Выносящая приговор

–– Какой виноград вы предпочитаете? – поинтересовалась девушка, обращаясь к Руслану, который никак не мог наглядеться на мою неземную красоту.

–– Непринципиально, – ответил он так, будто отмахнулся от нее, и снова уставился на мое мистически притягательное лицо. – Дарья, предлагаю вам перейти на «ты». Думаю, так будет более комфортно общаться. Да и ни к чему нам эти официальные замашки.

–– А мы будем общаться?

–– Я просто уверен в этом, – высокомерно приподняв подбородок, решил обрадовать меня Руслан, а я фыркнула, не испытывая радости абсолютно. – Ну так что?

–– Мне все равно, – медленно и с любопытством окидывая взглядом полупустой зал, пожала я равнодушно плечами.

–– Вот и хорошо, что ты «за», – воодушевился он, достаточно странно интерпретировав мое безразличие и равнодушие. – Значит, ты работаешь в газете «В курсе»?

Я нахмурилась и поместила на него взгляд, утратив интерес к неинтересной публике.

–– Ты ведь умеешь читать, – напомнила я и, скрестив руки на груди, намеренно хмыкнула, всем своим видом демонстрируя сомнение в его умении в принципе различать буквы.

–– Интересно, – начал Курганов с наигранной задумчивостью, – будущих журналистов в институте обучают стервозности или вы рождаетесь такими?

–– Не знаю, – театрально пожала я плечами, решив тоже показать талантливую игру профи, – я получила образование в университете.

Руслан негромко рассмеялся (наигранно, естественно), вызывая недоумение. Его веселую сценку прервала официантка, вернувшаяся к столику с подносом и, разместив по центру большую корзинку с разноцветными гроздями винограда, схватилась за длинное горлышко бутылки, намереваясь вкрутить спираль штопора в пробку.

–– Спасибо, я сам, – не позволил ей этого сделать Руслан.

Не возражая против самообслуживания, она ловко подхватила поднос и направилась к вновь прибывшим посетителям, нацепив на лицо улыбку радушия и приветствия.

Курганов откупорил вино и, наполнив бокалы багряной жидкостью, протянул один из них мне, при этом глядя в глаза, да так пристально, что я даже на мгновение замешкалась, смутившись. Приняв подношение, я коснулась ободка губами, предварительно их облизнув (что вызвало антипатичную мне улыбку у Руслана), и сделала небольшой глоток, притаившись в ожидании такой желанной и долгожданной легкости, как лакомой добычи. Она должна была медленно и постепенно наполнить кровь теплом, дабы напряжение в мышцах растаяло от повышения температуры тела. Сначала мышцы, а затем и голова лишаются усталости (и это ничего, что с каждой выпитой порцией голова продолжает лишаться чего-либо, а в итоге становится полой и безумной). Курганов последовал моему примеру и, отпив вино, сунул розовую ягоду винограда в рот. Когда же мой бокал опустел, я наконец ощутила то, что всегда дарило покой и умиротворение – неспешность всех процессов. Руслан поспешил наполнить его снова (ибо нет никакого смысла таре бесцельно пустовать).

Я не помню, в какой момент на нашем столике появилась очередная бутылка, не помню, о чем говорил мне Руслан, и что отвечала я. Моя память была стерта алкоголем напрочь, подчистую, бесследно. Ощутив головокружение и тошноту, я пожелала покинуть бар – Курганов не стал возражать. Каким-то волшебным, загадочным образом мы оказались на парковке клуба (как это произошло я, между прочим, тоже не помню, а вот как искала ключ от машины, на удивление, помню отлично). Заметив черный брелок в моей руке, Руслан тут же замотал головой и схватил меня за запястье.

–– Ты что, в таком состоянии сядешь за руль? – опешил он, пытаясь забрать у меня ключ.

–– В каком «таком состоянии»? – шипящим гневным голосом уточнила я, совершая попытку за попыткой освободить руку из его крепких пальцев.

–– Я тебя отвезу домой, – все еще желая отобрать у меня брелок, в ультимативной форме заявил раздраженный Курганов (а раздражала, по-видимому, его моя ловкость, ведь ключ по-прежнему был в моей руке и даже больше: мне удалось разблокировать центральный замок).

–– Ага, – продолжала шипеть я злобно, – а еще чего?

–– Да ты же на ногах еле стоишь!

