Лето вёльвы

Волимир вновь улыбнулся:

– Отлично! И это тоже служение. Познавать природу, открывать её законы, изобретать что-то новое, создавать технологии, которые будут менять мир – это и ещё множество другого. Служение имеет разные формы. Просто выбирай ту, что тебе больше всего нравится. А дальше следует запустить движение и начать изменение.

– А обязательно что-то менять? – насупилась девочка.

– А тебя всё устраивает? – вопросом на вопрос ответил дед.

– Нет, – помотала головой Снежана. – Но мне не очень хочется делать что-то для других.

– Тогда делай для себя.

Дедушка хитро подмигнул внучке и наклонил голову в другую сторону, от чего его белые волосы свесились через плечо пушистым лисьим хвостом.

– Даже если ты будешь открывать тайны этого мира для себя, у тебя наверняка появится что-то интересное, что можно передать другим в обмен на те же деньги. Или возьмём науку. Чтобы вести исследования, нужна лаборатория со сложным оборудованием и разными специалистами. Быть универсалом тяжело и порой скучно. Значит, ты входишь в коллектив учёных, которые делают какие-то открытия, разрабатывают новые теории, модели или технологии. И уже это движет мир, меняя в нём жизнь. Знаешь одну шутку про науку?

Девочка медленно покачала головой:

– Что такое наука? – мягко и вкрадчиво спросил Волимир, и тут же сам ответил: – Наука – это способ за государственный или корпоративный счёт удовлетворить своё любопытство.

Снежана осторожно улыбнулась. Шутка показалась ей забавной, но она не до конца понимала, к чему ведёт дедушка.

– А зачем вообще менять мир? – спросила она. – Нельзя как-то без этого?

– Без изменений тебе быстро станет скучно, – пожал плечами дед. – Жизнь – это движение. Движение – это изменение. Поэтому изменение – это смысл жизни. Единственный смысл. Всё остальное – наносное или второстепенное.

Он вгляделся в воду, подумал и добавил:

– Знаешь, полтора века назад жили два учёных. Они оба занимались физикой и математикой. Одного звали Уильям Томсон, а второго – Рудольф Клаузиус. Независимо друг от друга, в одно и то же время они сформулировали то, что в итоге назвали вторым законом термодинамики. Суть его очень проста: тепло всегда стремиться перейти от более горячего тела к более холодному, а наоборот произойти само по себе не может. Для этого нужно какое-то внешнее воздействие. Вот так и получается, что любое разогретое тело без посторонней помощи остывает, а вот опять нагреться может, только если что-то вновь начнёт на него влиять. Теперь давай посмотрим, что такое температура? Это движение молекул. Чем быстрее движутся молекулы, тем горячее вещество. То есть, если ничего не делать, то рано или поздно движение всех молекул остановится, и вселенная застынет в холодной неподвижности. Это называют эффектом тепловой смерти. Но если во вселенную постоянно добавлять какое-то новое движение, то жизнь будет продолжаться потенциально вечно.

– Я чего-то не видела, чтобы суп в комнате смерзался в ледышку и умирал, – скептически заметила Снежана.

– Это потому что на него постоянно воздействует окружающий воздух, – дед загадочно пошевелил пальцами. – А ещё в нём бегает и занимается своими делами целая куча бактерий, для которых суп – дом родной. Прокипяти его, помести в абсолютно изолированные от всего условия, и он застынет. В ледышку, конечно, не превратиться. Но однажды просто распадётся на составляющие.

Девочка сморщила тонкий носик, представляя себе, сначала кучу деловитых бактерий в рабочих спецовках, а затем распадающийся бесцветным порошком суп.

– Ну а так он стухнет и тоже однажды исчезнет, – не сдавалась она.

– Верно, – улыбнулся дедушка. – Но его молекулы никогда не остановятся. Они будут находиться в постоянном движении и в постоянном взаимодействии. Форма супа всё время будет меняться, вещества распадаться и пересобираться в новые соединения. В итоге суп исчезнет, а на его месте образуется нечто совершенно другое. Кстати, в абсолютно чистых условиях он не стухнет. А в глубокой заморозке просуществует очень долго. Правда, если ты его разморозишь лет через тысячу, вот тут и выясниться, что суп прямо на твоих глазах расползётся в киселеобразную однородную массу.

– А что, кто-то замораживал суп на тысячу лет? – с любопытством и толикой ехидства уточнила Снежана.

– Про суп не знаю, – лукаво улыбнулся Волимир. – А мамонтятину размораживали. Пока туша была замёрзшей, то с виду вроде и ничего. Один мужик даже пробовал. Но стоило мясу полностью оттаять, как оно расползлось киселём. Все клетки в мягких тканях вымерзли, и их оболочки разрушились. В замороженном виде их форму держал лёд. А затем растаявшая вода размыла всё в кашу.

– Круто, – оценила внучка.

