Масон

Масон
А. Г. Федоров

"Масон" – роман, выстроенный по законам детективного жанра. Но в нем слишком много далеких от обыденного реализма "дрожжей", возбуждающих фантазию. Тема и манера письма обеспечивает экзистенциальный подход, то есть движение к истине через сугубо личные переживания героев, да и самого автора романа. Наука психология и, тем более реальное поведение людей, содержит слишком много непознанного, субъективного, загадочного – все это переплетается с мистикой и откровенной чертовщиной. Жанр произведения говорит сам за себя: повороты сюжета нестандартные и очень запутанные, насыщены историческими и житейскими аналогиями, аллегориями. Они открывают простор для фантазии читателя, являются поводом для построения психологических параллелей. Наконец, возможен и спор с автором и героями произведения – но только так и формируется взаимосвязанный творческий процесс в литературе.

Основным "материалом" книги является исследование жизни людей, вообще, то есть в "бесклассовом представлении". Но, если угодно, основой художественного анализа являются особенности образа мысли и поведения людей, принадлежащих к "странной профессии" – медицине. А она, спору нет, является в большей мере областью искусства, чем науки. Медики максимально приближены к проблемам "жизни и смерти", "фокусам эмоций", "плотских запросов", "интеллектуальному полету", "смешению нормы и патологии". Медицина так прочно спаяна с социальными процессами, с человеком, что ее невозможно вычленить из реальной жизни – ни отдельной личности, ни толпы.

МАСОН

(ЭКЗИСТЕНЦИАЛЬНЫЙ ДЕТЕКТИВ)

А.Г.ФЕДОРОВ

"И сказал: доселе дойдешь, и не перейдешь, и здесь предел надменным волнам твоим?".

    Книга Иова (38: 11)

Глава первая

Друг

Сперва я услышал непонятный звук – вроде бы что-то треснуло поблизости, но, скорее всего, то был легкий щелчок по стеклу наружных створок окна. Звук был слабый, цокающий, мгновенный. Он быстро замер и не желал повторяться, что меня озадачило. То была как бы "проба пера", скрипнувшего по еще не обкатанному листу бумаги, приготовленному автором-новичком для обстоятельного письма. "Зачинатель действия", видимо, пытался настроиться на написание серьезного романа-детектива. Уж слишком много тайны навивал столь ранний час – а было сейчас где-то около пяти утра!..

Звук щелчка по стеклу повторился примерно через две – три минуты. Только тогда я и решил оторвать зад от стула, встать из-за письменного стола, переключить зрение с экрана компьютера на тяжелые оконные шторы, отделяющие мою "берлогу" и мой образ мысли от внешнего и, скорее всего, чуждого мне, агрессивного мира …

Я ждал нового появления звука для того, чтобы определить – собственно какое из двух окон в моей комнате "насилуют внешние факторы"? Щелчок не заставил себя долго ждать: вот он легкий удар маленьким камешком по правому от меня окну…

"Врага" надо было ловить в момент совершения агрессивной акции также решительно, как ловят воришку "на кармане". Я подскочил к правому окошку, сместил глухую штору в виде маленькой амбразурки и выставил свою природную бинокулярную систему обзора как можно ближе к стеклу…

Было начало апреля: весна несколько "загуляла", припозднилась, никак не желая расцеплять тесные узы однополой любви с уходящей зимой. Но ее подгонял ударами сапога в спину и несколько ниже суровый и неумолимый хронометр матери-природы. Внутренняя рама окна уже была мною распахнута примерно неделю тому назад. Городское начальство – сплошь состоящее из придурков и казнокрадов – истязало сограждан жаром от разгоряченных батарей центрального отопления, словно спеша побыстрее и побольше сжечь газа, поступающего в котельные города. Начальство усердствует для видимости: необходимо оправдать большие коммунальные поборы с населения. Часть из них – слегка прикрытая, другая – вовсе нагая взятка классу расторопных бюрократов. Все уже привыкли к тому, что на местном уровне обычно совершеннолетние дети и жены "великих администраторов" втягивались в орбиту решения государственных задач. Случай с нашим городом был типичным: сын помогал отцу править бал в теплоснабжении квартир горожан. Злые языки судачили: "второй срок губернаторства обнажает аппетиты, теперь "семье" терять нечего". По известной российской тупой наглости, дельцы, вошедшие во власть, гнали все коммунальные поборы транзитом через выгодные подряды себе и камарилье в карман. Говорят, что верховная власть страны уже пыталась "поправить" нашего губера. Но он "ломал Ваньку": словно наивный русский увалень, мелко дрожа конечностями, всю вину валил на супругу. Кто же не знает, как неукротима может быть женщина, вошедшая в раж, основательно взнуздавшая собственного мужа и его верную камарилью… Сколько еще поколений "государственных деятелей" придется с треском снимать с работы пока не будет выведена особая порода "слуг народа", ценящих больше "честь", чем "бесчестный гешефт"

