Сахарные туфельки, Граваль, или Все вокруг круглого стола. Хроники Камелота

– Эх, зря я душу-то свою, блин, послушался, теперь вот и совсем пропал. Отсюда уж и выхода-то, видно, никакого нет, похуже тюрьмы этакое заключенье будет.

А душа его тут, как тут в рыбьем брюхе появилась и его научает:

– Я то думала ты поумнее будешь, а ты просто простофиля простодырный. И куда тебе королем-то быть! Тебе больше уж бараном на новые ворота любоваться годится.

Устыдился Скалтур своего малодушия и стал у рыбины по всей внутренности ползать да и изучать: где да чего, да как, да для чего поустроено, и нет ли где каких потайных кнопочек. И получилось оттого внутри у рыбы совершенное трясение и раздражение. А душа-то его еще и подбадривает да подначивает:

– Давай, давай – шибче тапочи, – ну и Скалтур, конечно, старался, сапожищами затопал, заплясал да заскакал во всю прыть, ровно что конь степной.

И рыба, понятно, от пляски-то такой дикой окончательно одурела: петляла петляла кругами да зигзагами, и в конце концов и выскочила на самый сухопутный берег.

«Плевать я, – говорит, – хотела на такое плясучее питанье, просто никакого тебе нормального пищеварения внутри! Ежли еще сам-то пляшешь оно все же того, а ежли в тебе внутренняя пляска идет, то оно уж и совсем не того. И пусть-ка эдакую пакость плясучую другие ядять!», и выплюнула тут Скалтура совместно с его душой. И тут-то он снова, как есть, вдруг в свое прежнее собственное обличье непонятным чудом и возвернулся. А душа его и дальше направляет:

– Вот видишь все вещи исполнимы оказывается, ежели их за нужное место ухватывать. А теперь тебе и корону хватать пора пришла. Ступай-ка, милок, во дворец!

Ну, что ж, надо – так надо! И пошел тут Скалтур снова в город Ладонь, долго правда шел, верно не одну пару сапог испрохудил. Наконец, добрался таки до города, да угодил ровно в час послеобеденный, никто его не встречает, все дрыхнут, даже кошки и собаки, да и мух нет, тоже отдыхают. Уморилась вроде вся природа да и вся живность с ней вместе задремала. Пошагал Скалтур скорей прямо во дворец, а там горшок стоит, что раньше карлой был, а в нем меч-складенец полеживает.

– Ишь, как хорошо-то все ладится, прям как в книжке! – Скалтур радуется. Положил складенец в карман, да и спрашивает горшок:

– Эй, горшок, скажи-ка куда корону-то дел?

– Да под кроватью оне все, – горшок отвечает.

Заглянул Скалтур под кровать, а там целый склад корон разных, на любые головы, прямо как в магазине. Выбрал он какую получше и нацепил себе на самую макушку, чтоб все видели, кто теперь здесь на самом деле король, значит.

А тут и принцесса Зануда проснулась и к нему плавной такой лебяжьей совсем походкой поспешает и родственники ее зеленые за ней рядком словно гуси следуют и все хором в один голос упрашивают и умоляют:

– Нам то ничего и так хорошо, а ты уж будь у нас монархом-королем.

И принцессу к нему подталкивают бери, мол, и ее вместе с королевством со всем впридачу.

Так вот прямо как в сказке все и вышло. Встал тут Скалтур в королевскую этакую важную позицию и говорит:

– Ну, что ж, спасибо за такое ваше общее доверие, отказываться не стану.

И стал вот с той-то поры Скалтур королем.

    Сахарные туфельки

Артур, как говорят, был очень добрый король, даже слишком уж добрый. Оттого видно и был несчастлив – к другим уж больно добр, а к себе-то не очень. Всякий знал: что у него ни спроси не откажет, потому часто уж и не просили вовсе, а просто брали да хватали все чего душе или телу угодно. Потому Артур-то, ведь сроду ни в чем препятствий чинить не станет да и за провинность не накажет, так уж он весь изнутри всякой добротой переполнен.

