Масон

"Святая Земля была завоевана не одними сеньорами, но целыми народами, лихо откликнувшимися на призыв папы к Священной Войне, оглашенный в Клермоне. Многие паломники моментально поменяли тяготение к смиренной молитве на азарт воспользоваться разящим оружием. Огромные толпы страждущих перемены мест, военного безделья, дармовой жратвы, жажды крови и наживы двинулись в сторону Константинополя – к месту сбора армий Крестоносцев. Толпа выделила неожиданных, почти мифических, предводителей своей новой страсти. Фольклор сохранил многоцветные истории прежде всего о Петре Отшельнике – человеке, родом из Амьена, что во французском королевстве, давно посвятившим себя одинокому проживанию в лесу, молитве, посту и проповеди. Да, это был талантливый оратор, умевший в те далекие времена, когда люди не закабаляли себя обязанностью регулярного просмотра телевизионных программ, самого тесного общения с радиоприемником, балдежа у театральных подмостков, а собирались маленькими или большими кучками на открытых площадках – в поле, на опушке леса, на ярмарке – своими речами зажечь огонь в душах слушателей. Петр Отшельник был маленького роста, хилого телосложения, тщедушный. Но он обладал способностью почти гипнотического воздействия на толпу – особенно глупую, неразвитую, дикую, подверженную почти животным инстинктам.

Молва вещала о том, что Петр Отшельник первый раз добрался до Святой Земли в качестве обычного паломника. Он повстречался с патриархом города – достойным человеком, ищущим поддержки у христианского мира в борьбе с исламскими ортодоксами. Петр Отшельник был прирожденным проповедником, а может быть, и святым человеком, потому он предложил патриарху свое посредничество в передаче обращения к христианам всего мира. Патриарх, найдя в Петре Отшельнике сострадание к своим мольбам, воскликнул: "Брат Петр, Господу Нашему, если Он того захочет, хватит наших стенаний, слез и молитв. Но мы знаем, что наши грехи еще не прощены, и Господу есть за что на нас гневаться. Но молитва бежит в этом краю, что за горами, во Франции, есть народ, называемый франками, и все они добрые христиане; и поэтому Господь Наш даровал им великий мир и огромное могущество. Если же они сжалятся над нами, то пусть молят Господа нам помочь или держат совет, как это сделать, мы же надеемся, что Господь пошлет их нам на подмогу, и явит им свою милость, чтобы они могли исполнить наш труд; ибо вы видите, что от греков из константинопольской империи, наших соседей и родичей, мы не получаем ни совета, ни помощи, поскольку они сами повержены и не могут защитить свои земли".

Петр Отшельник, выслушав трогательную речь, прослезился и дал клятву: "Обещаю вам, что, если Господь доведет меня до тех мест, поведать нашему сеньору папе и Римской Церкви, королям, князьям и родичам с Запада в точности, как обстоят дела на святой Земле"…

В проеме кухонной двери появилась фигура Верещагина – ему не терпелось продемонстрировать свои представления о художественной литературе. Критик хренов, неуч, кандидатишко физико-математических наук!.. Сам не ведает, когда первая конституция России была принята, а туда же… метит в литературные эксперты…

Однако гость имеет право высказаться, но только, вестимо, в деликатной форме…

– Господин писатель, сдается мне, что твой Петр Отшельник по описанию уж очень похож на нашего Яшу Свердлова – блестящего большевистского оратора и мастера-интригана. Ты, наверное, и на "национальный вопрос" намекаешь – речь то идет о землях Израиля.

