ASAP. Дело срочное

– Не-а, даже не думай спорить. Я тут онни[23 - Обращение, которое девушки и женщины используют по отношению к подруге или сестре старше по возрасту.]. Может, я не старшая среди своих сестер, зато я старше тебя. Пойдем, – она машет Джо на прощание и выходит на улицу, даже не дожидаясь меня.

Когда я догоняю ее на улице, она ухмыляется и быстрым шагом устремляется вперед. Я, на бегу застегивая куртку, тороплюсь за ней.

– Ты откуда-то возвращалась? – спрашиваю я. С каждым словом у меня изо рта вырывается белое облачко пара. Воздух просто ледяной.

– Была в баре, – откликается Надин. На ней берцы, и с каждым шагом по снегу они поскрипывают. – Хорошо, что мамы дома нет, а то бы она так психанула.

Надин двадцать один год – она на три года старше нас с Натаниэлем. Даже когда я была маленькой, мне она всегда казалась очень взрослой. Она одевалась исключительно в черное и отчаянно спорила с матерью и сестрами, а несколько минут спустя уже смеялась вместе с ними, а еще у нее была подружка, которую она приглашала играть с нами в «Марио Карт» в подвале дома. Я провела с семьей Натаниэля не так много времени, но Надин, как, впрочем, и остальные его сестры, произвели на меня неизгладимое впечатление.

Мы подходим к дому, и я начинаю гадать, кто из сестер Натаниэля дома. Дом у них трехэтажный, если считать подвал, выкрашен в дымчато-зеленый цвет. Недоделанный подъезд забит машинами – они припаркованы вплотную, до самой обочины.

Надин поднимается на крыльцо, открывает сначала наружную дверь, потом, найдя подходящий ключ, внутреннюю и жестом приглашает меня зайти. Я на цыпочках обхожу кучу обуви, разбросанной на полу. Меня так и тянет навести порядок, расставить все вдоль стеночки аккуратными рядами. Свои ботинки я ставлю в сторонке, у стены.

В ближайшей к нам комнате горит свет. Лампа подсвечивает уютное пространство с телевизором и секционным диваном. В коридоре стоят высокие напольные часы с римскими цифрами, и я с ужасом понимаю, что уже почти два часа утра.

– Не туда, – шепчет Надин, когда я направляюсь к гостиной. Она подпрыгивает на одной ноге, пытаясь стянуть со второй ботинок. – Переночуешь в комнате Натаниэля.

Я в изумлении моргаю.

– Нет, я не…

– Все нормально, – отмахивается она. – Его здесь нет. Он все турне ночует в номере, предоставленном компанией.

Это я и так знаю, но все равно неловко спать в постели бывшего парня. Впрочем, Надин и слушать не желает мой лепет: она практически подталкивает меня вверх по лестнице и загоняет в первую комнату налево.

– Простыни должны быть чистыми, – говорит она, включая свет. – В ванной есть запасные зубные щетки, а полотенца в шкафу в коридоре.

Я стою посреди комнаты, и вид у меня, должно быть, совсем растерянный, потому что выражение лица Надин смягчается.

– Рада снова тебя видеть, Сори. Натаниэль рассказал, что вы расстались. Нас это, конечно, расстроило, о, мы понимаем, что это было ваше общее решение, – зевая, она выходит в коридор. – В любом случае утром я сразу отвезу тебя в отель. В восемь нормально будет?

– Да, – мне как раз хватит времени упаковать все свои пожитки к тому моменту, как приедет лимузин. – Спасибо… онни, – неуверенно добавляю я.

Она улыбается:

– Доброй ночи, Сори.

Слышно, как она удаляется по коридору, потом щелкает дверь.

Я одна. В комнате Натаниэля.

На книжной полке выстроились бейсбольные трофеи и альбомы, часы в форме Пикачу отсчитывают секунды. Все его книги на английском. Я беру с полки фотографию в рамке. На ней Натаниэль, Джеву, Сун и Йонмин, с одной стороны Натаниэля обнимает Джеву, с другой – Сун и Йонмин. Должно быть, их сфотографировали несколько лет назад, еще до дебюта.

Вернув фотографию на место, отправляюсь по коридору в крошечную ванную. Почистив зубы второй раз за вечер, я залезаю под простыни.