Дедушка выждал несколько секунд и подытожил:

– На научном языке подобные процессы называются энтропией. Существует она во всём, не только внутри вещества. Человеческое общество или психика тоже может подвергнуться этим разрушительным процессам. Будет сначала угасание, затем застой и в итоге распад. И единственная сила во вселенной, которая способна сопротивляться энтропии – это сила разума. Подвижного, живого разума, который познаёт, ищет новое и меняет окружающий мир.

– А как это может быть в психике? – не поняла девочка.

– Очень просто, – охотно пояснил дед. – Сядь на попу, сложи руки и ничего не делай долго-долго. Сначала тебе станет скучно, затем твоё тело ослабеет, мышцы уменьшатся, за телом ослабеет и разум, мозг начнёт разрушаться и упрощаться, выключая целые участки за ненадобностью. В итоге ты умрёшь.

Снежана задумалась. Жутковатая картина её впечатлила.

– Но ведь все и так рано или поздно умрут, – тихим голосом заметила она.

– Вероятнее всего, – безразлично пожал плечами Волимир. – Но вот насколько длинной, насыщенной и интересной будет твоя жизнь?

Он хитро подмигнул внучке.

– И у вселенной, получается, всё то же самое? – недоверчиво уточнила девочка.

– У вселенной всё, конечно, не так быстро, как у человека, – усмехнулся дед. – Но и она может умереть, если в ней прекратятся изменения. Они жизненно необходимы для всего вокруг: и для вселенной, и для нас.

Волимир протянул руку и быстрым движением взбаламутил воду в бочке. Глаза Снежаны широко распахнулись, а спина выпрямилась в струнку. Ей показалось, что всё тело взорвалось и закипело тысячами пузырьков. Но удивительно – это было даже приятно. В ушах всё ещё стоял отзвук мелодичного плеска воды, словно рядом зажурчал стремительный прозрачный ручей, звонко и мягко бегущий по гладким сероватым камушкам. Девочка обожала этот звук. Но она не поняла, как дедушке удалось столь точно его воспроизвести рукой в бочке. У неё так красиво никогда не получалось.

– Я только что внёс изменение в эту воду, – услышала она мягкий голос деда. – Мне захотелось добавить в неё бурный поток горной речки, и я это сделал. Теперь вода здесь немножко изменилась. У неё появился другой заряд. Слабый. Ещё несколько минут, и он сойдёт на нет. Но я и не стремился полностью трансформировать тут воду. Лишь на время, чтобы показать тебе, какие интересности может нести в себе изменение.

Он подался вперёд и наклонился к самому лицу внучки. Их взгляды встретились, и Волимир со вкусом произнёс:

– Движение запускает изменение. Изменение поддерживают внутри живой огонь. Благодаря этому, ты всегда сможешь ощущать вкус жизни, и тебе никогда не будет скучно. Главное – используй эту силу разумно. Бестолковое перекрашивание всего подряд по десять раз на дню – это не изменение, это суета. В любом изменении всегда важно знать, чего ты хочешь получить, и важно видеть, как оно движется от малого к большому. Тогда ты будешь в центре яркого потока, и сможешь им рулить так, как сама пожелаешь.

Снежана медленно кивнула, не в силах отвести взгляд от гипнотических глаз деда. Те сияли яркой голубизной прозрачного неба.

Глава 2. Чердачное волшебство

Ближе к вечеру Снежана решила обследовать второй этаж. Здесь было несколько комнат, двери которых выходили в небольшой и практически пустой коридор. Только шкаф одиноко стоял в углу, и его створки создавали впечатление входа в ещё одно помещение. Девочка даже осторожно приоткрыла их и заглянула внутрь. Но потайной комнаты в шкафу не оказалось, только подушки, одеяла и пастельное бельё. Она ещё медленнее закрыла створки самого обыкновенного шкафа. В ощущениях старая мебель казалась Снежане тускло-коричневой и какой-то полупрозрачной. И тут юная исследовательница неожиданно для себя обнаружила деревянную приставную лестницу. Та притаилась в узком пространстве между шкафом и стеной.

Чуткие пальцы девочки осторожно коснулись одной из перекладин. Дерево оказалось шершавым и ничем с виду не обработанным. Оно рождало внутри тёплое и бархатистое чувство. В голове словно бы проявились замершие в ожидании пушистые солнечные зайчики. Как зачарованная, Снежана медленными движениями вытащила лестницу из-за шкафа и прислонила её к стене. Ладони уже увереннее погладили дерево. Оно пахло мутной серо-белой пылью, под которой притаилась янтарная смола, подрагивающая полужидкими капельками. Рука скользнула выше, на следующую перекладину, и ещё выше, и ещё. Ступеньки казались отшлифованными валунами или причудливыми плотинами, лежавшими поперёк речного русла. Ладони обхватили самую верхнюю перекладину, до которой девочка смогла дотянуться с пола. Но её взгляд продолжил движение дальше, дошёл до потолка, и наткнулся на едва заметный люк.

