Королева красоты. Серия «Мир детектива: Франция»

– Нет, я купил, чтобы изучить механизм этих бомб немецкого производства.

– Сколько их у вас?

– Две, – отвечал Берар.

– Извините, их три, – вежливо заметил Корбин.

– Неправда? Неправда! – заспорил Берар.

– Вы говорите, что их три? – обратился комиссар к Корбину.

– В шкафу сыро, и эти бомбы могли заржаветь, мы их покрыли слоем масла.

– Отвечайте на мой вопрос!

– Прошу прощения. На доске шкафа виден маслянистый отпечаток третьей бомбы.

– Нет ничего удивительного: мы могли переложить одну из бомб с одного места на другое, – возразила Жанна.

– Извините, – сказал Корбин. – След от третьей бомбы гораздо меньше, оставленных двумя другими.

Комиссар встал. Он казался уже другим человеком. Очарование исчезло.

– Я сейчас сам все там осмотрю, – сказал он тихо, и, сопровождаемый Бераром, пошел в переднюю.

Несколько минут было достаточно, чтобы увериться в словах своего помощника. Он отдал приказание запереть шкаф и чемоданы, полные книг и химических материалов. В то же время секретарь собирал бумаги и письма Берара, вместе с черновиком письма, адресованного князю Лавизину. А затем запечатал этот пакет, предназначенный для следователя, чтобы передать ему документы в целости и сохранности.

Жанна стояла молча, обняв отца, смотрела на то, что происходит. Когда она заметила, что комиссар делает какой-то знак Корбину, подошла к комиссару и сказала ему:

– Если вы отправляете моего отца в тюрьму, умоляю вас, позвольте мне последовать за ним.

– Успокойтесь сударыня, ваш отец проведет остаток ночи у себя, возле вас, но за ним будут присматривать агенты.

– А завтра? – спросила Жанна.

– Завтра правосудие исполнит свой долг, как я выполнил свой.

– И я исполню свой, защищая его до конца моей жизни! – вскрикнула Жанна, обняв убитого горем отца.

Глава XVIII

Немногие помнят эту историю, хотя она в свое время наделала много шума. Париж забывчив: уже завтра он забудет то, что творилось сегодня. Он спокойно переходит от одной новости к другой и не может надолго сосредоточиться на одной теме.

Со своей стороны, мы считаем, что должны напомнить, насколько это возможно, об этой истории. Поскольку она основана на реальных фактах, измените имена главных героев, измените некоторые детали, и те, у кого будет соблазн вспомнить, найдут эти факты. Мы не сожалеем об этом, ведь нас вынуждают так поступать чувство приличия и уважение к некоторым трагедиям.

Уж слишком необыкновенная была эта история, и слишком долго она занимала внимание общественности. На протяжении целой недели, во всех слоях общества только и говорили, что об убийстве князя Лавизина. Имя жертвы, хорошо известное в высшем обществе, таинственный мотив преступления, необычный характер обвиняемого, в котором сочетались мечтатель и ученый, наконец, слухи о поразительной красоте Жанны возбуждали всеобщее любопытство и удивление.

Многие видели в этом убийстве нечто политическое, потому что князь Лавизин, в бытность свою в России жестоко преследовал анархистов. Связанные с этим угрозы и отъезд князя из Санкт-Петербурга, где он опасался за свою жизнь. Но следственный пристав, которому было поручено это дело, видел в нем самое обыкновенное убийство, личную месть. Он сразу отказался от версии по политическим мотивам.

Между тем, Жанна энергично защищала отца. В эту защиту она вложила свое сердце, ум и душу. Ее несколько раз выслушивал судебный следователь и позволил ей оспаривать все пункты обвинения. Но ни ее красноречие, ни ум, ни поразительная красота не принесли никакой пользы обвиняемому. В глазах судей Берар – неудачник, которому в жизни ничего не удалось добиться, больной, раздраженный своей бедностью и несчастьем, ревнующий к счастью и богатству других, в минуту раздражительности убил князя Лавизина. Они не хотели рассматривать это дело в политической плоскости и переносили его в социальную сферу. Также отказывались видеть в Бераре анархиста, зато делали из него своего рода социалиста, еще более опасного, поскольку он замкнулся в себе.

В то же время обвинение намекало на то, что месть, возможно, была не единственным мотивом преступления, смерть князя избавила Берара от преследований, от строгих взысканий, по крайней мере, на тот момент. Он оставался в своем доме, и на следующий день его мебель не продали, у него было время расплатиться а, возможно, никогда не выплачивать долг, если наследники проявят снисхождение.

Это было настолько очевидно, что сомневаться или подозревать кого-либо другого, было бы даже безрассудно. Только один человек в Париже имел основание смотреть на убийство князя Лавизина с другой точки зрения, – этот человек был барон де Мерье. Он также верил в виновность Берара, но вместе с тем ему приходила в голову мысль, не был ли Берар только слепым орудием для совершения преступления в руках других. Эта мысль так занимала его, что он даже нанес визит князю Орсилову, к тому моменту уже вернувшемуся в Париж.

– Не правду ли я говорил вам, что князь Лавизин проживет не долго? – встретил Орсилов барона подобным вопросом.

– Его убили политические враги? Как вы думаете?

– Не думаю, – отвечал князь Орсилов. – Их опередил этот безумный Берар, доведенный до отчаяния его суровостью. Князь проявил такую же неумолимость, строгость и жестокость в частном деле, какую выказывал занимаясь политическими делами в России. Да что вам за дело до того, как и кем убит князь. Он умер, княгиня вдова, и через год-два вы женитесь на ней.

