Миссия из прошлого

К концу дня, мелькавший за окном ландшафт, стал настолько привычным, что на него перестали обращать внимание. Все сели за небольшой столик, обсуждать и комментировать шахматное сражение, что разыграли Сергей с Юрием – страстные поклонники этой древней интелектуальной игры. Шахматные фигуры, снабжённые магнитами, прочно держались на доске, не боясь дорожной тряски.

Ботсванские рабочие, принадлежащие к местному племени тсвана, ехали отдельно, в другой «вахтовке». И дело тут было не в пресловутой расовой дискриминации, а в обычном языковом барьере. За исключением Джека, сидевшего за рулём первой вахтовки, никто из них не владел в достаточной степени разговорным английским языком – они прибыли из весьма отдалённых от Маунга деревень, где в ходу было больше местное наречие. К тому же, всем им было не больше двадцати… В любом случае, сейчас молодым ботсванцам отдельно ехать было намного удобнее. И места в машине больше и психологически комфортнее.

Джеку же – высокому мускулистому негру, типичному представителю народности банту – на вид было около тридцати пяти лет. Он прекрасно владел английским языком, а за два года общения с русскими инженерами начал понимать и русскую речь. Помимо этого он знал несколько наречий других племён. Знание языков и местности вокруг Маунга, особенно к югу от него, а также умение водить машину, делало Джека просто незаменимым участником экспедиции. И хотя Джек неохотно говорил о своём прошлом, по его рассказам и отдельным репликам чувствовалось, что он многое повидал в своей жизни. Он легко, без тени смущения, как равный с равными, общался с «белыми», не особо, впрочем, сближаясь с ними. Он всегда сохранял дистанцию. Но в тоже время, Джек держался несколько обособленно и от своих более молодых соплеменников.

К тому времени, когда солнце уже готовилось спрятаться за облака, низко висевшими над горизонтом, экспедиция уже встала на свою первую ночёвку. Машины дружно окружили огромный баобаб, одиноко возвышавшийся над плоской, высушенной зноем, равниной.

Услышав долгожданное слово «привал», все поспешили вылезти из машин, размять затёкшие ноги. Владимир Астахов, ловко опередив Сергея, первым протянул руку Ирине, помогая ей спрыгнуть на землю, за что заслужил благодарный взгляд девушки.

Владимир смотрел на Ирину восхищённым взглядом, не выпуская её руку из своей. Так приятно было ощущать в своей руке тонкие, прохладные пальчики девушки. Но ни что не длится вечно… С трудом разжав пальцы, Владимир выпустил руку девушки и широко улыбнулся.

Если говорить честно, Владимир с первого взгляда влюбился в Ирину. Влюбился как мальчишка. Ирина была красивее всех тех девушек, что когда-либо ему приходилось видеть. Он смотрел на неё и не мог насмотреться. Он многое хотел бы ей сказать, но не мог, не решался. Он почему-то сильно робел в её присутствии, а все нужные слова куда-то вдруг разом пропадали… Нет, в свои двадцать шесть лет Владимир не был законченным «ботаником», полностью чурающимся женщин. Нет, он встречался со многими девушками и чувствовал себя вполне уверенно в общении с ними. Но Ирина… Ирина была совсем другой, особенной. Взгляд её чистых, невинных синих глаз разил наповал, он просто не мог отвести взгляд от её прекрасного, писанного словно с иконы лица. При виде девушки сердце Владимира само собой вдруг начинало бешено колотиться в груди, готовое вот-вот выпрыгнуть оттуда, а вот душа, словно найдя, наконец, давно потерянную половинку, ликовала и пела. В эти мгновения Владимир птицей-счастья взлетал ввысь на крыльях любви и тут же стремительно падал вниз при одной только мысли, что эта удивительная девушка никогда не полюбит его…