Жилой фонд ветшал и разрушался на глазах, дороги превратились в "кроссовые трассы" для проверки выносливости вездеходов, но главный бюрократ города настойчиво мостил Невский проспект копеечными камешками, обходившимися "де-факто" бюджету почти по цене золотых слитков. В подобных работах отсутствуют сложные технологии, не требуется уникальной техники и материалов – вали песок, щебень, а сверху накрывай подделкой под дорогостоящий гранит. Ударный инструмент здесь – простая совковая лопата, клещи-зацеп, трамбующий агрегат или ручная "баба". Справляются с такой нехитрой работой несколько не очень трезвых мужиков, не имеющих серьезной квалификации, полагающихся на простой глазомер. Работы ведутся и зимой, когда набавляется "зимнее удорожание", издержки, связанные с разогревом почвы. Потом летом камни откажутся лежать ровно, но их поправят, списав деньги вновь на "ремонт мостовых". Главная хитрость заключается в том, что "процентовки" подрядчик выставляет бюджету, не стесняясь "американского аппетита" – все увеличится троекратно, пятикратно, десятикратно… Навар сам – минуя печь – течет в карман! Только подставляй его! Можно приписать использование любой техники, ювелирную нивелировку, выравнивание и прочее по самой грандиозной программе – никто вас и проверять не собирается, потому что "рука руку моет"…

А попробуйте вы поковыряться с восстановлением "мелочевки", разрушающей жилой фонд, – хотя бы починить все водосточные трубы, карнизы, отвесы, а если присовокупить к тому "лепнину" фасадов, внутреннюю отделку парадных, отопительную систему, горячее и холодное водоснабжение, канализацию. Для таких работ потребуется разнообразная техника, квалифицированные сварщики, сантехники, жестянщики, штукатуры, маляры. В отдельных случаях и жильцов придется расселять на маневренную площадь, а она-то уже давно вся "распродана", "проторгована"… При таком раскладе в карман положишь лишь малую толику!..

Однако, с какой стати я растявкался, как старый кобель на луну… В нашей стране возрождается капитализм, и сейчас разворачивается стадия создания первичного частного капитала – чему же тогда удивляться!.. Все движется почти что законным путем… Мысль-туча даже не проплыла, а прошмыгнула, как ловкий конокрад, успевший вскочить на спину резвому, быстроногому жеребцу-фантазии…

Я приник к стеклу первой рамы, расплющив нос и лоб, превратив себя в поросенка: там внизу, с высоты приземленного второго этажа моего дома было нетрудно различить одинокую фигуру моего давнего и самого закадычного друга – Олега Верещагина. Крыло здания на Гороховой с моей квартиркой размещалось в небольшом дворе, втугую забитом автомобилями "новых буржуев". Олег смирно стоял между лимузинами, задрав вверх голову, прицеливаясь очередным камушком в мое оконце…

Неожиданно заверещала сигнализация ближайшего от Олега автомобиля. Я распахнул первую раму и свесился через подоконник, известным жестом, требовательным кивком головы, давая понять моему другану, что нечерта торчать внизу, колотить в окно камнями, а надо, как все нормальные люди, быстро подниматься наверх. Боковым зрением я заметил мелькнувший слева в дальнем окне третьего этажа женский силуэт. Потому, что женский силуэт не застопорил моего внимания – у меня даже не зашевелилось никакого хотения, – я понял, что наблюдает за нами явная старуха, товарный вид которой и слова-то доброго не стоит!..