–– Так я за рулем стоять и не собиралась, – дернула я резко руку, что и позволило обрести желанную, но, к несчастью, кратковременную свободу.

–– Дарья, не дури! – вновь ухватился Курганов за мое запястье, не оставив мне выбора.

Сунув ключ от «Челленджера» обратно в карман, я, соглашаясь, кивнула. Не отпуская моей руки, он повел меня к большому черному внедорожнику (классика жанра). Не сдержавшись, я насмешливо улыбнулась (нет, ну правда, выглядело это слишком уж стандартно: большой качок в черном классическом костюме и такой же большой черный джип – милее милого).

Курганов распахнул передо мной дверь и помог подняться на подножку, а затем и вскарабкаться на высокое пассажирское кресло. Усевшись за руль, он повернул ключ в замке зажигания – фары вспыхнули, наткнувшись на кирпичную стену здания, казалось, что именно это и послужило причиной гневного рычания автомобиля. Он даже вздрагивал так же, как и я от злости. «Джип» резко дернулся и откатился назад, позволяя рассмотреть не только кирпичную кладку и окна второго этажа, но и малозаметную, непримечательную вывеску с названием клуба. Руслан как бы вскользь коснулся моего профиля взглядом и, вывернув руль влево, направил чем-то недовольного гиганта в сторону дороги. Тот перепрыгнул невысокий поребрик, минуя закрытый шлагбаум, и выскочил на проезжую часть.

–– Куда тебя везти?

–– К Белому генералу, – посмотрела я на его выражение лица, ставшее прозаичным.

–– К кому? – задал Курганов ожидаемый мною вопрос.

«Ну естественно», – улыбнулась я, щурясь от удовольствия (хотя нет, щурилась я от превосходства).

–– У бульвара Скобелева останови, – продолжала улыбаться я, поглядывая искоса на его недовольную физиономию.

–– Как скажешь, – буркнул он, стараясь не замечать моего насмешливого взгляда.

Внедорожник резко сбавил скорость и тут же сиганул в темный переулок, зажатый между двумя старыми пятиэтажками. Вой поднялся вверх, к самым крышам, но ударившись о низкую облачность, рассыпался в пространстве. Автомобиль ловко прыгал по выбоинам и ямам, практически не замечая их под дорогущими покрышками (на которые я обратила внимание, кстати, еще на парковке клуба). Минут семь экстремальной езды по разбитым в хлам дорогам, плутания по неосвещенным придомовым проездам – и машина с пугающим рычанием выскочила на улицу Есенина, которая была ничуть не лучше предыдущих. Еще минут через пятнадцать внедорожник стал приятно пощелкивать поворотником, прижимаясь все плотнее к обочине своим грузным кузовом, а затем, юркнув в парковочный карман, заглох и даже фары потушил, будто бы пытался спрятаться от несуществующих преследователей.

Улица была как-то подозрительно пустынна. Купола храма отражали свет лунного диска, добавляя своему экстерьеру чуть-чуть мазков мистики и таинственности. Наклонившись вперед, я взглянула на Михаила Дмитриевича и вновь улыбнулась, поместив глаза на Руслана, тоже взглянувшего на бюст полководца, а после – на меня. Избавившись от улыбки, я глубоко вдохнула, но выдохнуть не сумела, наткнувшись на взгляд Курганова. Его глаза так пристально всматривались в мои, что мурашки стремительно заселяли кожу, особенно на спине. Я не только слышала его тяжелое дыхание, я видела его воочию. Пробудившаяся нервозность напомнила о необходимости покусывать губы, что я и стала делать абсолютно неосознанно. Естественно, это привлекло внимание Руслана. Он уставился на мои губы, задышав еще тяжелее и громче. Моя подрагивающая все от той же нервозности рука попыталась наощупь определить расположение ручки, чтобы открыть дверь и помочь мне незамедлительно ретироваться. Вот только салон внедорожника был таким же большим, как и его кузов, поэтому я даже до двери дотянуться незаметно не сумела. Обратив внимание на неугодное ему шевеление, Курганов мгновенно схватил меня за плечо, придвинувшись ближе. А затем все произошло так стремительно, что понять, осознать, осмыслить, проанализировать, дать оценку и принять какое-либо решение попросту не было возможности.

Более-менее я стала осознавать суть происходящего, когда была уже достаточно возбуждена. Достаточно для того, чтобы ответить на его жадный и какой-то животный поцелуй, на его увлекающую в пороки страсть; достаточно для того, чтобы я полностью подчинилась инстинктам, исключая из своего обихода слово «верность».