Женевра-королева, супруга Артурова, оттого и не ведала сроду никакого покоя, из-за доброты-то его безмерной, и от всяких желаний, как лягва болотная все равно раздувалась и странно даже, что не лопалась. И не знала порой чего бы ей еще и захотеть. Вроде бы, уж все что надо, да и не надо, есть, а все равно чего-нибудь еще и иного хочется: каких-нибудь тканей этаких брокатных да питий заморских иль жемчугов, диамантов или ж янтарей особенных небывалых-невиданных.

Рыцарство Артурово по всякой весне обычно в походы отправлялось, Грааль искать. Чего это такое толком никто объяснить не сумел бы, но все равно искали. Как только трава зеленеть начинала так и устремлялись по разным сторонам по известному правилу «поди туда не ведомо куда, принеси того не знамо чего». Никаких Граалей, конечно, не находили, но зато попутно обзаводились всевозможным товаром, не ворочаться же спустыми руками. Не покупали, конечно, откуда ж у рыцарей-то деньги? А брали, что только поглянется, воинское-то дело ведь не торговое, а захватное, у кого сила имеется – тот стало быть и хозяин.

И привозили, конечно, всякое заморское изделие: шелка узорчатые, куриц-петухов зобастых, плоды диковинные ароматные, презело вкусные или травки-приправки там всякие душистые да пития дивные ненашинские.

Вот и на сей раз, как обычно, совсем уж было собрались снова по свету рыскать, коней запрягли, снасть рыцарскую понацепили, и тут-то вдруг королева, что против всякого обычая и приличия вовсе – прямо во всех неглижах из покоев выпорхнула, словно поела чегой-то несовместного или же в снах какая несообразность попривиделась.

Подскочила к Артуру королю кобылкою резвою и без всякого предсловья тут же ему и желанье новое, свежевозникшее выразила.

– Хочу, говорит, туфельки, чтоб не как у всех из кожи свинючей-вонючей, а из чистого сахара, чтоб ногам, стало быть, сладко ходить было.

Артур-то известно возражать не умел:

– Ладно, – говорит, – о кей то есть, сладим тебе эдакое хозяйство.

Добрый ведь был, просто уж страсть какой добрый! И к рыцарям тут с такой речью обратился:

– Видать, говорит, ребятушки, жельмены то есть, с Гравалем-то на сей раз повременить придется. Ищите – добывайте в сей год туфельки сахарные. А Граваль не волк, не заяц, и не лисица тож, в лес не смоется, не скроется, не убежит – понеже ног-то у него у окаянного никаких нету.

И разъехалось рыцарство по всем четырем сторонам света белого, туфельки сахарные искать, и примерно с полгода этак погуляв, назад вернулось с добычею всякою. Понавезли конечно чудес разных сахарных: кренделей, курей да гусей, а то и птиц доселе невиданных. Также и слонов, да львов, да бегемотов сахарных разноцветных и прочих зверей натуральных да и сказочных. Лепота одна сахарная да и только! А туфлей сахарных однако ни один добыть не сподобился. «Не слыхано, говорят, нигде про этакую-то разновидность».

Артур, по доброте своей опять же, не уставал тому дивиться сколько в мире всякого чудного разнообразного сахарного изделия существует, а Женевра королева наоборот, надулась прям-таки шаром воздушным да и стала из себя не токмо выходить, но, пожалуй, что и выбегать.

– Это чё ишо за испонаты такие?! – говорит, да и пошла по столу чем попало чесать да притом и нехорошим грубым не дамским словом поругиваться.

– Ну и лыцарь, – говорит, – ноне пошел, ничё толком-то и добыть не умет, токо названье одно. Им бы свинух-боровей пасти, а не в паходы на добычу хаживать!

И все сахарное творение стол украшавшее на пол посмела да и прочее что ей только под руку попадало без раздумья поразрушила. Рыцарство тут от греха подальше под стол круглый поспряталось, а Артур вот уж добрая душа-то!