Олег оказался растяпой: он стучал в мое окно только потому, что забыл шифр кодового замка на железной двери парадной. Я не стал оглашать двор выкриками номера кода, а вернулся к письменному столу, написал известное число на бумажке, дополнил его универсальным матерным словом, содержащим исчерпывающее определение, и сбросил послание из окна вниз…

Как водится у чудаков на букву "М", Верещагин не поймал на лету бумажку, поскольку находился в состоянии, подобном психологическому ступору. Теперь он стал корячиться между машин, заглядывать им под днище, отыскивая "шифрограмму". Женский силуэт между тем внимательно наблюдал за его упражнениями…

Я чувствовал, что Верещагин еще долго будет "выступать" там внизу, но принимать участие в таком аттракционе мне не хотелось: он и так достаточно отвлек меня от работы. Время близилось к пяти тридцати утра – самое плодотворное время для разумного писателя, следующего взвешенным нормам гигиены умственного труда. Мне всегда лучше работалось над рукописью именно в утренние часы. Чтобы не терять времени, я вернулся к компьютеру, решив хоть немного продлить магию работы над текстом – и время полетело в сторону Бесконечности…

1.1

"После тяжелейших сражений, дальних переходов, тянувшихся больше года, рыцарям – участникам первого крестового похода – удалось отвоевать у неверных Никею и Антиохию. Весь христианский мир еще хорошо помнил призыв папы Урбана II на Клермонском соборе в 1095 году к возвращению силой оружия Святой Земли.

Папа по происхождению был французом, в недалеком прошлом являлся приором аббатства Клюни, а затем кардиналом-епископом Остии. Кардинальская коллегия собралась в 1088 году в Террачине и избрала Оддона де Лажери папой, дав ему новое – "престольное" имя – Урбан II. Папе сходу пришлось включиться в борьбу с антипапой Климентом III, заседавшим в Риме. Урбан II, как и его предшественник Григорий VII, обратился за помощью к норманну Роже I, и тот протянул руку помощи: папе удалось войти в Рим и поселиться на одном из островов на Тибре. Население Рима приняло папу-француза без особого восторга, но военная сила – это серьезный аргумент даже в религиозных симпатиях. Климент III тогда уже не мог рассчитывать на поддержку императора Генриха IV, основательно завязшего во внутренних распрях. Антипапе пришлось покинуть Рим, и Урбан II занял трон в Храме Святого Петра.

Византийский император Алексей I из рода Комнинов в 1081 году вступил в переписку с папой, подвигая его к более решительной поддержке восточного христианства в борьбе с набирающим силы исламом. Тогда-то папа и проникся идеей осуществить великий военный поход христианского рыцарства для освобождения из-под владычества сарацинов Иерусалима и других мест прошлого пребывания Христа. С этой целью Урбан II лично отправился в 1095 году во Францию в Клермон – столицу Оверни – дабы провозгласить на Соборе начало первого крестового похода. Папа обещал силою, полученной им от Святого Петра, отпустить грехи (indulgentia) всем участникам похода, и в формируемое войско хлынул поток не только святых людей, но и отпетых уголовников. Всех манил "запах" легкой наживы!..

Первый крестовый поход начался под стенами столицы православия – Константинополя: здесь слились четыре армии крестоносцев. Армией Северной Франции и Лотарингии командовал Готфрид Бульонский и его брат Балдуин Булонский. Армией французов из междуречья Сены и Луары, а также воинством из Северной Италии руководили несколько полководцев – Гуго, граф Вермандуа, являвшийся братом французского короля Филиппа I, Стефан, граф Блуа и Роберт Коротконогий (сын Вильгельма Завоевателя). Армию Южной Франции возглавлял Раймунд Сен-Жилльский, граф Тулузы. Армию сицилийских нормандцев вели в бой Боэмунд Тарентский и его племянник Танкред. Боэмунд был сыном нормандца Роберта Гвискара, захватившего в свое время Сицилию и часть Южной Италии.

Сравнительно легко крестоносцы одержали победу над турками 1июля 1097 года при Дориле, а затем и достигли стен Антиохии. Но разгрызть этот орешек рыцарям удалось только после восьми месяцев изнурительной осады, длившейся с 20 октября 1097 по 28 июня 1098 года. Боэмунд, в категорической форме напомнил собратьям по оружию свои заслуги при взятии города, добился того, чтобы остальные вожди крестового похода уступили ему покоренную Антиохию. Основанная им династия антиохских князей просуществовала до 1268 года. Балдуин, благодаря несложной интриге, вылившейся в отказ помочь армянскому князю Торосу подавить бунт в войсках, оттяпал у него Эдессу. Графство Эдесское в Киликии под предводительством наследников Балдуина продержалось только до 1144 года, когда его захватил атабек Мосула Зенги.