Надо сказать, что "еврейский вопрос" как раз был актуальным и животрепещущим для Верещагина – что-то в его генетических структурах было разбавлено соответствующими биологическими соками. Но только почему же такие подарки судьбы нужно воспринимать, как повод для рефлексии? Я, например, остаюсь совершенно спокойным, когда начинается разговор о нормандских бандитах-завоевателях, покоривших древних славян, да основательно пощекотавших печенки англичанам, французам, голландцам и другим народам, поселившимся по берегам морей. Набеги норманнов – были просто бичом для многих государств в средние века. Рюриковичи – это же варвары, бандиты, шутя покорившие сперва северо-западные территории будущей России, а потом и всю Киевскую Русь. Вплоть до Ивана Грозного корень такой власти держал подданных славян в страхе и трепете. Если хорошо разобраться, то и на Востоке, на Святой Земле с трудом найдешь чистый еврейский корень – их же топтали арабские племена, а затем европейцы жестокими Крестовыми Походами. В моем генофонде, как и у любого, так называемого, "русского человека", напутана масса бандитских кровей.

– Олежек, ты охолонись немного, подожди с критикой, читай пока внимательно рукопись, если уж влез в нее носом без моего разрешения. Сейчас выпьем, откушаем что Бог послал – все одно в сути Крестовых Походов без бутылки не разберешься!..

Верещагин пробурчал что-то неопределенное и на мягких лапах удалился восвояси. Мой друг никак не мог взять в толк, что "люди из народа" часто превращаются в мифологических героев даже более основательных, чем воистину Великие. Карл Великий, например, заслужил роль эпического героя только спустя три столетия после смерти, а вот тщедушный проповедник, называемый в народе Куку-петром (малышом Петром – по-гречески), разъезжающий в тунике из грубой шерсти с капюшоном на сереньком ослике по пыльным дорогам Азии и Европы, стал популярной персоной еще при жизни. Однако в трудные минуты Крестовых Походов наш герой преображался в отъявленного труса и не гнушался заурядным дезертирством. Так, кстати, вели себя и большевики в годину Гражданской войны…

Я чувствовал, что Верещагин опять углубился в рукопись, и его самовлюбленный ум сейчас расшифровывал логику моих представлений о Крестовых Походах. Он перенесся в район россыпей краеугольных камней истории.

"Петр Отшельник благодаря мастерским проповедям стал предводителем первой Крестовой экспедиции. В Поход для освобождения Святой Земли первыми собрались бедняки. Им было нечего собирать, ну а потерять голытьба могла только свои цепи – иного им не светило, легкая нажива или отпущение грехов было мифом!.. Их порыв сцементировал народный выдвиженец Петр Отшельник – о нем уже слагали песни. В том эпосе Петра награждали густой седой бородой, дающей силу всевластного Джина. Популярность святого человека переходила и на его осла: влюбленная публика выдергивала из ослиной гривы волоски, признавая их за символ счастья и успеха. Осел мучился от такого особого признания его заслуг, дичился толпы, ревел и лягался, старался убежать от почитателей. Каждый должен научиться защищать сперва самого себя, а уж потом и Святую Землю.

Уже в мае 1096 года маленький человек на осле покидал Лотарингию в компании с огромной толпой желающих наказать притеснителей христиан. Дорога была длинною в вечность, потому что для многих это предприятие закончится смертью, и своей родины они уже никогда не увидят. На одном порыве прошли Намюр, Льеж, Ахен, и уже в святую субботу Петр разбил лагерь под Кельном. Голодраное воинство сливалось с толпами бедняков, ведомых другими проповедниками. Здесь был Вальтер, наделенным потрясающе верным прозвищем – Неимущий! Его товарищи – Вальтер де Руасси, Вильгельм, Симон, Матвей и несколько других голодранцев, чьи имена и прозвища история не сохранила, но они были выделены толпой в предводители.

Набралось по некоторым оценкам до 60 тысяч человек, но более точные подсчеты ограничивались 15-20 тысячами. Шли все вместе – мужчины, способные держать оружие, но тянулись за воинами и старики, женщины, дети, паразитирующие на возможностях Крестового Похода. Эта лавина приобрела свойство "снежного кома", потому что "идеологическая обработка" – проще говоря, подстрекательство через проповедь – делала свое дело. Беднота почти поголовно стремилась уйти от постылой жизни. Семена проповеди, падавшие на благодатную почву недальновидности, моментально произрастали, давая отменный урожай, но не святости, а воровства, бандитизма, грабежей населения, попадавшегося по дороге. Ведь грехи-то были уже отпущены авансом самим папой – наместником Бога на земле.

