Орфей неприкаянный

– Ир, давай не будем ругаться при посторонних, а то ты мне другана испортишь.

– Ещё чего! Ругаться! Я с клиентами, к вашему сведению, не ругаюсь!

– С клиентами, выходит.

– С клиентами.

– Ирин, ну ты хоть вспоминала? Ну, изредка, а?

– Он спрашивает! Вспоминала! Жену твою – великомученицу.

– Ох, ты ж! Сюрприз, сюрприз! Ну, Васильич, выбрал?

– Слушай, Димыч, я в таких яствах не секу. Может, на усмотрение заведения? Вот, что означает капрезе? А это – каре ягнёнка? Моэлье какое—то…

– Ладно. Ирин, записывай.

«Лина, не молчи, пожалуйста!»

Приятель повернулся ко мне и принялся допытываться:

– Первое навернём? Борщ «Московский». Мне и Серёге. Тэ—э—экс… Блинчики с мясом…

– С сёмгой… Не против? – спросил я.

– Записала? Значится, идём дальше. Фаршированную куриную грудку для меня. Серёг, берёшь?

– Я б кролика по—домашнему отведал.

– Ого, губа не дура! Будет тебе кролик! Угу… На гарнир – картоху с лучком и грибками и…

– Мне тоже!

– Отлично. Правильный выбор, Максимыч! Салатики. Пиши: две «Жемчужины».

– Всё? – Ирина захлопнула блокнот.

– Всё? Нет, конечно! – взвился Димыч. – А выпить?

– Чайку малость, – успокоил его я.

– Чай, так чай. Ирин, «Ассам» и «Фруктовый микс».

– Хорошо, мальчики. Только кролика и грудку минут двадцать обождать придётся. Устроит?

– Устроит. Тащи остальное пока.

– Не разоришься? – поинтересовался я у приятеля.

– А! – отмахнулся Лазаревич. – Не каждый день гуляю!

– Откуда баблишко? – засмеялся я.

– Друзья, слышишь, рубят, а я – вывожу! – Димон кивнул на вновь ожившую мобилу.

– Маш? – вытаращенные от удивления глаза. – Да, привет. Не получится, дела. И вечером не могу. Совещание. Когда? Давай, я прикину и наберу через полчасика… Да подожди! Слушай, ну без истерик, я не один. Чёрт!

Дмитрий положил трубку на стол и начал копаться в настройках аппарата.

– Блокировал вроде её номер, отчего же лоханулся—то так? Чего она с Мишкиного—то звонит?

– Подруга Иришкина? – не сдержался я от подначки.

– Ну, дык! В определённом смысле. Боевая.

– Кучеряво живёшь. На работу силы остаются?

– Силов у меня навалом! – он продемонстрировал руку, напоминающую медвежью лапу. – Да надоели эти тараторки, бабловыжималки… Иринка тока нормальная… Фигня, разберусь.

Вскоре перед нами появилась первая часть заказа и мы, удовлетворённо урча, набросились на борщ.

– Изголодался, поди, в больничке—то? – довольно глядя на мои манипуляции с ложкой, спросил Лазаревич.

– Есть маненько, – ответствовал я, пытаясь постичь, как это люди умудряются готовить такие вкусности. – А не в курсе, хлеба чёрного нет? В клинике всё белый больше, да серый.

– Да я без мучного ем, сам—то. Ну, сейчас уточним. Ирина, подойди, пожалуйста.

Ирина приблизилась, делая пометки в книжечке.

– Ириш, товарищ хлебом чёрным интересуется. Держите?

– Чёрным хлебом? – изумлённо переспросила девушка. – Извините, чёрный в нашем меню отсутствует. Не пользуется спросом. Возьмите французские булочки или «а—ла Паризен». Или белый. Из канадского зерна высшего сорта.

– Спасибо, Ирина, – покачал я головой, – мне бы обычного, «Крестьянского».

Официантка пожала плечами и отошла к бару.

– Как идёт! Как идёт! – восхитился Димыч, оторвавшись от блинчика с икрой. – Эх! Ты представляешь… Что там, у Пушкина, про женские ножки?

– Насколько помню, примерно, так:

«Люблю я бешеную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдёте вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог