Вкус времени – III

И Саша доподлинно знал, что и Щеголевы приняли участие в укреплении «правильной» и «славной» веры в России, ведь в те далекие времена становления христианской религии на Руси их род мог активно влиять на преобразования в государстве, будучи не последней фамилией в русских княжествах. Семейные мифические предания сохранили свидетельства о трагических и величественных событиях в Рязанских и Московских уделах, в которых принимал участие их старинный род. По крайней мере, что подтверждалось уже документально, его прадед Александр Арсеньевич в XIX веке внес малую толику в продвижение света веры, воздвигнув Крутогорский храм на собственные средства. И Александр Владиславович, продолжая эту святую традицию, по мере своих скромных сил и возможностей, вместе с соратниками тоже помогал сохранить и возродить Православную Веру после коммунистических гонений – он принимал участие в восстановлении церкви Петра и Павла в Петергофе.

Но стоит, все же, вернуться к подножию другого храма – Святой Софии, в Стамбул.

Этот поражавший воображение храм, явился шедевром среди всех православных базилик построенных как до шестого века, так и много позже. Даже великолепный Исаакиевский собор в Петербурге, хотя и совершенно другой по стилистике, но столь же монументальный, не производит столь внушающего впечатления величия, как самого здания, так и Православной веры.

Храм Святой Софии воздвигли архитекторы Анфимий из Тралл и Исидор из Милета. Его огромный купол, под сень которого вошли русские путешественники Щеголевы, был возведен на четырех столбах с помощь своеобразных парусов. Массивные опорные столбы, совсем не заметные для зрителя и сорок окон, прорезанных в основании купола, создавали необыкновенный эффект – чаша купола словно парила над храмом. Соразмерный с величием Византийского государства в то время, храм Святой Софии воплощал в своем образе представления древних создателей его о вечных и непостижимых «сверхчеловеческих» началах мирозданья.

Храм, превращенный в музей, был полон, хотелось сказать – паломниками, но нет, всего лишь туристами со всего света. Слышалась японская речь, немецкая, чешская и даже афганская. Афганцы, кстати, отличались от всех остальных туристов своим строгим и каким-то родным советским, совершенно безликим одеянием.

Воспользовавшись моментом, когда никого из персонала исламского «музея» рядом не было, Саша перекрестился и вознес нехитрую молитву о воскрешении и возрождении всех христианских реликвий и светочей.

По очень субъективному мнению Щеголева, мусульманство, как одна из самых «молодых» религий, пока еще не смогла освободиться от средневековых заблуждений и своего скрытого жестокого и первобытного начала. Сомнение, прежде всего, вызывало очевидное расхождение благородных слов с делами мусульман, когда борцы за свободу, богохульно используя вечные святые истины, убивали и резали людей направо и налево. Доморощенного богослова тревожило также то, что в основе этой религии лежит ежегодная кровь, пусть даже и овцы, а также тот факт, что исламисты, за неосторожно сказанное слово, считают своим долгом и почитают за честь забить камнями до смерти любого еретика. Таких зверств нет ни в каких других мировых религиях, не считая диких языческих.

Аллах говорит: «если ты хочешь, чтоб тебе было хорошо, не смотри наверх, смотри вниз, на тех, кому хуже, чем тебе, и обретешь покой».

Разумно, но, к сожалению, развитие событий показывает что мусульмане-азиаты, живущие действительно хуже европейцев-христиан, смотрят только вверх и желают жить именно так, как в Европе, причем, сейчас и сразу. И обвиняют всех и вся, естественно, кроме себя, в своей же недееспособности, подменяя идеалы веры и справедливости мирскими желаниями. Эти вопросы, по мнению Щеголева, относятся скорее к социальной сфере, к области чистой морали, чем к вопросам религии.

И в то же время, а что тогда есть сама религия? Не в том ли состоит суть, что никому не вредно помнить, как бы не вознесся он высоко и как бы не велик и могущественен был он, что есть тот, кто всегда выше, всегда сильнее и всегда мудрее тебя?

Есть ли Бог, нет ли – вопрос совсем не материальный, но и не только философский. Для человека, желающего хотя бы просто существовать на белом свете, нет другого пути кроме пути мира и добра. Нелепо было бы утверждать, что стезя человека в совершенствовании зла и орудий смерти, как может показаться обозревая историю человечества, и поэтому любое бесовское начало противно Господу, суть самому человеку.