Впрочем, как и в отеле, мне никак не уснуть. Я снова встаю. Перспектива вообще не уснуть несколько беспокоит. Я открываю шкаф Натаниэля – да-да, роюсь в чужих вещах, но мне нужно…

С полки на меня смотри плюшевый мишка. Вместо глаз у него черные пуговицы, на шее – галстук-бабочка. Я хватаю игрушку с полки и заползаю обратно в постель. Меня тут же окутывает спокойствие, прежде ускользавшее. Мягкая голова медведя идеально умещается под подбородком. От него пахнет чистотой, стиральным порошком.

Я погружаюсь в сон, разум заволакивает чудесный туман. Будто во сне я слышу далекий скрежет открывающейся двери внизу, скрип ступенек, потом шаги в коридоре. А потом включается яркий свет, озаряя всю комнату. От неожиданной яркой вспышки я морщусь.

– Сори? – В дверях стоит Натаниэль собственной персоной и изумленно глазеет на меня. – Что ты делаешь в моей кровати?

Глава четвертая

– Это Мишутка Бэггинс? – спрашивает Натаниэль, указывая на плюшевого мишку, которого я прижимаю к груди.

– Я его в шкафу нашла, – защищаюсь я.

У меня немного кружится голова, не уверена, от чего именно – от того, что меня резко разбудили, или от присутствия Натаниэля. Не помню, когда мы в последний раз оставались наедине. Наверное, еще когда встречались. Я пытаюсь сопоставить шестнадцатилетнего мальчишку, которым он тогда был, с восемнадцатилетним парнем, который стоит передо мной сейчас, но это попросту невозможно. Он сильно изменился – по крайней мере, внешне. Он всегда был хорошо сложен, но теперь разросся, а мальчишеская пухлость исчезла. На нем несколько слоев одежды, но рубашка и свитер не скрывают широкие плечи, сильный поджарый торс. Я отчаянно цепляюсь за Мишутку Бэггинса.

– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашивает он, и я набираю в легкие побольше воздуха.

– Не могла заснуть и решила пойти поесть пиццы, вспомнила название пиццерии «У Джо», куда мы ходили, когда я приезжала к тебе тем летом, в пиццерии столкнулась с Надин, а она не позволила мне сесть в такси и вернуться на Манхэттен, сказала, уже поздно, так что я оказалась у тебя дома.

Я таращусь на него. Он – на меня.

– Тебе ведь даже не нравится нью-йоркская пицца, – говорит он. Конечно, из моего многословного рассказа он уловил именно это.

– Неправильная какая-то пицца, – объясняю я. – Они не кладут в тесто ни кукурузу, ни сладкий картофель.

– Сори, это же хорошо.

В коридоре раздается какой-то звук, и Натаниэль, оглянувшись, торопливо заходит в комнату, закрыв за собой дверь.

И теперь мы оказались наедине за закрытой дверью. Он, должно быть, тоже сообразил, что натворил, поскольку быстро отводит взгляд – и тут же пораженно застывает.

Оказывается, ему на глаза попался мой бесшовный бюстгальтер, свисающий со спинки его стула, куда я его, не подумав, бросила, когда раздевалась. Все мое тело охватывает жар. Натаниэль резко поворачивается ко мне, а потом мы оба отводим взгляд. Часы с Пикачу на полке тикают слишком громко, отмеряют каждую секунду. Хотелось бы надеяться, что все это – лишь кошмарный сон, но даже мое подсознание не способно на такую жестокость.

Тут мой телефон, лежащий на тумбочке, пиликает, и я практически бросаюсь к нему.

Пришло сообщение от отцовского секретаря – ужасно длинное и с кучей подробностей.

– Все в порядке? – спрашивает Натаниэль, когда я закончила читать. Голос у него ровный, спокойный.

– У меня запланирован обед с бабушкой. У нее дома.

– Вот как, – Натаниэль кивает и вежливо добавляет: – Звучит… занятно? – должно быть, вспомнил, что мать моего отца – не самая добрая и не самая любящая бабушка.

– Отцовский секретарь прислал подробные указания относительно того, что мне надеть. Что-нибудь элегантное и, цитирую, «подходящее единственному ребенку будущего кандидата в президенты». В особняк пригласят фотографа, чтобы он сделал снимки для статьи, которую опубликуют в рамках новой рекламной кампании отца.

Натаниэль присвистывает.

– Вы с Суном как богачи из сериала, – усмехается он, пытаясь разрядить обстановку.

Я качаю головой.

– Сун – другое дело. Он – чеболь[24 - Чеболь – группа формально самостоятельных фирм, находящихся в собственности определенных семей и под единым административным и финансовым контролем. Также на сленге так называют наследников крупных компаний, обладающих огромным богатством и влиянием.].