Вкус времени – II

Вспомнились лунные вечера…

Только к концу сезона в Сиверcкий совхоз для совместной обработки материала явились Мишустин и Савинов. У Щеголева теплеет на душе, ведь только в компании с другом Владислав расцветает и оба находят массу общих интересов и тем для разговоров.

Хронометражисты всей компанией начали готовить свои записи к окончательному завершению в виде сводных таблиц. Когда начались дожди и холода, мальчиков потянуло домой, и они договорились с Кузьминым, что берутся обработать материал сдельно, за сто рублей на брата. До этого они получали в месяц 40 рублей и рассчитали, что уложатся с подведением итогов в два-два с половиной месяца. Каждому нужны были деньги, чтобы купить первый в жизни костюм, кое-что по мелочи. Получаемая до сих пор зарплата целиком уходила на харчи. Обед на вокзале стоил полтинник, на Белогорке в столовой опытной станции, имеющей дешевые продукты, брали за худший обед столько же. Когда Щеголеву сказали об этом, он первый раз в жизни зашумел, назвал такую цену грабежом, бессовестным по отношению к молодым работникам станции. Несколько опешивший жуликоватый на вид заведующий, заколебался, уступил, скрепя сердце, и назначил за стандартный обед 30 копеек. Но обиженные хронометражисты отказываются от стандартных обедов и по воскресеньям откушивают на вокзале, а по будням готовят дома.

В совхозе иногда режут «говядину», мясо делят по числу работников, которых приглашают выбирать порционы по иерархии. Хронометражисты стоят на последней ступени служебной лестницы, но и то, что им достается, значительно улучшает их питание.

Во время жизни в совхозе Щеголев получает известие, что братьев Росинских – Алексея и Константина – посадили. Их обвинили в связях с английскими шпионами братьями Кэб!

Английские братья служили летчиками на петергофском аэродроме. Шпионы бывали на даче у русских Росинских, игрывали со шпионскими целями в преферанс, по-шпионски таились на музыкальных вечерах, в то время пока один Росинский играл на виолончели, а другой на пианино. При обыске у Алексея Росинского, бывшего морского офицера, обнаружили старый и ржавый револьвер системы «Бульдог», поэтому ему дали десять лет, а Константину, у которого не нашли даже мухобойки, «всего» пять.

Константин Михайлович сумел выжить. Ему помогло то, что он имел медицинское образование и, в конце концов, вернулся в семью, хотя и очень изменившимся. И до ареста он не был рачительным хозяином участка и дома, а тут и совсем опустил руки. А Алексей Михайлович не вынес длительной каторги и умер в тюрьме. Сравнительно незадолго до ареста, уже в зрелом возрасте, он женился на девушке, которая годилась ему в дочери, и у них было двое малолетних детей, оставшихся теперь без отца. Дикий произвол не знал жалости и губил жизни не только «преступников», но и членов их семей. Даже людоеды не ведали таких обычаев.

Как было признано впоследствии, все осужденные оказались без вины виноватыми…

Читая подобные трагические сообщения из дома, Владик ужасается, и думает, что здесь не обходится без провокаторов из-за рубежа. Наши же на такое неспособны! Но кто это осмелится доказать или просто высказать вслух?!

Между тем мальчики понемногу собирают свои пожитки и, наконец, уезжают из совхоза в город. Там они упорно трудятся и к январю 1930 года заканчивают обработку материалов по хронометражу. Они сдают великолепно выполненные Мишустиным таблицы и сводки, пояснительные записки, черновики наблюдений и получают по сотне рублей. Для Щеголева сторублевый куш явился первым крупным заработком. Он и Савинов хотят купить бостоновские костюмы. Бостон является самым модным материалом.

Не один день ходит Владислав со своими деньгами по магазинам, пока не находит желаемое в бывшем торговом доме Мертенс, что расположен на Невском против улицы Большой Конюшенной. Не помня себя от радости, молодой покупатель платит в кассу около сорока пяти рублей, и становится обладателем, впервые в жизни, собственного костюма. До этого, в торжественных случаях, младший брат одалживал пиджак у старшего. А Мишустин не стал долго искать, и смирился с черно-зеленым костюмом из трико. Однако, имея красивую фигуру, он великолепно выглядит и в своем трико, которое сидит на нем будто сшитое у лучшего портного. После окончания работ по хронометражу и беготни в поисках костюма, встает вопрос о дальнейшем устройстве. Учиться или работать?