В людских сложных взаимоотношениях все едино неприемлемо, когда в результате страдают простые люди…

Как бы там ни было на самом деле, но пока что мусульманские идеологи не смогли убедить мир в справедливости и человеколюбии своей веры, когда простые приверженцы Аллаха и Магомета, прикрываясь их именами, взрывая и себя и других, норовят поссорить весь мир. А сегодня они подключили к этому дьявольскому празднику уже и женщин, и оголтелые шахидки, обмотавшись взрывчаткой, желают взорвать и любовь, и всю будущую, еще не родившуюся жизнь.

Или, возможно, дело вовсе не в этнических религиях – просто злая энергия, источаемая бездумной технологией и людскими грехами, достигла критической массы, что время от времени случается в этом мире, и черный дух, излившись через края ада, проник на землю? И, кажется, что только добро и терпение, а не битвы и противостояние, способны разрешить дела человеческие. А когда кажется, креститься надо…

Конечно, необходимо время и терпение, чтобы мы, люди разных убеждений, нашли одну общечеловеческую справедливость и научились ценить и уважать, как это не покажется странным, прежде всего, себя. Истинно уважая себя, человек никогда не сможет переступить через Божьи заповеди, существующие во всех религиях, а значит обидеть и оскорбить другого, априори равного ему человека.

Хотя нам ли судить, и что мы можем знать о путях Господних…

Так что Саша осенил себя крестным знаменем хоть и тайно, но гордо – с чувством уважения к святыням и православия и восточной религии, которая нашла в себе силы немного подвинуться и освободить храм от не предназначавшихся ему обязанностей. Он видел, что в этом огромном как мир бывшем православном храме, превращенном в музей, в центре исламской страны, мирно гуляют и любуются этим шедевром зодчества и человеческого трудолюбия люди разных наций и разных вероисповеданий. Щеголев углядел в этом факте символ будущего примирения и единения народов на основе простых и понятных истин – не убий, не укради, не возжелай…

Поклонившись, Александр мысленно передал привет и благодарность главному Византийскому собору, прародителю Русской веры, от Владимирского собора в Херсонесе и церкви Петра и Павла в Санкт-Петербурге.

И, вспомнив святое чудо на Крестовоздвижении во Владимирском соборе, Саша ощутил, что духовный мост накрепко соединил столь далекие берега.

За неделю до этих событий Саша, Аля и Маша побывали на Православном празднике Крестовоздвижения в Херсонесе на окраине славного русского города Севастополя.

Это Крестовоздвижение было, как считал Щеголев, Великим событием и не только Православным, но и светским – государственным и политическим, так как восстанавливался и воскресал собор, воздвигнутый на святом месте принятия христианства князем Владимиром и, следовательно, всей Русью. И сегодня, также как тысячу лет назад, происходило воскресение веры и надежд русских людей. Отсюда, из теперешних руин, из до сих пор доживших древних стен и начертанных на них имен вновь пойдет непоколебимая сила Отечества, еще вчера немного покачнувшегося, но выстоявшего и пережившего злой век людских мучений.

Тогда, на светлом празднике Крестовоздвижения, свершилось чудо! При соприкосновении нового креста с главой собора, словно безмолвная вспышка, произошло необыкновенное явление, – в ясном небе возникло белое изображение храма, своей вершиной, касающееся креста.

Что это – предвестие, знамение? По меньшей мере, как посчитал Александр, это был знак торжества возрождения Веры народа и становления Российского Государства.

И ничего, что сегодня Херсонес и Севастополь «принадлежат» самостийной Украине, волею Хрущева вместе со всем Крымом, одним махом отданных братской республике, – хай живе славный Киев! В те времена никто, в том числе и самый мудрый и дальновидный председатель председателей, и в страшном сне не мог предвидеть распада великой коммунистической державы на удельные княжества. История, как известно, ничему не учит, и Новая Византия тоже просуществовала недолго. А что касается Украины, то, несмотря ни на что, мы единый народ и это наш общий православный мир. И странно, что сегодня исконно русским людям, проживающим на исторической земле У КРАЯ России, хочется подчеркивать эту свою обособленность. И река Рось находится близ Киева и впадает в Днепр, а истоки Днепра на Смоленщине. Ведь никто же не говорит, что Киев – древняя столица, скажем, Речи Посполитой или Османской империи. Даже новые «реформаторы от истории» знают: Киев – стольный град святой Руси, в котором, собственно, и зародилось наше общее государство.