Пальцы Руслана утонули в моих прядях, а тело стало напряженным и твердым от сократившихся мышц. Его горячий влажный язык периодически касался моих губ, словно он знал мои слабые стороны; знал, что уничтожает здравый разум не хуже алкоголя. Дыхание Курганова было глубоким и быстрым, а губы с каждым разом становились все более настойчивыми и уверенными. Оттуда, где находился мой разум (если он вообще существовал), вернуться, не согрешив, абсолютно нереально. Но стоило Руслану, наклонившись к шее, вдохнуть аромат духов, как я молниеносно вернулась в реальность. Опьяняющие ноты Кирке на моей коже никогда не оставляли мужа равнодушным. Казалось, Макар сходит с ума, когда его губы касаются моей шеи, а нос при этом жадно втягивает аромат любимых им духов. Копируя привычки моего мужа, Курганов уберег меня от греха.

Отстранившись, я вцепилась пальцами в ручку и, распахнув дверь, выскочила из салона, быстрым шагом направившись вглубь бульвара, освещенного круглыми трехглавыми фонарями. Ноги машинально передвигались, а тело всё еще дрожало от возбуждения. Хватая морозный воздух ртом, я продолжала быстро идти вперед, желая оказаться как можно дальше от Руслана и как можно ближе к дому.

Ровно пять минут ходьбы – и я достигла пункта назначения. Остановившись у подъезда и медленно выдохнув напряжение, которое не позволяло дышать свободно, парализуя легкие, я приблизилась к невысокому кустарнику, коснувшись ладонями снежной шапки, лежащей сверху на нем. Снег таял под горячей кожей, покалывая ее морозными иголками и устраняя тремор рук. Даже алкоголь, словно дымка, растворялся в крови, освобождая мозг из-под гнета, только это чертовое возбуждение ограничивало свободу, желая целиком и полностью подчинить как сознание, так и тело. Прижав мокрые холодные ладони к щекам, я закрыла глаза (пытаясь убедить себя в том, что мной управляют гормоны, которым я не обязана подчиняться), как в голове сразу же возник образ Курганова, с какой-то звериной жадностью целующего мои губы. Горячая волна желания поднялась выше ватерлинии, лишив меня устойчивости. Пошатнувшись, я открыла глаза и осмотрелась вокруг, понимая, что необходимо попасть в квартиру и привести себя в чувство наконец, иначе это стремительное погружение на незнакомое мне ранее дно окончится очень плачевно для меня.

Как всегда неработающий домофон не стал чинить препятствия, позволяя свободно проникнуть в подъезд. Сердце, не сбавляя темпа ударов, продолжало с силой бить в грудь, напоминая, что его по-прежнему окружают острые предметы, в любой момент готовые вонзиться в тонкие мышечные стенки.

Поднявшись на шестнадцатый этаж при помощи лифта, я оказалась у черной двери, вспомнив, что ключ остался в салоне «Доджа», где-то между кресел (наверное). Вероятнее всего, алкоголь неплохо справлялся с человеческими страхами и фобиями, позволяя чувствовать себя бесстрашным воином. Вот и я, как княжна Ростовская, полная решительности и храбрости, вжала кнопку звонка в стену, замерев в ожидании (но, к моему величайшему сожалению, ждать долго не пришлось). Три щелчка в замке – и дверь распахнулась. Я с ужасом уставилась на демонический прищур Макара, лишившись и решительности, и храбрости в одночасье. Он, переступив порог одной ногой, схватил меня за руку и втянул в квартиру, после чего нарочито хлопнул дверью (эх, бедные, бедные соседи!).

–– Ты где была?

Я смотрела на смуглое лицо мужа, сохраняя молчание, ведь стоило мне только произнести хоть слово, как он вмиг бы понял и где я была, и даже что именно я там делала. А если вдруг мне бы взбрело в голову объясниться, используя ложь (что вполне естественно для меня), то этот изверг вдобавок без труда сумел бы определить, что именно я пила, в каких количествах и даже с какой скоростью я совершала данное противоправноедействие. Но чем дольше я рассматривала гнев в бледно-голубых глазах мужа, тем больше чувствовала исчезновение ватерлинии в горячих волнах желания, возбуждения и вожделения. Страх, словно палубу корабля, накрывали эти самые волны, безжалостно ударяя в бок и заставляя крениться влево, в сторону инстинктов.