Родители и брат не торопят с выбором, никогда не упоминают про деньги, требующиеся на содержание Владислава. В материальных вопросах в семье всегда соблюдается высочайшая терпимость и какие-либо попреки или счеты исключаются. Вероятно, такая деликатность повелась исстари, когда папа годами не работал в Кашире, а семейные никогда не заикались о своем трудном, полуголодном существовании. Через некоторое время Владислав отправляется на биржу труда, которая к тому времени доживает последние деньки. Пятилетка требует все больше рабочей силы, подбирая остатки свободных кадров. И не успел юный безработный встать на учет, как его направили на обучение в химическое училище.

Случилось так, что Щеголева одновременно зачислили и на чертежные курсы, куда он подал заявление вместе с Мишустиным. Владислав заколебался. Ведь он любит графику, немного рисует для себя, и из него вышел бы хороший чертежник, а к химии он равнодушен и химическое производство кажется ему грязным и опасным делом. Но в пользу модной химии его склоняет брат, который занимается в химическом техникуме. Борис, наконец, получает серьезную специальность, гордится этим и хочет увлечь на ту же дорожку и Владика. В результате младший брат после семейных дебатов, собрав волю в кулак, идет в химическое училище.

А Мишустин, которого так же приняли на чертежные курсы, без своего друга заниматься на них не стал.

В химучилище набирается целый класс переростков, направленных сюда после средней школы. Среди соучеников Щеголев встретил давнего знакомого Вадима Фихтенгольца, внука известного математика. С ним и еще с одним товарищем новообращенный химик совершит на каникулах незабываемый поход по Карелии.

Это было необыкновенное и волшебное путешествие по северным краям. Юные землепроходцы чувствуют себя если и не Левингстонами, то Ермаками уж точно! Компания плывет на пароходе более 850 километров по Неве, Ладоге, Свири, Онежскому озеру и высаживается в Медвежьей Горе. Оттуда, от древней Онеги, впоследствии начнется Беломоро-Балтийский канал, построенный силами каторжников.

Белый винтовой пароход прошел, словно ладья викингов по водным дорогам Русского государства с запада на восток до Онеги, а потом повернул резко на север. По бортам их парового ковчега проплывали: Орешек, города Петрокрепость, Старая Ладога, Лодейное поле. Исконная северная Россия, с дремучими лесами корабельных сосен, заповедными угодьями зверей и птиц, глубокими чистыми озерами, полными серебристой форелью и судаком.

От Медвежьей горы туристы идут пешком на водопады Кивач, Гирвас, Порпорог. На самом большом водопаде – Киваче они наблюдают залом из сплавляемых бревен, спускаются к бурлящей стремнине и пытаются разобрать затор. Однако все их попытки тщетны, водопад крепко держит свою добычу. Снизу молодые сплавщики с уважением смотрят на лавину падающей воды, которая ломает и разбивает толстенные кряжи в щепки. Самонадеянных туристов могло запросто увлечь в поток, но все, к счастью, обошлось благополучно. В другом месте, в тихом заливе, любители приключений переходят от берега до берега по бревнам, покрывающим залив сплошным ковром. Под их ногами стволы елок и сосен колышутся, вертятся, погружаются, идти и страшно и очень интересно.

По пути от водопада к водопаду юноши любуются голубыми, туманными озерами, с которых с шумом и плеском тяжело поднимаются крупные, жирные утки. Вокруг озер, между замшелыми серо-зелеными валунами обильно цветет розовый пахучий шиповник. Стоят теплые, солнечные дни июня, и даже северная природа расцветает под скудными лучами полярного солнца. В некоторых местах виднеются лесные гари еще не заросших молодняком, вокруг деревья побиты и хранят следа артиллерийских обстрелов. Как потом объяснили местные жители, то были следы войны с белофиннами двадцатых годов.

