Распад

Он вращал животом так, будто чувствовал приближение медицинского зонда к своим нежным ягодицам, на ламбаду это было ни разу не похоже, но выглядело забавно.

– Ладно, хватит. Как там тебя зовут?

– Дежурный по третьему КПП сержант Похмелкин!

– Имя у тебя есть, сержант?

– Григорий Валентинович!

– Ну, давай прощаться Гриша, было приятно…местами…

Я тщательно прицеливаюсь в грудь кппшнику Грише, задерживаю дыхание, и…

– Э, бля, ты чего там? Заснул что ли? Проснись сука!

…бррр –рр, ну надо же, привидится же такое, всё как наяву – я трясу головой, отгоняя наваждение, Пакуша злобно орёт снизу, целый и невредимый, я осторожно оглядываюсь на штык – никаких следов крови, галлюцинация, но такая реалистичная, кровь, мозги, хрипы умирающих – всё как в реальности, даже руки дрожат до сих пор. Меня охватывает злое, радостное возбуждение – я могу устроить вам весёлую жизнь с картинками и в реальности. Я смотрю на Пакушу улыбаясь, он недоумённо таращит на меня глаза, и смачно сплёвывает на асфальт.

10.

– Капитан Дерибас у телефона.

– Здравствуй Осип, это Гидрасеменко.

– Здравия желаю, товарищ полковник.

– Слушай, тут такая штуковина, в третьем карауле погиб солдат, медики уже там, особист поехал, но я хочу, чтобы ты съездил и разобрался, что там случилось, ты же у нас – почётный юрист корпуса, правильно?

– Так точно.

– Ну, вот тебе и разбираться, звякни в автороту, возьми машину и езжай, по возвращении доложишь. Вопросы есть?

– А чего мне там делать, если особист уже там работает?

– Да дело какое – то мутное, я из его доклада ничего не понял, то – ли несчастный случай, то – ли самоубийство, у него ещё речь такая, будто две мухи на кончике языка сношаются, ничего не понять…

– Пожелаем этим мухам поскорее достичь оргазма…

– Ну да, будь ласка, езжай, разберись, и доложи, но учти – нам шумиха не нужна.

– Есть. Понял. Будет сделано.

Дерибас подъехал к третьему КПП, ворота открыл круглолицый сержант с небольшими щегольскими усиками, капитан выскочил из Уазика и вошёл в открытую настежь калитку караульного двора – стой, кто идёт?

– Не паясничай, не видишь, свои?

Капитан продолжил движение к караульному помещению.

– Стой, стрелять буду!

– Слышь, часовой, сейчас не до ваших игр, человек погиб, не еби мозги!

Часовой дослал патрон в патронник, раздался металлический удар бойка по капсюлю.

– Ну, ты даёшь, службист…звони в караулку, скажи приехал капитан Дерибас.

Дверь в караулку распахнулась, из неё неторопливо вышел, попыхивая сигаретой, румянолицый капитан – здоровеньки булы!

– Шолом.

– Еврей?

– Хохол?

– Нет.

– И я нет.

– Мне звонил дежурный по части, предупредил о вашем приезде, пройдём в караулку.

– Сначала, я посмотрю на тело.

Дерибас откинул шинель, закрывающую тело покойника, присвистнул, достал блокнот, и начал писать, писал долго, капитан нетерпеливо раскачивался на пятках, закурил одну сигарету, вторую, и, не выдержав приблизился к Дерибасу.

– Чего пишите?

– Признание в любви, запоздалое…

– Шутите?

– Отойдите, пожалуйста, эта информация не предназначена для посторонних зевак.

– Кто тут посторонний? Я – начальник караула, это произошло в моё дежурство…

– Я не считаю, что этим надо хвастаться.

– Что? Да я… я не хвастаюсь, я к тому, что я – не посторонний, я участник событий, всё происходило на моих глазах…

– Да – да, степень вашей виновности я определю позднее.

– Послушайте, так не пойдёт, мы так не сработаемся…

– Хорошо, что вы это понимаете, сделайте мне чайку, пожалуйста, займитесь тем, что вам по силам, три сахара, и бутерброд с маслом, я сейчас приду.

– Я вам не халдей, чтобы чай готовить…

Капитан раздражённо отбросил сигарету, и скрылся в караулке, громко хлопнув дверью, затем дверь приоткрылась, и он раздражённо крикнул – масла нет, не запасли для высокого начальства, извините – с.

Дерибас подмигнул ухмыляющемуся часовому, закончил описание тела, и зашёл в караульное помещение. Внутри было тепло, пахло подгорелым хлебом, справа располагалась столовая, налево комната начальника караула, куда и завернул почётный юрист корпуса, капитан Дерибас. Начальник караула удивлённо открыл рот, Дерибас присел на край стола, и заговорил тем ласковым тоном, которым принято разговаривать с умственно отсталыми детьми.