– А вы думаете это так просто?

– Для вас – да. Она способна на любую глупость ради любви к вам.

– Что вы об этом знаете?

– Я знаю все. Благодаря этой смерти, – продолжал князь с невозмутимым хладнокровием, – наше «общее» дело пойдет отлично. Пятьдесят миллионов почти в наших руках, поэтому я считаю необходимым вручить вам завтра новую ссуду.

Князь и барон учтиво раскланялись.

Глава XIX

С самого утра, в судебной палате шло разбирательство дела Берара.

Но сейчас уже восемь часов вечера. Прикрепленная к потолку бронзовая люстра, слабо освещает большой зал. Воздух тяжелый и удушливый от тесноты в зале. Публике было почти невозможно проникнуть в зал заседаний, но никакие полицейские заграждения не могли остановить ее. Места брались с бою. Кресла отведенные для свидетелей, для нескольких привилегированных лиц, были заняты простой публикой. На скамье адвокатов, на скамье журналистов сидели незнакомые люди. На возвышении, позади председателя и членов суда разместилось порядка пятидесяти человек из числа депутатов, сенаторов. Дамы высшего круга, преимущественно русские, едва могли добраться до решетки, отделяющей публику от свидетелей. Многие разместились возле адвоката, и эта толпа, состоящая из разнородных элементов, утомленная долгими дебатами, раздраженная, взволнованная, находится в крайней степени возбуждения. Она внимательно ждет последнего слова председателя. Адвокат говорит свою последнюю речь горячо и красноречиво. Он изыскивает малейшие обстоятельства, чтобы доказать невиновность своего клиента, убеждает судей обратить внимание на его возраст и семейное положение… Подсудимый, бледный, измученный, очевидно сильно страдая и тщетно старается избежать любопытных взглядов публики. Но он – центр, около которого вращались не только взгляды, но даже мысли и чувства толпы… Разбитый, уничтоженный несчастьем, он находил единственную отраду, взглянув на дочь. Полная энергии Жанна, беспрестанно напоминала ему по ходу процесса: «Отвечай! Протестуй! Защищайся!» Эта молодая девушка, несмотря ни на что, сохранила присутствие духа, энергию и хладнокровие. Она искала факты, давала советы адвокату и ободряла отца, не редко позволяла перечить даже прокурору республики. Публика, присяжные, свидетели, судьи, все восхищались ее красотой, и еще больше удивлялись ее энергии и уму.

Наконец закончив свою речь, председатель обратился к присяжным и предложил им вопрос: «виновен ли Жан Берар, пятидесяти двух лет, в преднамеренном убийстве русского подданного, князя Лавизина». Напоминая о необходимости соблюдать клятву, не предавать интересы общества или обвиняемого и свободно высказывать свое мнение.

Присяжные удалились в совещательную комнату. Прошло полчаса, час… наконец, раздался звон колокольчика. В зале воцарилась мертвая тишина… Председатель спросил присяжных о результатах их совещания. Старшина присяжных встал и, положа руку на сердце, сказал взволнованным голосом: «Да, виновен, но заслуживает снисхождения». По залу пробежала волна ропота. Публика явно волновалась. Взволнованная Жанна хотела что-то сказать, но защитник взял ее за руку и умолял успокоиться. Ввели подсудимого. Один взгляд, брошенный на дочь, позволил ему догадаться о своей грустной участи. Председатель предоставил подсудимому последнее слово, но Берар молчал. Тогда председатель встал и громко объявил приговор. «На каторжные работы, пожизненно». Бледная, со сверкающими глазами Жанна поднялась со своего места и, обращаясь к присутствующим, сказала дрожащим голосом:

– Господа, вы обвинили невинного!

Глава XX

Судебные прения окончились так поздно, что Жанна не могла получить разрешение повидаться с отцом в тот вечер. Тем не менее она отправилась в Консьержери, и попытался договориться. Только тюремные правила не допускают посещение в ночное время. Измученная физически и нравственно, она вернулась в свою новую квартиру, на улице Сент-Оноре.

После ареста ее отца у нее не хватило смелости вернуться в дом на бульваре Курсель. Одна, лишенная отца, она ушла, оставив мебель и другие предметы, которые напоминали ей о более счастливом времени в ее жизни на усмотрение правосудия, полиции и судебных приставов, забрав с собой только несколько портретов, несколько памятных и бесполезных сувениров, на которые люди закона не обратили внимания.

Несколько последних месяцев она буквально жила в здании суда, в доме адвоката, а затем в Консьержери. Девушка полностью посвятила себя защите своего отца, с одной мыслью: доказать невиновность, спасти.

Увы! Все ее усилия привели к ужасному приговору.

А потому она не смогла уснуть той ночью. Успех, радость, возможно, тоже не давали бы ей заснуть, но боль уничтожала ее. Она упала побежденная, разбитая на кровать и пыталась заснуть и забыться на несколько часов, получить несколько часов отдыха, о котором она давно забыла, но не могла… не давали ее растревоженные нервы, ее мучительное воображение, лихорадка мыслей, которая пожирала ее, на протяжении трех последних месяцев.

Какой ужасный финал! Все было кончено, отец был обречен, его должны отправить за океан, подальше от нее! Он обречен на самую убийственную, бесконечную работу, ученый человек! Обречен жить с преступниками, несчастный, такой добрый, такой застенчивый, такой нежный! Приговорен к тому, чтобы его заживо похоронили в могиле!

А какое будущее ее ждет! Осталась одна на свете. Потому что она не знала ни родственников, ни подруг. Ее отец жил очень уединенно, и она всегда жила с ним, рядом и благодаря ему!