В этом смысле показательна точка зрения классика украинской литературы Семена Скляренко. В своей книге «Владимир» он пророчески пишет:

«…И никто из них (братья – князь Владимир и князь Ярополк) не знал того, что именно в это время к украинам Руси, к мирным городам и селам на западе подступает враг, который давно уже отточил свой нож и ждет только случая, чтобы напасть.

– Drang nach Osten!

Этот клич угрожал славянским землям уже не впервые. За всем, что творилось на Руси, пристально следили германские императоры, за спиной которых стоял римский папа».

Великие народы могут и должны подняться над простотой бытовых отношений и перемочь, кажущиеся первостепенными и насущными, никчемные житейские неурядицы. Единение добрых сил того стоит. Хватило бы только разума и способностей понять всю глубину и грандиозность событий, в которых наши народы принимают непосредственное участие.

А время окончательных расчетов придет.

Обязательно.

Турецкий, вернее, византийский храм Святой Софии открыл для Александра какие-то новые истины.

А чудо на Крестовоздвиженье в Херсонесе заставило поверить, что все возможно в этом мире.

Да, для того чтобы обрести подлинные покой и счастье в любви и вере, подумал Саша тогда, нужно обязательно пройти все испытания предназначенные, наверное, каждому человеку. Иначе невозможно понять, что же такое настоящее счастье и что же такое любовь на самом деле.

Этими сказочными путешествиями в Стамбул и Крым, закрывающими ХХ-й век, откроем новый этап жизни Щеголевых. Но все это случится много, много позже, четверть века спустя, а сегодня…

…Опоздав на прямой поезд до Ленинграда, демобилизованный солдат – рядовой Щеголев, сел на электричку до Москвы. Ехать днем в «гражданке» с воинскими документами срочника было гораздо рискованней, но интересней – присутствовал элемент авантюры. В отличие от кондовых дембелей, которые загодя готовили специальную форму, альбомы и чемоданы под общим названием «дембельский», Сашка первым делом, получив увольнительные документы на руки и простившись с ребятами, переоделся в заранее припасенную «гражданку» – синий костюм, замшевые туфли и обычную, не зеленую рубашку, в ту уже непривычную одежду, которая, по его мнению, должна была сразу придать ему чувство полной свободы. Да и козырять уже осточертело.

Как же он мечтал об этой минуте! Правда, парадную военную форму со всеми своими скромными регалиями он свернул и положил в портфель – на память! Такой цивильный вид, может быть, и вызывал у Саши какие-то высокие чувства, но имел существенный недостаток: теперь нужно было покупать обычный билет, а денег после торжественных проводов оставалось в обрез. Несмотря на подозрительных милиционеров и постоянно мелькавших патрульных, до Москвы Саша доехал без приключений.

А Москва, как и положено, встретила «гостя столицы» суетой вокзалов, толкучкой у метро и такой знакомой Александру с детства праздничной атмосферой новой жизни. С Курского вокзала Щеголев вышел в город и с удовольствием пешком проделал путь, который он, новобранец, прошел два года тому назад в другую сторону.

Но на Ленинградском вокзале его все-таки настиг карающий меч воинской дисциплины. А началось все прозаически: в обычной кассе билетов на сегодня не было. Тогда Саша пошел в воинскую. Когда он уже брал билет, предъявив красный (рядовой) военный билет, ему на плечо опустилась тяжелая рука.

– Почему не в форме, солдат? – Это был патрульный офицер, – предъявите документы, и отойдемте в сторонку.