Войско Петра Отшельника покинуло Кельн после восемнадцати дней отдыха, то есть 19 или 20 августа 1096 года. Ему удалось провести свое войско через Германию, Болгарию, Венгрию без происшествий. Однако Вальтер Неимущий, двигавшийся со своей "братвой" отдельно, в Болгарии в ответ на отказ предоставить продовольствие, ответил разграблением Белграда. Шайки его головорезов ловили местное население и нещадно избивало. Только авторитет Петра Отшельника позволял ему сдерживать грабежи и, вместе с тем, добиваться снабжения дикой толпы продовольствием. Но и ему не всегда сопутствовала удача. Группа отбившихся паломников после ссоры с местными болгарами подожгла мельницы, расположенными вдоль Моравского моста. За виновниками была устроена погоня войска правителя Ниша. Арьергард бедняков-крестоносцев был настигнут и нещадно разбит: многих взяли в плен, отобрали сундук с награбленными ценностями.

Петр собрал остатки своего войска и прибыл в Софию для краткой остановки. Ему разрешили разбить лагерь только в Бела-Паланке. Там Святого человека впервые встретили посланцы императора Константинополя Алексея Комнина, поставившие жесткие условия, только после выполнения которых крестоносцы могли получить провизию. Выполняя строгие предписания толпа, не задерживаясь более трех дней в одном городе, доплелась наконец-то до Константинополя. Весь переход от берегов Рейна до Босфора занял чуть больше трех месяцев.

Интересные исторические зарисовки сделала родная дочь императора Константинополя Анна Комнина. Дело в том, что народы этой древней цивилизации смотрели на пришельцев из Европы, как на дикарей, варваров и их удивляло многое. По словам дочери императора: "Самодержец собрал ответственных военноначальников Ромейского войска, приказал заранее приготовить по пути следования крестоносцев запасы провизии. Но предупредил, что в случае попыток грабежей коренного населения, придется обстреливать и отгонять отряды пришлых людей".

Крестоносцы из бедноты так распоясались, что принялись даже сдирать свинец, покрывающий купола церквей. Император поспешил переправить толпы паломников на восточный берег Босфора. Для постоя крестоносцам была отведена крепость Цивитон неподалеку от Еленополя, на берегу Никомедийского залива. Пришельцы придавались разнузданному грабежу, ссылаясь на то, что находятся на вражеской земле. Тут уж вовсю и без прикрас проявились истинные мотивы "святого похода" – голодранцы спешили прибрать к рукам все, что плохо и хорошо лежит. А "крупные звери" с графскими титулами пойдут по следам голытьбы, но будут отвоевывать для себя целые города и крепости. Вполне закономерно происходили и распри между крестоносцами внутри лагеря: там сталкивались интересы ломбардцев, немцев и французов. Многие отряды рвались вперед, забывая об осторожности, преследуя только одну цель – наживу. На исходе сентября месяца отряд германцев захватил крепость Ксеригор, что расположена в четырех днях пути от Никеи. Турки, сперва отрезав в пагубную жару от источников воды основную массу народа, устроили настоящую бойню крестоносцам.