Компания сравнительно близко подходит к границе с Финляндией, и в одной приграничной деревне, как к ученым-путешественникам из самого Ленинграда, к ним обратился молодой карел. Он попросил написать от его имени заявление и направить его в одно из центральных учреждений Карельской ССР в Петрозаводске. Жалобщик объяснил, что местные власти ущемляют его хозяйство и не дают покоса для коровы. Хоть продавай кормилицу-корову! А ведь он является верным помощником советской власти, работает тайным сотрудником НКВД и ловит перебежчиков через границу. Вот и в эту белую ночь команда дежурила в засаде, да нарушитель не появился.

Перебежчики из местных жителей частенько доставляют своим семьям из-за кордона продукты питания, одежду, с которыми здесь стало очень трудно. Ведь там, за границей, как рассказывают, лесорубы зимой получают, кроме зарплаты, целый фунт масла в день. А здесь и коровенку держать не дают!

Молодые люди с удивлением слушают откровения агента и обещают помочь. Они сочиняют прошение и подписываются – «ленинградские трудящиеся». Глядя на взволнованное лицо низкорослого, вертлявого и конопатого просителя, Щеголев думает: видно знают твои односельчане, что ты за птица, можешь любого из них продать и выдать и за полфунта масла. Оттого и ненавидят тебя в селе, отказывая в самом необходимом, желая, чтобы сдох ты поскорее и не гадил близким людям.

На обратном пути от конечной точки путешествия – водопада Порпорог, юноши нанимают подводу, которая доставляет их на ближайшую станцию железной дороги. Проселок петляет по лесу, колеса на удивление ветхой, грязной и неблагоустроенной телеги мучительно подпрыгивают на корнях и камнях, усеивающих дорогу, так что пассажиры вынуждены идти пешком.

На станции выясняется, что до поезда остается целая ночь, и путники располагаются на лавках. Бока ломит от твердых досок, кругом же по-карельски мусорно и неуютно. В середине ночи раздается шум, крики, топот, стук прикладов. Кто-то сдвигает макинтош, которым накрылся Щеголев. Проверка документов. На сердце становится необъяснимо тревожно. Удивительная вездесущесть органов ГПУ – здесь, в казалось бы глухих местах, что делать врагам советской власти? Но нет, они, враги, наверное, не менее вездесущи, чем их преследователи! Всех ожидающих поезда отправляют в каталажку – и то дело – там светло и тепло. Утром выясняется, что искали беглеца из лагеря. Конечно, наивно было думать, что беглец будет спокойно похрапывать на людной станции, но власть напоминает: от меня не уйдешь! Проверив у ленинградских краеведов документы, их неохотно отпускают, бубня вслед что-то нерадостное.

Еще темно, но постепенно бледные звезды начинают гаснуть, и на востоке заалела слабая заря. Станция оживилась, по углам закопошились бабы с мешками и узлами. Вскоре за лесом, разбудив окрестное эхо, раздался гудок паровоза, застучали колеса, и прямо из елок вынырнул поезд. Путешественники садятся в допотопные вагоны, имея билеты до Петрозаводска. Дальше здесь никто не ездит и других билетов не бывает. Во время краткой остановки в столице Карелии надо во что бы то ни стало получить билеты до Ленинграда. Но местные пассажиры сообщают, что такой маневр осуществить не легко, у кассы дежурит толпа жаждущих иметь такие же билеты.

Поезд не спеша движется меж двух стен темных елей, редко-редко мелькнет серенькая деревушка под серыми же драночными крышами, осветит зеленоватым светом хлебное поле или луг, сверкнет синее озерцо. Ленинградцы, посматривая в окошко, тем временем составляют план атаки на транзитную кассу в Петрозаводске.

Вот, наконец, поезд затормозил у столичного перрона. По жребию за билетами отправляются Фихтенгольц с товарищем, а Щеголев остается караулить вещи. Владислав отгоняет настырных мешочников, едущих до ближайший станции, и с волнением ожидает возвращения гонцов – вдруг они не получат билетов?! Вот уже брякнул второй звонок, а ходоков все нет.