Разделавшись со "шкурными делами", 7 июня 1099 года измотанные жарой, болезнями, отвратительным питанием, последствиями ранений рыцари и их свиты добрели до стен Иерусалима. Египетский правитель крепости приказал засыпать и отравить все колодцы вокруг города, всех лишних овец отогнать подальше в пустыню. Христиан выпроводили из города навстречу крестоносцам, дабы еще больше осложнить их жизнь дополнительными заботами о населении.

Но среди изгнанных нашелся очень полезный человек. Им оказался местный христианин по имени Жерар. Когда-то он был хозяином приюта для паломников в Амалфи. Он явился к руководителям рыцарского воинства и поведал тайны Иерусалима, облегчающие его возможный штурм. Вскоре один монах, сопровождающий крестоносцев, получил во сне видение того, как можно победить неверных. Бог потребовал, чтобы войско прекратило все ссоры и распри, отказалось от грехов, три дня постилось, босыми смиренно обошло Святой город и только тогда принялось штурмовать крепостные стены. Обстановка осложнялась тем, что на помощь египетскому военачальнику шло большое войско из Каира. Надо было поспешать выполнять видение…

Тесное общение с Божьим промыслом вдохнуло новые силы в рыцарей. Они уже не так трагически принимали муки жары, калившей железные доспехи воинов, вынужденных еще и носить под тяжелой броней толстые шерстяные блузы, смягчающие удары. Засыпав ров, окаймлявший стены, воины подтащили три штурмовые башни и начали осаду крепости. На девятый день сражений, как и предупреждало Святое видение, Иерусалим был взят.

Заряженные ненавистью, как правило возникшей в страшном сражении, в борьбе с невзгодами, рыцари влились бушующим потоком в улицы города и принялись убивать и старого, и младого. Кто-то пустил слух о том, что неверные загодя заглатывали драгоценности, и тогда рыцари стали вспарывать всем живым и мертвым животы, чтобы извлечь золото и брильянты.

В донесении папе римскому сообщалось, что кони рыцарей у врат Соломоновых и в Храме ходят по колено в крови бывших покорителей Иерусалима, горы трупов со вспоротыми животами разлагаются повсюду…

Евреи собирались в синагогах и молились, дабы отделить себя перед лицом правоверных фанатиков от мусульман. Но завоеватели выгоняли их из синагог и тут же убивали, преследуя ту же цель – поиск драгоценностей. Крестовые походы требовали больших средств, и рыцари собирали их, впадая в греховную наивность. Однако папа римский свободно отпускал своему воинствующему авангарду такие грехи. Присутствие смерти в Святых местах трактовалось, как великая победа. Раймунд Агилерский цитировал псалом 117: "Сей день сотворил Господь; возрадуемся и возвеселимся в оный".

Маленькая монашеская обитель Амалфи, содержащая приют для паломников, была награждена: ее осыпали богатыми дарами, а монастырь расширили. В 1118 году новый настоятель обители – французский аристократ – добился нового названия для нее: "Госпиталь Святого Иоанна Иерусалимского". Затем цитадель нового рыцарского ордена была переименована в Орден Иоанна Крестителя. Ловкий настоятель ведал всеми приютами, больницами. Так было положено начало жизни нового монашеского ордена – "госпитальеров". Вскоре у него появился конкурент – воинский орден "Бедные воины Христа и Храма Соломонова", то была цитадель ордена тамплиеров. Главным заветом таких орденов было: пребывание в нищете, целомудрии и послушании"…