Петр Отшельник на время отлучился в Константинополь для переговоров о продовольствии, его отряд тут же, оставив в крепости Цивитот беззащитных женщин и детей, отправился грабить поселения в долине Дракона. Там грабители влипли в хорошо организованную засаду: турки сперва перебили мужское воинство, а затем обрушились на женщин и детей, спрятавшихся за стены Цивитота. По словам императорских хронистов и Анны Комининой, из костей погибших крестоносцев к 1101 году была сложена огромных размеров гора. Позже будет воздвигнута стена из камня, щебня вперемешку с костями убиенных – она станет гробницей-памятником крестоносцам. Отсюда возьмут начало многие легенды, вошедшие в народный фольклор: "Песни о пленниках", "Песни об Антиохии", "Взятие Иерусалима". Но крестоносцев уподобляли и с бродячими бандитами, и нищими проходимцами, и с участниками сказочных битв в пустынях. Красива легенда о крестоносцах, строящих дворец для "Карборана" – для султана по имени Кербоги. В другой легенде разбросанные по пустыне крестоносцы из бедноты выбрали себе королем рыцаря по имени Тафур. Они вскоре превратились в проклятых пожирателей человечины – в тафуров.

Весь такой новоявленный эпос, наделенный огромным "душком" грехопадения, сконцентрировался вокруг Петра Отшельника. Однако, дурная слава только усилила обаяние его исторического образа. Все выдававшееся под знаком наивной, но "абсолютной правдивости", приобретало идеальную красивость. Чего стоит, к примеру, "Песнь о Рыцаре с лебедем". Песнь начиналась милыми словами: "Мы споем вам про Круглый Стол, но я не хочу вам поведать ни басен, ни лжи, я вам спою песнь, не лишенную притягательности, ибо она является правдивой историей, а потому истинна"…

По стопам той же "народной мудрости" продвигались и большевики, их последователи, завалившие грудами печатной лжи прилавки книжных магазинов, газетных подшивок. Но их вели ленинские тезисы о справедливости партийного вымысла, создающего самые справедливые легенды, способные конкурировать даже с реальностью.

"Песни в те века превозносили не столько победителей, сколько побежденных, поскольку логика событий была такова: Крестовый Поход, по мнению папы и многих христиан, был жертвой во имя Бога. Значит "Герой" должен стать мучеником! Если языческий герой есть победитель, то библейский герой – мученик, подобно Иисусу Христу, распятому за любовь к ближнему!..

Крестовый поход бедноты по внешней окраске воспринимался официальной религиозной идеологией, как героическая жертва. Папский легат Адемар Монтейский величал поход "помощью бедным" и предупреждал: "Никто из вас не сможет спастись, ежели не будет почитать бедных и помогать им. Ведь они каждодневно должны возносить молитвы Господу за ваши грехи". Трогательность подобных воззрений доходила до парадоксов: с 1212 по 1213 годы был организован крестовый поход детей, но это уже была коварная утопия!"…

Олег Верещагин опять прибежал ко мне на кухню, пылая негодованием, когда стол был почти накрыт, но "наш барон" не поспешил броситься помогать мне в сервировке стола, он только давал указания:

– Саша, я не вижу соли на столе, и хлебушка необходимо еще подрезать. А почему же нет квашеной капустки, соленых огурчиков, маслин?

Можно, конечно, было одернуть тунеядца, но я прощал ему и более серьезные грехи. Я только ласково поправил друга, чтоб он не потерял контроль над обжорными эмоциями окончательно.

– Уймись, сука пушистая! Что же я сейчас, ночью, побегу искать тебе квашеную капусту, огурцы и маслины. Подумай ты своей кандидатской головой, напряги физико-математические способности. Будешь есть и пить, что дадут! Это только тебе одному повезло: эксплуатируешь своих сердобольных сестричек на домашних работах, а я привык к спартанской жизни…

Олежек, вообще-то, весьма быстро приходил в норму: спускался с облаков на землю, но выпивал водки после моральной встряски больше, чем обычно. В революционные праздники он совершенно не пил, словно бы ждал призыва – "К оружию, братья!" Но Зюганов молчал, сытый и довольный своей ролью в современном международном рабочем движении, персональным автомобилем с "мигалкой", бесплатной дачей, шикарной квартирой, очень далекой по комфорту от "подполья".