Что делать, выгружаться с вещами или ехать зайцем? В последнюю минуту товарищи возвращаются радостные и сообщают, что получили билеты с черного хода, а перед кассой остались бушевать толпа менее ловких транзитников. Таковы столичные петрозаводские порядки.

Когда вагоны уже застучали на выходных стрелках, Щеголева вдруг осенило:

– А заявление, заявление-то карела о покосе отправили? Забыли наверно в суматохе…

Фихтенгольц, как будто вспомнив, хлопает себя по лбу.

– Ах, мать честная! Вот оказия.

Потом, выдержав паузу и ухмыльнувшись, бросает:

– Отправили. С молоком будет карел.

Все располагаются на своих местах и поезд, выбираясь из неказистых пригородов, берет направление на Ленинград. Владик лежит на верхней полке, под голову, к горячей трубе отопления, он положил большую банку компота из черешни, купленную в одном из местных сел. Он не сообразил, что консервы и тепло являются антагонистами. И действительно, по приезде, в Петергофе, когда он начал открывать банку, из нее ударила струя пены и забродившие черешни разукрасили белоснежные стены дачи.

Через некоторое время Фихтенгольц раздал товарищам по путешествию фотоснимки карельских пейзажей, деревень и северных старожилов, но изображения оказались скверными, так как, при зарядке кассет в неудобных условиях почти все негативы были засвечены. На этот раз научного отчета, да и просто документальных воспоминаний, не осталось…

Лето кончается, осень вступает в свои права. В химическом училище возобновляются занятия. Щеголев успешно овладевает химией, и переводится с семестра на семестр без экзаменов по основному предмету. Вскоре его выпускают на завод Химгаз аппаратчиком и лаборантом со специализацией по крекинг-процессу.

Но успехи в химии не означают, что выпускник полюбил эту науку, завод и модный крекинг. Тогда этот процесс только заимствовался в Америке, куда ездил главный инженер Химгаза набираться опыта.

Щеголев получает под свое командование опытную установку, на которой он стал выгонять химический продукт весьма летучий и капризный. Работа на установке сносная, но иногда бывает нужно готовить концентрированный раствор едкой щелочи или дежурить на хлорной станции. На воздухе едкий натр быстро мокнет, делается скользким, от него во все стороны летят жгучие брызги, мгновенно выжигающие на коже болезненную рану.

Бригадир Щеголев и его подручные работают в толстых, но уже дырявых шерстяных костюмах, в резиновых сапогах и перчатках, надев защитные очки и шапки. Отбитые куски натра берутся в руки и швыряются в бак, где они растворяются «острым» паром. При этом необходимо избежать всплесков горячего концентрированного раствора, разлетающегося вокруг на три метра и прожигающего насквозь все вокруг. Щеголев каким-то чудом избежал травм, но другие исполнители таких цирковых номеров не были столь удачливы. Иной раз опытная установка простаивает ввиду нехватки рабочих и тогда молодого бригадира назначают дежурить на хлорной станции. Чертыхаясь, он отправляется на ненавистное рабочее место.

Почти все время здесь нужно носить противогаз, который быстро намокает, очки в нем запотевают, так что хочется немедля сбросить такую докуку. Но подобная неосторожность может обернуться бедой, потому что смертоносный хлор порой вытекает сквозь неплотности в аппаратуре и его вдыхание грозит отеком легких и смертью. Частенько с хлорной станции отправляют пострадавших в больницу им. Цимбалина, находящуюся, к счастью, рядом с заводом. Владислав к своему неудовольствию уже сделал заключение, что все цеха и помещения на химическом заводе таят в себе многообразные вредности. Например, ему довелось в период практики дежурить в компрессорной, где баллоны накачивались горючим газом из непредельных углеводородов. Он долго не мог понять причину тумана, который возник у него в голове после дежурств на баллонном пульте. Туман напоминал алкогольное опьянение, мысли ползли как черепахи, при чтении содержание прочитанного не усваивалось, с усилиями воспринималась речь собеседника, не запоминались цифры, адреса или формулы.