– Ладно, – говорит, – сам щас добывать поеду диковинку-то сахарну эту. Не может того быти, чтоб где-нибудь на свете да эдакое-т изделье да не изготовилось. Уж где-нить оно да непременно находится». Тут же и велел коня своего серого, белогривого седлать, вскочил в седло златотканое да и помчал наметом в даль неведомую, только пыль столбом заклубилась.

Скачет Артур и видит – у дороги ворон на камне, как гриб вроде какой пристроился, а в клюве кубок златой держит.

– Эй, чудо-птица, – Артур спрашивает, – ты кругом знамо леташь, много чего видашь, а не видала ль где случаем туфелек сахарных?

Ворон развел для важности крыльями, кубок на земь поставил и прокаркал степенно:

– Как же, как же, дело то нам знамое. Есть город такой заморский, Париш прозывается, не ведаю парятся там иль нет, что из названья вроде явствует, только там-то, как слышно, все, что ни есть, просто из чистого сахару. И дома там, и дворцы, и мебель, и утварь и хозяйство всякое – сплошь из чистейшей сладости состоит. Даже и горшки ночные тоже, слышно, совсем сахарные! Сплошная там сахарная жизнь в Левропе этой. Да и сам-то народ нежный да сладкий, что сахар. И вороны там тоже совсем совсем белые, потому что сахарные. Поезжай, – говорит, – милок, прямо в южную сторонку да никуда не сворачивай и тогда уж непременно в этот самый Париш и попадешь.

– Спасибо чудо-птица, – Артур говорит, – благодарствую и век не забуду помощи твоей, – и кинул ворону изрядный кусок голландского сыру, коий, известно, у вороньего племени за высшее изделие почитается. Ворон приспособил сыр в золотую свою чашу и отвечал учтиво, как оно в сказках и водится:

– И тебе спасибо рыцарь, видно что добрый ты очень.

Такие вот были тогда мудрые птицы, а нынче таких уж и нет. Артур сидя на коне поклонился в ответ, да и конь тоже поклон учинил, как уж мог уважительно и поскакали они себе дальше, конь да всядник то есть, по сказанному – прямо на юг: через поля, леса, реки, горы и равнины и в самом деле вскоре, этак через полгода, примерно, добрались и до самого Парижа.

А в Париже, почитай, как с год уж, засели сарацинцы неверные, и бабенки хранцуские никаких канканов уж с тех пор не пляшут, потому как в гаремы басурманские все подряд порасхватаны. А сарацинцы-неверные, верно, что тоже про сахарную-то страну эту от какой-нибудь птицы в свое время прослышали да и заявились не спросясь. Устроились нехристи в самом сахарном дворце, видно и мусульманов сладкая-то жизнь привлекает, и, конечно, почти весь сахарный гарнитур с чаем да кофием, собаки, постепенно и повыпили. Иные вприкуску, а иные еще как-нибудь позаковыристей, вроде, как бы по птичьи – носом.

– Вот же гады, – Артур думает, – всю культуру сахарную разрушают, нехристи поганые!

Долго тут и рассуждать не стал, вынул меч-крестовик и пошел их по хребтам честить-крестить-охаживать. Три дня колотил-молотил утомился вконец. Не убил никого, не хотел по доброте крови-то проливать, хоть бы и неверной, попленил да помял только разве для острастки нескольких, потому ведь известно уж добер, как никто был. Да и лучше уж право выкуп-то взять, чем смертоубивством заниматься.

А сарацины мужи, однако, мудрые ему и говорят:

– Ты, кореш, больно уж шебутной какой-то. Мы тебе вроде никакой пакости-гадости не учинили, а ты нас дубасить да молотить затеял, будто мы резиновые. Спросил бы добром по людски в чем надобность имеешь. Лучше чайку с сахарком вместе попить, да за жизнь поговорить, чем эдак-то вот людей зазря лупасить.

– Что ж, – Артур соглашается, – чай, известно, дело милое. С устатку и испить не грех. А есть ли у вас, нехристи, самовар-то?