Олег не стал больше вертеться у меня на глазах, а убежал в комнату дочитывать, взволновавшие его тексты. Он только буркну мне на ходу:

– Вообще-то, можно было накрыть и в комнате стол. Чего ж ютиться по кухням, как заговорщикам-диссидентам…

На последнюю реплику я даже не посчитал нужным отвечать. Бить надо буржуев недорезанных! Вот мой ответ международному империализму…

А Олег, конечно, завис на той части рукописи, в которой описывается судьба рыцарей-баронов. До таких описаний Олежек был охоч невероятно. Сказывались генетические комиссуры из сфер настоящего и прошлого. Тоже мне, нашелся Гусинский недорезанный!..

Да, конечно, Олежек читал не отрываясь мои тексты, я даже засомневался, стоит ли его звать к столу – может быть, сожрать все за двоих. Верещагин читал и удивлялся: "Армии баронов были полная противоположность современным войскам, прежде всего, по организации. Барон собирал своих вассалов под знамена по строго определенному регламенту: только на сорок дней можно было закабалить воинство. По истечении такого срока вассал имел право покинуть поле боя, не обращая внимания на исход сражения. Городское ополчение имело право отходить от своего города только на расстояние одного дневного перехода. Естественно, что Крестовый поход в далекие земли ставил перед баронами совершенно другие задачи: возникали не только потребности чисто военные, но и экипировочные, продовольственные.

Можно считать удачей, что все войско шло к Константинополю разными маршрутами. Но даже тогда возникли некоторые трудности связанные с тем, что предшествующий "поход бедноты" истощил запасы провианта в отдельных территориях и оставил недобрую славу об "европейских варварах". В войсках крестоносцев было объявлено о смертной казни любому, кто будет уличен в воровстве, грабеже, насилии.

Понятно, что Византия демонстрировала своим отношением к Крестовому Походу готовность к порабощению Востока. Мерещились многим невероятно-грандиозные события. В свою очередь, европейское воинство лицом к лицу встретилось с иной культурой, ее творцом была развитая греческая нация, намного обогнавшая в развитии своих северных и западных братьев-христиан. Поскольку папа назначил Константинополь местом сбора Армий Крестоносцев, то все обязаны были подчиниться такому решению. Однако расхождения интересов быстро выявились: все были негативно настроены к императору Алексею, многие имели стычки с его сановниками и войсками. За движением крестоносцев следили специальные воинские патрули, пытавшиеся пресекать грабежи и анархию.

Алексей, прежде всего, потребовал от именитых руководителей армий принести ему клятву на верность, то есть стать его вассалами, что, естественно, не входило в планы крестоносцев. Но император мог в любое время воспользоваться самым верным способом воздействия на чужеземцев – ему было легко прекратить поставку продовольствия. Голод являлся хорошим рычагом воздействия на крестоносцев, судьба и главный в данном случае ее водитель – император неоднократно им пользовались. Неожиданно Алексей нашел верного помощника в рядах крестоносцев – это был нормандец Боэмунд Тарентский, самый беспокойный, коварный и неутомимый авантюрист. Он и Сицилию-то захватил практически в одиночку.

Боэмунд был скор на любой обман ради достижения собственных целей. Он не останавливался перед невероятной резней, обманом, подлогом. Но сердце Анны Комниной, видимо, было покорено неординарной, страшной личностью. Она оставила запись о нем: "Не было подобного Боэмунду варвара или эллина во всей ромейской земле. Вид его вызывал восхищение: большой рост – почти на локоть выше самого высокого воина – живот подтянут, бока и плечи широкие, грудь обширная, руки сильные, идеальные пропорции. Волосы светлые, пострижены относительно коротко, лицо выбрито, глаза голубые. Весь облик Боэмунда был суров и звероподобен, его смех для других являлся рычанием зверя".