В присутствии Ирины, Владимир старался казаться суровее и решительнее, но перед мягкой, застенчивой улыбкой девушки он устоять не мог, и вся его напускная суровость куда-то вдруг разом пропадала и восхищённый взор выдавал упорно скрываемые им чувства. Владимир мысленно ругал себя, но сделать ничего не мог. Увы, он как был, так и остался неисправимым романтиком…

Ирина – высокая и стройная – производила впечатление хрупкой, нежной, беззащитной девушки. И при взгляде на неё у Владимира каждый раз появлялось безудержное желание всячески оберегать и защищать её. В её красоте не было ничего порочного, только чистота и невинность, такую можно было только любить и обожать… Владимиру в Ирине нравилось всё: тонкие черты лица, маленький ротик с жемчужно-белыми зубками, тёплая улыбка, искрящиеся смехом глаза… Глаза… Как раз её глаза нравились ему больше всего. Большие, ярко-синие, окружённые длинными густыми ресницами, они эффектно контрастировали с белоснежной кожей её лица и неизменно приковывали к себе взгляд. В них так и хотелось утонуть…

Длинные, тёмно-каштановые волосы Ирины были умело уложены в высокой причёске и густыми прядями спадали ей на спину и грудь, выгодно подчёркивая её красоту. Серебристая футболка не могла скрыть тонкую талию, а подобранные в тон серые брюки эффектно обтягивали красивые стройные ноги.

Ирина, прижав свою чудом освобождённую руку к груди, посмотрела на Владимира недоумевающим, чуть растерянным взглядом, затем неуверенно улыбнулась в ответ и пошла дальше.

Владимир остался стоять на месте, и некоторое время продолжал смотреть на неё взглядом полным любви и обожания. Затем, словно опомнившись, он быстро опустил глаза, ругая себя за непростительную оплошность, и тут же бросил беспокойный взгляд на своих товарищей – не заметили ли? Но всё было спокойно: все занимались своими делами, и никто не смотрел в его сторону. Владимир ещё не знал, что они давным-давно раскрыли его секрет и, теперь, улыбаясь в душе, старательно подыгрывали ему. Немного успокоившись, он со спокойной душой пошёл помогать остальным разбивать лагерь.

Совместными усилиями археологи быстро установили палатки, разожгли костёр и выгрузили необходимые для ужина продукты. А ещё через сорок минут все дружно приступили к ужину, состоявшему из разогретых мясных консервов, овощного салата, булочек с сыром и крепкого ароматного кофе.

Большой костёр ярко горел, потрескивая сухими ветками, которые, к радости археологов, почти не давали дыма. После ужина, без какой-либо подсказки, вся экспедиция дружно собралась вокруг него. Усталые археологи просто смотрели на огонь и наслаждались долгожданными минутами отдыха и покоя. Всё-таки трястись целый день в кузове грузовика достаточно утомительное занятие…

Горячее кофе взбодрило Владимира, прогнало усталость и сон. Накинув на плечи одеяло, он отошёл подальше от костра и сел на небольшой бугорок. Посмотреть на закат, а заодно и побыть немного в одиночестве.

Величавое, багрово-красное солнце медленно уходило за горизонт. Весь мир, куда не кинь взгляд, был окрашен различными оттенками красного, и от этого казался ещё таинственнее и прекраснее, чем днём. А последние солнечные лучи, с трудом проникнув через разрывы в облаках, лишь добавляли красок, веером скользя по равнине и подсвечивая её как бы изнутри.

Огромное африканское солнце мало походило на то, что освещало маленький, затерянный в просторах Сибири, городок – Белово. Родину Владимира. Здесь оно было куда больше и ярче. И одновременно совсем чужим. Задумчиво глядя на заходившее солнце, Владимир вдруг вспомнил о том, что уже давно не видел свой город, своих родителей и друзей. Как они там?.. Белово… Милый его сердцу город. Родной и близкий. Город, окружённый многочисленными угольными шахтами и разрезами, – один из многих таких в Кузбассе, и где, увы, теперь не встретишь ни чистых рек, полных рыбы, ни вековой тайги, ни медведей, которые, как думают многие москвичи, обязательно должны были быть там. Бродить по вечерним улицам… Владимир грустно улыбнулся: за всю свою жизнь, он так ни разу и не увидел на воле ни одного живого сибирского медведя. Зато он видел как разрезы, добывая уголь, безжалостно уродуют землю, оставляя за собой лишь горы пустой породы и глины, которые, даже будучи засажены облепихой, выглядят также мрачно и безжизненно, как эта выжженная солнцем равнина.