В дверь моей квартиры застучал кулак Олега, потом башмак с правой ноги, его сменил левый башмак. Это сильно отвлекало меня от чтения рукописи моей новой книги – я проводил, так называемую, редакторскую правку, и мне требовалось сосредоточение над материалом сложной исторической работы. Все дело в том, что я, как автор "эпохальных трудов", страдаю еще и "философской маниакальностью". Я не могу обходиться без того, чтобы не потолковать о "вещем", "высоком", "экзистенциальном"… Потому я не спешил откликаться на стук в дверь – выжидал, диагностировал силу нетерпения и личностного порока просителя, "стучальника", алкающего дружеской поддержки, "внешней помощи". Мне казалось, что поздний гость – это рыцарь, прибывший с эстафетой аж от самого папы римского. Он стучит в ворота замка тамплиеров. Я-то был уверен, что каждый человек прежде всего обязан искать помощь в самом себе, а потом уже просить ее у окружающих и, тем более, у Бога. Внешнее сострадание – это чаще всего пустой звук, вера в миф, поскольку все повороты нашей судьбы уже предопределены Всевышним…

Но Олежек продолжал заблуждаться, а потому терзал входную дверь моей квартиры, ударами ног. Надо знать, что я был принципиальным противником электрических звонков: лучше жить по старинке, ожидая сообщений о появлении гостя с помощью стука, а не наглого, назойливого звонка. По характеру "мольбы о помощи" можно было судить о личности просителя: Олег был в меру вежливым, относительно культурным и воспитанным, бессистемно образованным человеком. У моего друга была масса недостатков: главный среди них – это гиперболизированная любовь к своей персоне и переоценка собственных достоинств. В таких качествах он давал мне фору на много голов вверх и лет вперед… Я мирился с душевными изъянами друга только потому, что разделял его уверенность: "Надо любить, прежде всего, себя, а уж потом всех остальных!" Но у Верещагина была и масса достоинств, несколько смягчающих его психологическую слепоту. К тому же я понимал, что друзей, строго говоря, не выбирают – ими награждает Всевышний, скажем, как медалью за многодетное материнство, за храбрость или врожденное уродство. Олег платил мне взаимной любовью и привязанностью, правда, необъективного свойства: он, например, не замечал того, что мои достоинства выше, чем его "душевный капитал", а недостатки – значительно ниже!.. Я никогда не говорил ему об этом, надеясь, что, хоть и поздно, но он сам допрет до очевидного! Правда, прогресс такого рода можно было бы смело относить к разряду "невероятного". Все мы – люди – страшно субъективные существа…

В чем мы были похожи с другом, как две капли воды, так это преобладанием исключительного эгоцентризма. Тут, пожалуй, с нами тягаться не могло ни одно животное, наделенное мозгом. К тому необходимо добавить возрастную ригидность, приближающую нас к грядущему старческому маразму. Объективности ради необходимо уточнить следующее: Олежек был младше меня на один год, одиннадцать месяцев и восемнадцать дней…

Я взвешивал перечисленные обстоятельства, потягивался и смаковал только что прочитанный текст новой книги… Я спокойно ждал, добиваясь более веских доказательств "эгоцентрической лютости", исходящей от кулаков и ног моего друга. Наконец, там за дверью произошел инсайт, и дорогой Олежек заколотил головой в дощатую обшивку "железных ворот в чистилище", добавляя к спецэффектам еще и зубовный скрежет и матерные выражения… Посетителя пора впускать!

Верещагин проник через распахнутую мной дверь, лишь слегка кивнув мне – решительно и властно, как очевидный самоуверенный сатрап. Мне ничего не оставалось, как встретить его милой, лучезарной улыбкой. Олег был высок, строен, быстр, как кобра во время рокового броска, но одновременно и наивен, как та куропатка, для которой предназначался змеиный яд. Его прирожденную тягу к элегантности подчеркивал идеальный, подогнанный по самой последней косточке костюм, белоснежная рубашка и итальянский галстук – последний крик моды. Он нехотя стал разуваться, отдавая себе отчет в том, что тапочки ему будут предложены ветхие и намного менее опрятные, чем даже его уличные ботинки. Но таков был ритуал в доме хозяина и Олег вынужден был ему подчиняться. Потом он смерил меня и мое одеяние критическим взглядом. Я тоже взглянул в большое зеркало, висевшее в прихожей, сравнивая два отражения – элегантного плейбоя, то есть Олега, и взрослого детдомовского подкидыша, то есть меня… Сравнение было, естественно, не в мою пользу.

– Саша, ты, как всегда, оригинальничаешь: я ищу тебя по всему городу – здесь он, конечно, приврал! – вечно ты скрываешься по "конспиративным квартирам". У тебя дома никто не может пояснить, куда уехал хозяин, потому что твоя квартира пуста. Ты даже не оставил "темную женскую личность" для ответов на звонки или вопросы посетителей…

Я слушал его речь молча. Для чего тратить слова на ритуалы или на игру в "невежливое возмущение". Кто имеет право меня учить тому, как мне жить, где и с кем проводить время, кого оставлять "на связи", а с кем вступать в "связь"?