Сам Боэмунд без проволочек и оговоров согласился принести клятву на верность императору Византии и через некоторое время склонил к ней и всех остальных рыцарей. Боэмунд много сделал для того, чтобы взять город Антиохию, но еще более настойчивую деятельность он развил для того, чтобы взятый осадой город перешел к нему во владение"…

Наконец, узы товарищества и зов голода принудил меня позвать Олега к столу: мясо простывало, а водка приятно леденила пищевод даже на расстоянии, одним своим видом. Запальный сок фонтанировал в полость желудка, как Петергофский "Самсон".

Странно, но Олег при первом же моем призывном окрике легко оторвался от рукописи, и это даже несколько покоробило мое авторское самолюбие. Мы сели за стол, нагрузили снедью тарелки, наполнили рюмки… И тут сказалась давняя и тяжелая хроническая болезнь моего друга – он принялся произносить тост. Тосты у Олега всегда были продолжительными, бестолковыми, но обстоятельными…

– Господин писатель, вольный книжник, самозванный мастер слова! Сашка друг! Гонорары твои псы съели, но ничего – не волнуйся, попадешь в тюрягу, мы тебе подкинем!..

Я сперва не мог врубиться: что за чертовщину он мелет? Но потом вспомнил старинный фильм "Дело Румянцева" и понял, что Олежек цитирует из него кусочек… Именно в том фильме маститый вор диктует мальчику письмо в тюрягу, таким образом "переводя стрелки" на безвинно пострадавшего шофера Румянцева, прекрасно сыгранного артистом Баталовым. Я позабавился началом тоста, но, однако, сделал для себя и некоторые выводы.

– Олежек, насколько я тебя понимаю, ты решил спонсировать выход в свет моей новой книги про масонов? Или тебя главным образом заботят мои перспективы попадания в "тюрягу"?

Верещагин недовольно поморщился – он страшно не любил, когда его перебивают, курочат тост.

– Саша, ты все же плохо воспитан! Ломаешь весь кураж! Неужели ты думаешь, что оплата издания книги для меня проблема. Я оплачу и издание твоего полного собрания сочинений – в твердой обложке, с иллюстрациями от лучших художников – ты только пиши! Издание "полного собрания", естественно, происходит после кончины автора: полного отказа писать или перехода в мир иной… Ты-то что предпочитаешь?..

Это, конечно, уже была месть! Гадкая и коварная. Олег загонял меня в мышеловку…

– Я предпочитаю, чтобы ты закончил свой тост побыстрее, и мы спокойно выпили бы тогда!.. – уточнил я свои желания.

– В этом вопросе, как говорится, у нас тобой, Александр, полное совпадение во взглядах. – Олег как бы выправлял свои эмоции, но еще не погасил недовольство моим вмешательством полностью. – Саша, меня всегда удивлял твой выбор тем для новых книг: были же и другие врачи-писатели – например, Чехов, Вересаев, про современных "комиков" я уже и не говорю – но они выбирали, с позволения сказать, "легкие темы". "Бытовщина" была сферой приложения их творческого таланта. Но ты все время лезешь в сферу скользких и даже опасных тем!..

Олег впился в меня глазами, словно пытаясь вычленить корень моих творческих потуг. Он воспринимал меня, конечно, как вещь в себе. И общение с тайной его – постороннего наблюдателя за творческим процессом – сильно возбуждало и озадачивало. Он все еще не хотел верить в то, что творчество – это таинство. Понять его истоки, мотивы, законы развития может только человек, втянутый Божьим промыслом в круг сложных отношений мифического и реального. Но меня сейчас беспокоило другое, я видел, что водка в рюмках согревается, а мясо остывает. Мне удалось сломать "творческий порыв" Олега – я не позволил ему проговорить свой тост битый час, но необходимо резво переходить к другому виду таинства – к "пьянке"…

– Я понял вас, мой юный друг, – "пепел Клааса стучит в вашем сердце". Но скажи откровенно: ты желаешь выпить до того, как и водка, и пища потеряют товарный вид?..

Олег не был поэтом, но иногда начинал говорить стихами, именно этого я и стремился избежать…