Противный хохот гиен вывел Владимира из задумчивости. Он покрутил головой, но самих гиен нигде не увидел. Очевидно, хитрые животные прятались где-то в кустах неподалёку, где обнаружить их было практически невозможно. Поняв, что на гиен ему поглядеть не удастся, Владимир разочарованно вздохнул и вновь устремил взор к заходящему солнцу. Оно опускалось всё ниже и ниже, и равнина медленно погружалась в темноту. И так же медленно, из глубин памяти начали приходить воспоминания…

Владимир вырос в обычной шахтёрской семье, которых весьма много в Белово. Как, впрочем, и во всём Кузбассе. Край всё-таки шахтёрский… Закончив школу, он, как и многие его одноклассники, попробовал поступить в институт на горный факультет… Увы, неудачно… Весной его призвали на службу в армию. Он попал в зенитно-ракетную часть, базировавшуюся недалеко от Москвы. Возможно, именно это случайное распределение и определило его дальнейшую судьбу. История, загадки и тайны прошлого влекли его с детских лет, и Владимир твёрдо решил, что после окончания службы, он будет поступать в Московский государственный университет. Естественно, на исторический… Забыв про первую неудачу, он упорно занимался все последние месяцы службы, используя для этого каждую свободную минутку.

Его упорство было вознаграждено – он поступил. И с таким же неослабевающим упорством учился. В МГУ Владимир и познакомился с профессором Тумановым, который читал там курс лекций по истории древней Африки. Энергичный, суровый на вид профессор сразу понравился ему, и он не пропустил у него ни одной лекции или дополнительного занятия. Дипломную работу он делал под руководством профессора Туманова и долго не мог поверить своему счастью, когда Аркадий Александрович нашел его в Москве и предложил отправиться вместе с ним в Южную Африку на раскопки таинственного города. Это было похоже на чудо, ибо интересной работы по специальности Владимир в Москве найти не мог. И вдобавок на квартире у Аркадия Александровича он впервые увидел Ирину…

– Ирина… – еле слышно прошептал Владимир и улыбнулся. При звуках этого имени приятная тёплая волна прошла по его телу, вырывая из мира воспоминаний к реальной действительности. Не выдержав соблазна, он чуть повернул голову и тут же, совсем неожиданно для себя, сразу увидел Ирину. Она неподвижно сидела у костра лицом к нему и отрешённо смотрела на огонь.

Кто-то подложил в костёр новую порцию веток и пламя, резко взметнувшись ввысь, ярко осветило девушку, на краткий миг вырвав её из плена темноты. От неровного света по её лицу пробежали таинственные тени, и Владимиру на какое-то короткое мгновение, показалось, что он видит сейчас не Ирину, а прекрасную молодую жрицу, читающую в пламени костра строки чей-то судьбы. Возможно, даже его собственной…

Почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд, Ирина посмотрела по сторонам ищущим взором. И сразу же увидела сидевшего на небольшом пригорке Владимира – это он смотрел сейчас на неё. Странно, но она почему-то ничуть не удивилась этому… Ирина гордо подняла голову и решительно встретила его взгляд. Она не привыкла отступать.

Ирина глянула прямо в тёмные глаза Владимира и – и как в душу его заглянула, прочитав в них невысказанные слова любви и, одновременно, твёрдую решимость бороться за свою любовь. От такого неожиданного открытия, она удивлённо ахнула, затем, смутившись, поправила рукой причёску и, пряча выступивший на щеках румянец, поспешно отвернулась.

