь я понимаю, почему вы смотрите на меня с таким умным видом, вам есть что сказать». Справедливо сказано. Через какое-то время я не успел, а скорее, поленился (наверняка думал – прокатит) подготовиться к семинару по математике и тоже получил изрядную выволочку.

И даже не в этом было дело, просто выглядеть у доски болваном на глазах у группы – это не самое приятое ощущение. Повлияло на мое отношение к учёбе наблюдения за работой на занятиях одного студента, как он отвечает на вопросы преподавателя, решает задачи у доски, дискутирует с преподавателем, выбирая план решения задачи. Со всей очевидностью стало понятно, путь один – надо трудиться, и я стал трудиться. Ввиду того, что жил я недалеко от работы, то успевал по окончании дойти до дома, перекусить, принять душ, переодеться и отправиться на занятия. График занятий был следующий: понедельник, вторник, четверг, пятница с восемнадцати тридцати по две пары с двадцатиминутным перерывом, иногда лабы по субботам. Имея в виду, что через девять месяцев у нас в семье появился ребёнок – сын, времени на домашние занятия мне не хватало, и первые два года я занимался по ночам после приезда из института. Уставал дико, сказывались ещё мои длительные каникулы, при обучении в вечерней школе больше груши околачивал, пропали навыки учёбы.

Конечно, главная заслуга в моих институтских успехах принадлежит Людмиле, которая помогала, как только могла, практически полностью освободив от домашних дел.

Мне очень приятно ощущать себя студентом, однажды вечером после работы спешил домой, обогнав кладовщицу из инструментальной кладовой, попрощался и услышал за спиной её вопрос: «В школу спешишь? Десятилетку заканчиваешь?» И я, повернув голову, гордо ответил: «Я уже на первом».

Через пару месяцев я решил, что мне надо переходить на работу в какой-нибудь конструкторско-технологический отдел нашего ВПТИ тяжмаша. Я поговорил с маменькой, мама переговорила с главным инженером, главный инженер, уточнив мою предполагаемую специальность, переговорил с начальником соответствующего отдела института, и через несколько дней я беседовал с высоким грузным стариком, начальником отдела обработки давлением нашего ВПТИ, Невским. Подробно расспросив меня о моей трудовой карьере, учёбе в институте, Невский одобрил мою концепцию профессионального роста, а именно желание начать трудиться в отделе, профиль деятельности которого совпадает с профессией, которую я предполагаю изучать в вузе. И поинтересовался, с какой должности в его отделе я предполагаю начинать свой профессиональный рост. Я радостно заявил, что хочу начать с должности чертёжника, Невский явно опешил и спросил: «А сколько, если не секрет, вы сейчас зарабатываете?» – «Рублей сто двадцать, сто сорок». Невский с мягкой улыбкой сообщил мне: «А зарплата техника сорок два рубля». Я, что с убогого возьмёшь, стал горячо объяснять ему, что хочу начать изучение профессии с самых азов. Невский, выслушал все мои благоглупости и сказал: «Мы возьмём вас техником», – на том и порядились.

Лет через двадцать, работая начальником отдела аналогичного профиля, я в сходной ситуации, беседуя с субъектом, претендующим на высокооплачиваемую должность в моём отделе на том основании, что на предыдущем месте работы у него была высокая зарплата, подумал, что всё же такие идиоты, как я, это редкость. Вместо того чтобы попытаться, побеседовав с начальником, потерять в зарплате как можно меньше, уговаривать его принять тебя на должность с минимальной зарплатой – это надо быть изрядным остолопом.

В конце недели я приволок в бригаду пару пузырей водки (запасы спирта маманя израсходовала на свадьбу) какой-то нехитрой снеди, проставлялся в связи с уходом. Простились по-доброму, никаких косяков за мной не водилось, а то, что письма из ментухи на меня приходили, так мужикам это фиолетово. Обнялись, пить я не стал, вечером мне в институт.

Завода «Металлист» нет больше на карте Москвы, там сейчас жилой квартал. Я, бывает, вспоминаю свою работу, мужиков, с которыми я трудился с августа шестьдесят четвёртого года по ноябрь шестьдесят девятого года. Эта работа весьма помогла мне в моей будущей инженерной деятельности, особенно когда я работал инженером-конструктором. Конструируя какой-нибудь узел или устройство, мне легче было представить, можно ли его собрать и насколько это будет удобно, работоспособно ли оно чем ребятам, получившим только теоретическую подготовку. Повозившись с железом несколько лет, ощущаешь чувство металла, когда ещё до расчётов более-менее представляешь, достаточно ли прочна конструкция, какова она будет в эксплуатации.

Бригада слесарей – не балетная труппа, битого стекла в рабочий ботинок тайком не насыплют, а вот в глаз дать могут вполне свободно, причём прилюдно. Бывает, и пьют мертвецки, но научат, как смогут тому, что умеют сами и это не только умение виртуозно изъясняться матом, выручат в трудную минуту, помогут в беде и отпразднуют с тобой твои радостные минут. Я благодарен судьбе, что и такой опыт был в моей жизни, тут уже всё зависит от тебя самого, какой опыт ты вынесешь, что сохранишь в мозгах и сердце.

Не любой опыт благо, важно любой приобретённый опыт использовать во благо.

А мне завтра, в среду, двенадцатого ноября, надо выходить на новую работу.