– Я по наитию действовал. – продолжил Олег свое нытье. – Догадался, что ты скрываешься в квартире Владимира, на Гороховой-30… Тебя можно понять: естественное влечение к комфорту. Дома-то ты давно превратил в "сарай", заваленный книгами… Но привычки свои босятские ты и в этот дом перенес: тапочки предложил, вынутые словно из жопы. Догадываюсь, что меня ждет, – мясо, отбиваемое на стене или подоконнике, чрезмерные запасы водки в холодильнике и прочее…

Это он намекал на то, что я обязан его покормить!.. Что такое "прочее" – он не уточнил, но можно было догадаться: работа без сна и отдыха над книгой, перемешанная с "женским вопросом". Как раз с бабами в период работы над книгой я завязывал напрочь, но пил регулярно, правда, по понемногу – для тонуса, для борьбы с бессонницей… А вот перебрался в квартиру Владимира только ради книг, тех редких, которых у меня не было. Володя, уезжая, всегда просил меня "приглядеть за домом", оставлял ключи, и был рад, если я пользовался его обширной библиотекой, собранной по какому-то особому "компасу". На днях Владимир Сергеев – сын моего давнего другу, к сожалению, рано ушедшего из жизни при весьма загадочных обстоятельствах, – должен был вернуться из срочной заграничной командировки. Я ждал его приезда, потому, что любил этого человека и надеялся на "подпитку" энергией, жизнелюбием, новостями из "чужого мира".

– Заткни фонтан, – как мог ласково я остановил речь Олежека, – проходи в кабинет, говорун. Меня ждут некоторые хозяйственные дела.

Олег не ошибался. Следующим пунктом моего ритуального обхождения с гостем было навязывание экстренного кормления – этим актом я как бы демонстрировал истинно русское хлебосольство. Не слушая возражений гостя – Олег всегда прикидывался человеком, только что плотно отобедавшим в "Метрополе", – я вынимал из морозильника кусок замороженного мяса и специальным ножом-пилкой отделял от него два порядочных шматка ледяной белковой массы. Оттаивание проводилось в экстренном режиме – под струей слегка теплой воды. Затем эти куски животной плоти тщательно отбивались. Дабы не будить соседей громом столешницы, "отбивание" проводилось на внешней, капитальной стене кухни – звук глушился ее массивностью, да и удар у меня уже был отработан специальный, "щадящий".

Олег знал, что возражать и бороться со мной бесполезно – я ведь воспринимал его посещение, как повод для выпивки и основательного закусона. В обычные дни любой хозяин ленится заниматься кухонными работами. Для таких целей нужно в доме держать женщину, но это по теперешним временам и дорого, а, самое главное, хлопотно!.. Суровые времена "перестройки" все основательно перепутали в головах моих сограждан, а женщины так просто "сдвинулись по фазе" – разучились дифференцировать постель и кухню. Да и пить они стали теперь больше, чем мужики, – там где раньше хватало двух бутылок, теперь требовалось четыре!

Пока я молотил мясо, а потом стирал брызги по стены, Олег принялся совать нос в мою рукопись. Он был неохоч до чтения – по-моему, давно остановился в литературных изысках на уровне сказок братьев Гримм – но заполнить минуты вынужденного ожидания чтением "первочка", "свежатинки" был горазд. Конечно, потом он будет приставать ко мне с вопросами, даже советами по поводу того, как нужно писать исторические романы, хотя разбирался в том, как свинья в апельсинах. Но меня уже давно не удивить "верхоглядством" – это основная болезнь моего друга. Существует такая порода людей: если они, например, освоили правила ведения боя на ринге "ad maksimum", то им обязательно кажется, что и во всех остальных делах они могут являться "великими тренерами".

Олег, нет слов, берег костюм от мясных брызг и кухонного чада, а потому уединился в моем кабинете. Когда я заглянул ненароком туда, то мог заметить, что "великий тренер" внимательно и с интересом читает только что испеченную мною концовку первой главы. Ее суть не трудно было вспомнить самому автору…