Владимир, естественно, ничего не понял, и такая реакция девушки его немного испугала. Не сделал ли он опять какую-нибудь глупость? Или непоправимую ошибку…

Совершенно неожиданно для всех, и особенно для Владимира с Ириной, в вечерней тишине раздался громкий голос профессора Туманова.

– Так, уважаемые участники экспедиции, предлагаю закончить на этом вечерние посиделки и пойти спать. День был не из лёгких, а завтра нам всем рано вставать. Поэтому прошу всех пройти к своим палаткам.

Ослушаться профессора никто не решился, и все потихоньку начали вставать.

Ирина, воспользовавшись столь удобным предлогом, быстро поднялась и, стараясь не глядеть в сторону Владимира, поспешно юркнула в свою палатку. Как у единственной женщины в экспедиции, у неё была своя, отдельная палатка. «Такая привилегия даёт неплохую возможность хоть изредка побыть одной», – отвлечённо подумала она, укладываясь спать.

Ирина долго не могла заснуть. Ворочалась, пробовала считать «овечек» и «барашков», но сон всё равно не приходил. В конце концов, она сдалась и просто осталась лежать с открытыми глазами, размышляя о своём недавнем открытии. Да, теперь ей стали понятны все эти странные взгляды Владимира и его некоторое смущение в разговорах с ней. А это так удивляло её, ведь, несмотря на мягкие манеры и учтивость, во Владимире с первого взгляда угадывалась большая внутренняя сила, гордость и независимость. Настоящий «скорпион» (Ирина вспомнила, что он родился в начале ноября). Знание того, что в неё кто-то влюблен, чего уж тут скрывать, было весьма приятно. Но, в тоже время, её немного пугала та решимость, что она увидела в глазах Владимира. Такие люди обычно не отступают. Ирина вздохнула и механически поправила съехавшее одеяло.

Не могла она и сказать, что Владимир был безразличен ей. Наоборот, с самой первой же встречи, она почувствовала безотчётную симпатию к нему. И ещё, у неё тогда почему-то вдруг защемило сердце, оно будто почувствовало, что это не простая встреча, из разряда быстрозабываемых, а нечто другое. Совсем другое… Ирина закрыла глаза и попыталась вызвать из памяти его образ. И неожиданно для себя самой, она сразу же увидела Владимира. Причём таким, каким он запомнился ей в день их самой первой встречи – высокий, стройный, со спокойным уверенным лицом, коротко подстриженные тёмные волосы, прямой нос и обвораживающий взгляд серо-голубых глаз… Образ получился настолько ярким и чётким, что Ирине показалось, будто Владимир стоит сейчас прямо перед ней. Живой, во плоти. Такого от своей памяти она не ожидала. Значит, Владимир действительно, не на шутку, взволновал её девичью душу… Далёкий вой гиен заставил её вздрогнуть и проверить, плотно ли закрыто входное отверстие палатки. А тем временем нарисованный памятью образ Владимира потускнел и растворился, словно зыбкий мираж.

Ирина давно перестала доверять первому впечатлению. Несчастная любовь, когда она влюбилась на втором курсе университета, оставила в её душе глубокую, незаживающую рану. Как она была слепа и глупа тогда. Верила его красивым словам, а ему… ему нужно было только одно – затащить её в постель. И вскоре после того, как он добился желаемого, он быстро охладел к ней, а затем, посмеявшись над её чувствами, бросил и навсегда исчез из её жизни. Он оказался самым обыкновенным плейбоем, коллекционером женских сердец. Позже, она долго ни с кем не встречалась и, чтобы забыться, налегла на учёбу. Иногда, правда, она всё же ходила на свиданья, но в постель больше ни с кем не легла. Красивым словам она больше не верила, да, и парня, которого искренне могла бы полюбить, не было среди её знакомых. «Ты ещё молода, доченька, и ещё встретишь свою настоящую любовь. Надо только верить», – часто говорила ей мать, стараясь утешить её. Родители жили дружно, любя и понимая друг друга. Их семейное счастье заставляло верить, что чистая и преданная любовь есть на свете, и ждёт её где-то там, впереди.