«А что там?» – мелькнуло в голове у Снежаны. Она осторожно переставила лестницу чуть в сторону, совмещая верхние концы стоек с квадратом люка. Поднявшись по ступенькам, девочка очень медленно, чтобы не шуметь, отодвинула запертые шпингалеты, упёрлась ладонями в крышку и толкнула её наверх. Та оказалась тяжёлой, но Снежана справилась. Из проёма пахнуло пылью и душноватым теплом. Воздух наполнился кружащимся движением потревоженного роя серых липких пылевых «мошек». Вместе с ними, совершенно негаданно, вниз воздушным водопадом обрушилось яркое ощущение облегчения и освобождения. Последнее так ошеломило Снежану, что она чуть не загремела вниз с шаткой лестницы. Голова мотнулась туда-сюда, хвост светлых волос ударил по плечам. Девочка беззвучно чихнула, снова поймала это искристо-белое чувство лёгкости и свободы. Оно уже почти исчезло вместе с дуновением спёртого воздуха, и маленькая исследовательница поспешила за ускользающим ощущением.

На чердаке оказалось не так пыльно и грязно, как показалось в начале. Хотя, девочка всё равно ступала осторожно. Сухие деревянные половицы чуть слышно поскрипывали под ногами, щекоча нервы сладковатой тревожностью и ожиданием какого-то чуда. На полу лежал только одинокий старый ковёр. Он был скатан в широкий приплюснутый рулон, и, казалось, служил магнитом для пыли. Большая её часть оседала именно на нём. За день обшивка крыши накалилась на солнце, но откуда-то тянуло сквозняком, принося немного свежести и движения в местную духоту. По углам жались тени, причудливо дрожали на изгибах балок и в узких просветах между перекладинами. Они казались объёмными и живыми, но Снежана не обратила на них почти никакого внимания. Её взгляд замер на солнечном пятне посреди чердака. Вечерний мягкий свет лился из небольшого слухового окошка, и девочка шагнула к нему, словно мотылёк к пламени свечи.

Тонкие ладони осторожно коснулись прохладного запылённого стекла. В голове Снежаны вспыхнул мягкий перекат жёлто-серых бликов. Но она мысленно смахнула их в сторону. Фиалковые глаза широко распахнулись, заворожённо глядя на открывающийся с чердака вид.

Соседские домики казались отсюда игрушечными. Участки напоминали расчерченную объёмную модель из пластика или картона. Взгляд не спотыкался о высокие стены и другие преграды. Он птицей летел вдаль, прямо поверх крыш и деревьев. Снежане чудилось, словно она держит мир на своих ладонях. Ну, или хотя бы маленькую его часть. Это рождало внутри чувство нереальности и собственной огромной величины. А ещё здесь было укромно и спокойно. Она видела всё, а её – никто. И это тоже захватывало дух, вызывая желание смотреть и смотреть, целиком отдаться во власть странного то ли полёта, то ли расширения, то ли ещё чего-то такого, для чего у девочки не хватало слов.

Казалось бы: что тут высоты-то? Маленькое слуховое окошко на чердаке двухэтажного дедова дома возвышалось над землёй метров на семь-восемь, не больше. Высота третьего этажа в обыкновенной многоэтажке. А Снежана в городе жила аж на седьмом. То есть гораздо выше. Но там такого захватывающего вида не открывалось. Только жутковатое чувство пропасти вниз и обидный барьер стены дома напротив, который загораживал даже часть неба. В кирпично-бетонном лабиринте городских многоэтажек взгляд всё время чем-то обрывался и переполнялся однообразием. А здесь был простор. Он казался волнительно-ярким и до остроты живым.

Вид с чердака вызывал у Снежаны ощущение огромного объёма. Он буквально распирал её голову и грудь, вязко стекал ниже, расширяясь в животе. Казалось, что ещё немного, и вся улица окажется внутри тела девочки. Или она растянется, как надувной шарик, вместив в себя все окрестные дома с их участками, сараями, банями, деревьями, грядками и теплицами. Это пугало и манило одновременно, и Снежана не могла оторваться от гипнотического зрелища. Сердце часто стучало в груди, словно пойманная птица. Дыхание сбивалось от волнения. Ещё бы секунда, и она, возможно, провалилась бы в это ощущение целиком. Нечто внутри уже готовилось вывернуться наизнанку. Жутковато, но вместе с тем и приятно…

И тут голос дедушки прервал это падение в неизвестность.

Снежана с досадой прикусило губу. Волшебство момента исчезло, разбилось тысячами невесомых осколков, растворилось прозрачными плёночками. Несколько секунд она раздумывала, не затаиться ли на чердаке. Но быстро отказалась от этой идеи. Открытый люк и приставленная лестница выдавали её укрытие с головой. Ещё подумав, девочка всё же решила не игнорировать голос деда. С ним тоже было интересно. Да и на чердак всегда можно вернуться чуть позже.

Ладони медленно оторвались от потеплевшего стекла. На нём остались два чётких узких отпечатка, между которыми виднелся третий – маленький и смазанный. Снежана смущённо потёрла кончик носа, которым она, оказывается, тоже успела прижаться к окну. Дед окликнул её повторно, и девочка резко отвернулась от заветного прохода в волшебный мир.