Макар замер, тоже всматриваясь в мои глаза, будто подозревая меня в чем-то. Спешно стянув с плеч куртку и бросив ее на пол, себе под ноги, я тут же повисла на его шее и впилась в губы поцелуем. Опешивший муж даже дышать перестал, настолько его шокировало мое неадекватное поведение, ведь никогда ранее и ничего подобного со мной не случалось (я, конечно, была очень инициативной всегда и во всем, но неадекватной – никогда). Я продолжала жадно целовать его влажные горячие губы, испытывая нестерпимые муки возбуждения и периодически издавая негромкий стон желания, чем-то походивший на урчание мартовской кошки. Макар попытался отстранить меня, схватив за плечи, но я-то знала, как этого не допустить, знала, что у нас одна слабость на двоих. Коснувшись языком губ мужа, я намертво вцепилась пальцами в ворот футболки и снова издала стон, дабы этот мужчина наконец-то понял, что побороть мое возбуждение ему тоже не под силу, как и мне. Тихий грубый стон в ответ и такой же грубый ответный поцелуй позволяли радоваться своей победе так же бурно, как и чужому поражению.

Омерзительное зимнее утро пускало солнечные зайчики мне в лицо, не позволяя оставаться в безкошмарном сонном мире как можно дольше (предпочтительно – вечно). Все же алкоголь позволял спать сладко и крепко, а не блуждать по лесу, как Красная Шапочка, в поисках приключений. Сощурившись от яркого теплого луча, я недовольно скривилась.

–– Просила же, шторы закрывать, – пробубнила я и, откинув одеяло, поднялась с кровати. – Ну что за человек?

Пульсация в висках являлась побочным действием моего красного полусладкого снотворного. Коснувшись их пальцами, я вспомнила Курганова, не соблюдающего инструкцию и продолжающего пичкать меня этой крепленой гадостью, превышая все допустимые дозы. Позже, оказавшись в кухне, я вспомнила генерала Скобелева, а вот какое он имел отношение к Курганову, понять мне так и не удалось. Наполнив высокий стакан водой и отправив туда же две большие таблетки аспирина, я уставилась на пузырьки, поднимающиеся пеной на поверхность.

–– Он целовал меня? – спросила я кого-то несуществующего и, оказавшись у окна, взглянула на купола Александро-Невского храма, отражающего теперь уже солнечный свет. – Вот черт! – вырвалось у меня.

Я вспомнила все. Абсолютно.

–– Черт, – повторила я уже намеренно и, осушив стакан, поплелась назад в спальню.

Необходимо было срочно привести себя в порядок и явиться в офис немедленно, если, конечно, я не желала слушать в пятисотый раз лекцию отца о том, что журналист – это прежде всего пунктуальность. Мои регулярные опоздания приводили папочку в бешенство (впрочем, как и оправдывающие меня несуществующие пробки на Московском, находящемся на другом конце города и от дома, и от издательства), и он внезапно вспоминал о своих родительских обязанностях: воспитывать и поучать, несмотря на то, что мне уже тридцать пять и я тяжело и неизлечимо замужем.

Душ смыл следы передозировки снотворным, декоративная косметика сделала лицо чуть довольнее и добрее, волосы, стянутые на затылке в хвост, вычли из возраста немного лишних цифр. Впихнув свое все еще подрагивающее тело в классический костюм, я прихватила куртку, дабы окончательно скрыть от посторонних нездоровую дрожь, и покинула квартиру. На такси добравшись до «Каймана», я не с первой попытки выбралась из салона, зато с первой закрыла дверь раритетной развалюхи, с горем-пополам доехавшей до клуба по ухабистым дорогам «горячо любимого» мною города.

Оставалось всего несколько шагов до моей безопасности, всего несколько шагов до моего недружелюбного вечно бурчащего и злобно рычащего алого защитника, как где-то недалеко послышался легко узнаваемый звук мотора. Машинальный поворот головы – и я застыла на месте, забыв о безопасности и о желании оказаться в ней. Черный «Коммандер», больше не вызывающий у меня насмешливой улыбки, как-то торжественно въехал на парковку. Не хватало только барабанной дроби и звука фанфар для более триумфального его появления, теперь вызывающего у меня не совсем положительные эмоции.