– Мне всего двадцать три года и жизнь действительно вся впереди. И пусть всё пока идёт своим чередом – не хотелось бы разочароваться и в Володе, – еле слышно прошептала Ирина и, успокоившись, быстро уснула.

Как-то незаметно в свои права вступила ночь. Небо зажглось миллионами ярких звёзд. Их загадочное мерцание невольно притягивало взор. Владимир, устав сидеть, лёг на траву и, закинув руки за голову, долго смотрел на незнакомые созвездия южного полушария, звёзды которых сверкали словно бриллианты, рассыпанные чьей-то щедрой рукой, по чёрному бархату небосклона. Всё это было зачарованно красиво, и уходить в палатку почему-то совершенно не хотелось, хотелось просто лежать, лежать и не о чём не думать…

Но ничто не длится вечно. Владимира громко окликнул Иван Юрьевич, разом разрушив всё очарование. Владимир неохотно встал и, подбросив несколько веток в затухавший костёр, направился к своей палатке. Устав за долгую дорогу, он быстро провалился в глубокий, без всяких сновидений, сон.

Глава четвёртая

Поднимающееся утреннее солнце застало экспедицию в торопливых сборах. Туманов хотел выехать сегодня пораньше, чтобы к вечеру добраться до нужного им места. Или хотя бы максимально приблизиться к нему, пока погода позволяет. С дождями везде шутки плохи, даже в знойной Африке… Впрочем, за ночь археологи хорошо выспались и отдохнули, за ранним завтраком все только и делали, что смеялись и шутили. Затем дружно погрузили в машины палатки, спальные принадлежности, убрали за собой мусор и тронулись в путь.

Профессор Туманов, как и в предыдущий день, сел в кабину к Джеку, сидевшему за рулём «вахтовки» с русскими археологами, и периодически сверялся с картой. Остальные «Уралы» следовали за ними на некотором расстоянии, дабы дать бледной пыли, поднимавшейся после первой машины, немного осесть.

Время от времени дорогу пересекали русла высохших рек, дно которых было сплошь усеяло камнями всевозможных форм и размеров. Приходилось проявлять осторожность, шины у машин тут можно было повредить запросто… После обильных дождей влажного сезона, большая часть этих рек и речушек вновь наполнится водой, давая жизнь животным и растениям по своим берегам. И так будет продолжаться несколько месяцев – до начала следующего сухого сезона, когда все они опять пересохнут. Увы, такова судьба всех рек южной и центральной Калахари, пересыхающих в сухой сезон. Поэтому профессор Туманов был несказанно рад тому обстоятельству, что нынешний влажный сезон немного запаздывал и дождей не было уже целую неделю, потому как переправа через такие речки с крутыми берегами и дном, усыпанном камнями, была бы делом весьма и весьма затруднительным. А так, найдя более пологие склоны, машины легко перебирались на другой берег и ехали дальше.

По мере продвижения к югу, саванна, с возвышавшимися там и сям баобабами, постепенно уступила свои владения пустыне Калахари. Значительная часть Калахари, как утверждают многие учёные, – это опустыненная саванна. И пустыня, как это не печально, продолжает расти, и отчасти в этом повинен сам человек, со своей бездумной хозяйственной деятельностью. Прочитав описания этих мест, оставшихся от путешественников прошлых столетий, можно легко убедиться, что наступление Калахари это не чей-то вымысел, а суровая реальность, и судьба постепенно высыхающих когда-то великих озёр Нгами и Макгадикгади – наглядный тому пример.

Ботсванцы называют Калахари краем «великой жажды». А само название Калахари происходит от слова «карри-карри», что на языке тсвана означает «мучимая жаждой». При этом ботсванцы часто добавляют к названию пустыни слово «кхофу» – «страшная».