Молодой химик впал в отчаяние, подумав, что мозги у него становятся набекрень, и он не сможет учиться и понимать даже элементарную азбуку. Только после окончания практики и исчезновения влияния ядовитых газов, он понял, что стал жертвой отравления непредельными газами.

Щеголев, даже будучи неискушенным практикантом, видит, что весьма несовершенная, первобытная технология, неопытность инженеров, многие из которых являются выдвиженцами, часто ведут к авариям, травмам, неполадкам в производстве. Для примера далеко ходить было не надо. Рядом построен специальный цех для получения этилен-гликоля, в котором установлены металлические колонны высотой с четырехэтажный дом. Колонны толстенные, литые, набитые кольцами Рашига. По расчетам, которые согласовывались с профессором Добрянским, внешне очень похожим на Остина Чемберлена, сырье, поданное наверх колонны, должно вытекать внизу в виде этилен-гликоля, напоминающего патоку. Увы, снизу текло, но нечто другое. Исходный горький продукт не захотел превращаться в сладкий гликоль при любых давлениях, температурах и катализаторах.

Но гликоль нужен для многих опытов и в результате слесари взяли котел на три ведра, приварили и нему трубу, обмотанную электроспиралью, и таким образом создали новую, оригинальную «аппаратуру» в целях получения несговорчивого зелья.

Лаборанты налили в котел исходное сырье, под котлом зажгли газовую горелку, спираль включили в сеть и вскоре в змеевике холодильника зажурчал чистый этилен-гликоль. Без огромного цеха, без чугунных труб весом в сотни тонн, без миллионов колец Рашига и без миллионов рублей затрат. Монументальные и величественные колонны с лестницами, площадками и балюстрадами, аппаратчики решили использовать для прицельного плевания. Внизу на полу они ставят бутылку без пробки, сами забираются на верхнюю площадку и с высоты четвертого этажа стараются плюнуть в горлышко бутылки. Имеются снайперы, выполняющие фокус виртуозно. Так «окупается» стоимость громоздкой, но бесплодной опытно-производственной установки.

Вредность производства частично компенсируется выдаваемым бесплатно молоком и хорошей кормежкой в столовой. Заведует столовой кавалер ордена «Красного знамени» рыжеватый еврей. Орденоносцев в стране не так много и с ними считаются. Кто-то из товарищей видел, как однажды орденоносец перешел площадь в неположенном месте. Тогда переходы только вводились в правила движения и соблюдались строго. К нарушителю сейчас же подлетел милиционер с квитанцией наготове. Но завстоловой только распахнул пальто, под которым виднелся красный бант ордена. Милиционер козырнул и ретировался не солоно хлебавши.

В столовой кормят сытно, вкусно и без карточек Щеголев иной раз берет три-четыре блюда, завершая обед компотом или вареньем. Без такого подспорья для развивающегося организма, частенько травмируемого вредными химикалиями, неизвестно как могло бы закончиться пребывание на ненавистном заводе.

Вместе с Владиславом в цехах и лабораториях трудятся и другие выпускники училища. Он хорошо узнал деловую, миловидную, стройную девушку из параллельной группы – Катю Балкову. Встречаясь с ней, он почему-то немеет, краснеет и не может связать и двух слов. Впоследствии, уйдя с завода, Щеголев нашел ее адрес, и пытался возобновить знакомство. Но из его попыток ничего не вышло. Катя попросила во имя чувства, в котором он признался, оставить ее в покое. Она написала, что знакомство с Владиславом ей интересно, но, увы, невозможно. По-видимому, Катя уже вышла замуж.

– Опоздал, непростительно опоздал! – с горечью корил себя разочарованный молодой человек, изо всех сил старавшийся забыть красивую девушку.

В эти трудные годы НКВД всюду имеет свои глаза и уши, которые следят за каждым. Не понятно, чего так боятся – восстания, саботажа, диверсий, заговоров?! Трудно себе представить, чтобы здравомыслящий человек начал бороться против мероприятий полезных родине, русскому народу. Вредительство или злопыхательство, в особенности, маловероятно среди молодежи, варящейся в гуще советской жизни и с энтузиазмом участвующей в построении нового общества.