Саша лихорадочно соображал: из-за такой чепухи накрылся дембель, на гарнизонной «губе» промаринуют, обратно в часть отправят! Он уже держал билет в руках и рылся в карманах в «поисках» документов. С двух сторон встали патрульные солдаты. Поезд отходил через полчаса…

И тут Александр решился – он резко толкнул офицера и сделал подсечку правому патрульному, зря учили что ли, тот грохнулся. Офицер тоже не удержался на ногах и далеко отлетел, ударившись о какой-то торговый сундук. Саша опрометью рванулся, расталкивая толпу, прямо на железнодорожные пути. Народ сомкнулся за ним, отсекая от преследователей. Краем глаза он успел заметить, что, растерявшийся поначалу стоявший слева патрульный бежит за ним, но явно не слишком старается. Щеголев спрыгнул с перрона и, пробежав вдоль путей, на четвереньках перелез под поездом на соседнюю платформу. Подтянувшись за поручни и с ходу запрыгнув в какую-то электричку, Саша понесся по вагонам, хлопая дверьми, дальше к голове поезда. Сильно мешал портфель, но не бросишь же – там армейские «реликвии»! Саша перекинул ношу в другую руку и попытался отжать дверь с противоположной стороны вагона. Удалось! Он обеспечил себе путь отхода, можно немного и отдышаться. Саша рассчитывал, что патрульный офицер не видел, до какого города он брал билет и специального оцепления именно поезда Москва-Ленинград не будет. Он помнил, что ленинградский поезд отходит с четвертого пути, то есть, через одну платформу от этой, и значит нужно было как-то перебраться еще через два состава. А времени уже не оставалось. Саша выглянул из тамбура, погони видно не было. Он спрыгнул вниз и опять под вагонами перебрался ближе к концу перрона, а оттуда, кажется, уже на нужный путь. Пробежав под платформой, и зайдя с головной стороны состава, Щеголев, весь перемазанный мазутом, наконец, вылез на дневной свет у родного ленинградского поезда. Оглядевшись, он запрыгнул в первый же вагон и пристроился в дальнем купе. Оставалась минута…

Как ни долга была эта минута, но состав тронулся! Вот теперь-то, уже можно было сказать, что Александр Щеголев возвращался домой.

Необходимо пояснить, почему Александр опоздал на прямой поезд Владимир – Ленинград.

Простившись с ротой, в которой он провел, может быть, и не лучшие, но очень полезные два года, Саша мысленно уже окончательно расстался с армией. Он уходил один по личному распоряжению начальника политчасти, и оркестр не сыграл ему «Прощание славянки». Но все равно сейчас он был счастлив, не подозревая, что Советская армия самое спокойное и предсказуемое место в мире, и ох как нелегко ему придется в будущей «свободной» гражданской жизни.

Перемахнув по старой привычке через забор, он направился через Доброе село к вокзалу. Но, проходя мимо знакомого дома, в котором теперь жил их бывший сержант Десятков, женившийся после демобилизации на местной девчонке, Саша решил заскочить к ним уже в новом, вольном качестве. Была суббота и Десятков с супругой, к несчастью, оказались дома. Бывший сержант, на удивление, очень обрадовался Саше, видимо памятуя о совместно прожитых «боевых» днях и их приятельских отношениях.

Он быстро организовал праздничный стол и после банкета, как Саша не отговаривался, оставил ночевать, говоря при этом, что «поезда каждый день ходят, а когда мы еще увидимся, – утром я тебя сам посажу на поезд». И действительно, тут Саша был с ним согласен, – когда еще…

К тому же и воздух свободы пьянил, что хочу, то и делаю – день плюс, день минус, все равно он свободен и когда угодно доберется до родного города. И последний вечер во Владимире сопровождался нескончаемыми разговорами – «А помнишь?..», хотя былинные события происходили недалече и были совсем не «преданьями старины глубокой».

Кстати сказать, Саша, как всегда, готовил сюрприз своим близким и никому не сообщил о своем приезде, написав в последнем письме, что сроки «дембеля» покрыты мраком, и поэтому задержку в дороге мог себе позволить.

Сержант Десятков был родом из Бийска. Он с увлечением рассказывал о своем родном Алтайском крае. О красотах гор и долин, чистоте рек и озер, о добрых сибирских людях. Но сам после армии остался почему-то во Владимире. Оно, конечно, и понятно, красоты красотами, но медвежий угол (в прямом смысле) и есть «медвежий угол». Любой городок в центральной России после непролазной тайги покажется раем.