После трёх часов движения по заросшей кустарником местности, дорогу машинам преградила большая, насколько хватало глаз, соляная равнина. Эта соляная равнина, несомненно являлась дном некогда высохшего озера. Непривычно голое, лишённое всякой растительности, дно бывшего озера ярко блестело под высоким голубым небом, сливавшимся с горизонтом. Передовой «Урал» остановился, и археологи поспешили выйти из машины, дабы размять немного ноги. Все подошли к краю равнины и замерли в немом восхищении, глядя на ровный, искрящийся под лучами солнца, соляной покров.

Дно бывшего озера напоминало гигантский ледяной каток, каким-то чудом перенесённый сюда из Арктики. И оглушающе громко в этой благоговейной тишине заскрипела соль под ногами профессора Туманова, рискнувшего первым ступить на соляную равнину.

Вынужденная остановка была недолгой. Профессор Туманов и Джек, после недолгого обсуждения, быстро пришли к единому мнению о том, куда надо двигаться дальше, и направились обратно к своей машине. Это послужило сигналом для всех остальных, и уже через минуту караван машин двинулся по краю соляной пустыни прямо на восток.

Путь оказался не из лёгких. Ехали то по песчаной плотной кромке вдоль соляной равнины, то, объезжая мелкие, но глубокие овраги, углублялись в заросли кустарника. По совету Джека заезжать на саму соляную равнину избегали – под прочной на вид соляной коркой встречались мягкие места, в которых даже мощные грузовые машины могли легко увязнуть по самые оси. Треск ломаемого «Уралами» плотно переплетённого сухого кустарника порой перебивал шум работающих двигателей. Двигаться в зарослях кустарника приходилось с минимальной скоростью, дабы избежать встреч с многочисленными ямами-ловушками. Естественно, труднее всего приходилось самой первой машине, ведь именно она пробивала путь.

Малая скорость движения и натужный рёв работающих на пределе двигателей выматывали куда больше, чем непрерывная тряска. Все в машинах невольно хранили молчание, крепко держась за спинки соседних сиденьев, лишь изредка чертыхаясь при особо сильных толчках. И когда около двух часов дня остановились на отдых, люди с нескрываемым облегчением вздохнули.

Владимир, потирая рукой затёкшие и ушибленные места, только позавидовал выносливости профессора Туманова, который, легко спрыгнув с картой на землю, весело подбодрил их. «Железный он, что ли?» – с восхищением подумал он, глядя, как Аркадий Александрович, не отдыхая, обошёл все машины, отдал распоряжение об обеде, а затем пригласил Джека и Ивана Юрьевича на совещание.

Когда подошёл Иван Юрьевич, Туманов быстро развернул крупномасштабную карту и они принялись за обсуждение дальнейшего маршрута. Тот путь, что они первоначально наметили в Маунге, оказался не совсем удачным и теперь нуждался в коррекции. Через несколько секунд к ним присоединился и Джек. Подумав немного, Владимир решил подойти тоже. Он не считал себя большим специалистом в прокладывании пути по картам, но, всё же, читать карты и ориентироваться по ним умел. Встав рядом с Тумановым, он устремил взгляд на карту, которую держал в руке Джек.

– Вот здесь, где соляная равнина вклинивается в заросли кустарника, обозначено сухое русло реки, – чёрный палец Джека указывал на русло древней реки, упиравшейся в вершину треугольного выступа на восточном берегу бывшего озера. Вероятно, эта река и наполняла когда-то водой это высохшее озеро, мысленно решил для себя Владимир. Джек подождал, когда все успели посмотреть на карту, и продолжил: – Мы можем проехать вдоль берега этой реки и здесь повернуть на юг. Пересечём три цепочки холмов и попадём в нужное нам место.

– Да, но мы можем пересечь русло реки и проехать по краю соляной равнины дальше, а уж затем свернуть, – возразил Селиванов. – Так мне кажется будет даже короче.