Последняя ночь моей убогой жизни

– О чём ты, ма? – я не понимал, куда она клонит и взял её за руки. – Конечно, не буду…

– Твой отец не уходил, Малик, ушла я, – быстро выпалила мама.

«Класс» – прокомментировал ситуацию Дэмиан.

Глава 20 – Deux ex machina

– Что?.. Как это? Ты же говорила… нет… ты говорила, что это он нас бросил… – Хэнк был ошеломлён и бормотал, как сумасшедший.

– Нет, – отрезала мать. – Когда я забеременела тобой, я поняла, что твой отец не изменится и что я не хочу, чтобы мой сын вырос в таких условиях. Ничего не сказав Рамизу о тебе, я подала на развод и вернулась в отцовский дом, – увидев отупевший взгляд Хэнка, мама начала тараторить. – Я понимаю, что это было необдуманно, но ты должен понимать, что я была молодой, гордой и сильно обиженной. Я любила твоего отца, честно, любила. Просто он не был человеком, с которым мне стоило заводить семью, и как только я устала терпеть его выходки, я ушла и решила воспитать тебя сама.

– Погоди, то есть… он не знает?.. Не знает обо мне?.. – я всё ещё прибывал в шоке.

Мама стыдливо посмотрела в сторону и виновато покачала головой.

– Он много раз приходил, стучался, кричал, чтобы я вернулась… часто пьяный… но я не открывала. Я не хотела его видеть и уж точно не хотела брать денег его родителей. Со временем он перестал… потом прошло ещё немного времени, и он согласился подписать бумаги… Я слышала, что он уехал в другую страну и женился… – мама заплакала. – Эх, сглупила я тогда, Малик, сглупила… просто ты не знаешь… не знаешь, как мне было сложно… он был молодой, приходил пьяный и провонявший насквозь запахом духов… Я уже видела такое у своих подруг… родственников, и я… я…побоялась, что если останусь с ним, то он сделается ещё хуже, а я испорчу жизнь и тебе и себе, поэтому я и ушла… Не знаю, может мне и не стоило этого делать. Может мне просто стоило потерпеть? Многие ведь так и живут… – мама заплакала ещё сильнее.

Какая-то часть меня, точнее говоря, логичная и эмпатичная София понимала маму и её гордость, ведь всем было бы сложно мириться с постоянными изменами, но другая, более эмоциональная часть, хорошо помнила насмешки других детей из-за моих потрёпанных вещей и не хотела прощать матери её опрометчивый поступок.

«Она явно поспешила. Он мог бы измениться. Мог бы стать другим» – мрачным тоном мысленно сказал Хэнк.

«Ей было больно, – ответила ему София, сидя рядом со мной за барной стойкой в слезах. – Мама поступила так, как считала нужным. Не смей обвинять её, Хэнк! Она вырастила нас»

«Да, но она могла бы взять его деньги. Мы могли бы быть… мы могли быть как Орхан, – мечтательно ответил Хэнк, переваривая полученную информацию. – Богатыми… или, как минимум, обеспеченными…»

«Ценой её страданий?! Нет, Хэнк, это не жизнь. Прошу тебя, утешь её. Скажи, что всё нормально и что ты понимаешь» – попросила София и Хэнк понимающе закивал.

– Ма… ма… – почти шёпотом позвал маму Хэнк, взяв её за руку. – Не плачь, слышишь? Я тебя ни в чём не виню. Ты вырастила на… меня, как могла и за это я вечно буду тебе благодарен, – голос Хэнка звучал твёрдо и уверенно, несмотря на усталость, чувствующуюся в нём.

«Чёрт… нам же нужно забрать её слёзы, – вытирая собственные влажные щёки вспомнила София. – Хэнк…»

«Сейчас» – на удивление кратко и серьёзно ответил ей он.

Он встал, быстро подошёл к маме, согнулся практически вдвое и крепко обнял её. Она плакала и говорила что-то извиняющимся тоном, пока Хэнк продолжал обнимать её, не выпуская из рук. Нас замучила совесть, потому что он делал это по большей степени не для того, чтобы утешить её, а для того, чтобы её слёзы падали на его плечо.

Вскоре он разжал объятия и мама, шмыгая носом, сказала, что идёт умываться. Когда она исчезла из виду, Хэнк вытащил из кармана сосуд для второго противоречия, который, кстати, был куда меньше первого, после чего он подложил его к плечу и силой воображения выжил всю жидкость из рубашки, которую сотворил, чтобы притвориться мной. Слёзы послушно вытекли в сосуд, наполнив его как раз до той самой линии, обозначающей лимит.

– Странно. Такое впечатление… – подозрительным тоном начала София.

– …что Дамбл Дор точно знал, сколько именно слёз я получу от мамы? – закончил за неё я.

– Ага, – закивала она. – Даже не знаю, знал ли он, что твоя мама пустит достаточно слёз для выполнения задачи или… может, всё это никому не нужный фарс?.. – спросила она меня.

– Не знаю. Не нравится мне, что всё сошлось прям тютелька в тютельку. Слишком подозрительно, – я нахмурился и проверил время. – Времени мало. Возвращайся, Хэнк, нам ещё третье противоречие искать.

«Скоро буду, – Хэнк был молчалив, мрачен и задумчив. – Только с мамой попрощаюсь»

Вскоре мама вернулась. Её нос был красным, глаза влажными и опухшими, и она продолжала шмыгать носом. Мама виновато сутулилась и избегала глаз Хэнка, словно боясь увидеть там презрение, обвиняющее её в трудном детстве.

– Ма… слушай, прости, что я тебя расстроил, – неуклюже начал Хэнк, не зная, как подступиться к ней после столь тяжёлой беседы.

– Ничего, милый, – голос матери снова стал лёгким, как перышко и делая вид, что она прибирает дом, она махнула рукой. – Рано или поздно я должна была тебе это рассказать. Аллах бы не простил меня, если бы я утаила от тебя правду. Может, позавтракаем? Я купила свежий хлеб.

– Я бы с радостью, ма, просто мне надо идти… – Хэнк озадаченно почесал голову, пытаясь придумать убедительное оправдание столь скорому уходу, которое бы не сделало матери больно, ведь она могла неправильно понять сложившуюся ситуацию и легко решить, что мы были обижены на неё. – …на работу! – Хэнк, наконец, вспомнил, что я графический дизайнер.

– Да-да, конечно, иди, сынок, – закивала мать. – Давай я тебя провожу.

Обувшись, Хэнк снова повернулся к матери, сжал губы и немного сердито посмотрел на неё. Теперь после того, как она поведала тайну, которую хранила многие годы и заплакала, её лицо казалось старше. Помимо очевидных изменений в её внешности, маму старило чувство вины, которое я теперь мог ясно прочитать в её глазах. Она смотрела на меня с ужасной болью во взгляде и я предполагал, что она винила себя в том, что была такой гордой, что не позволила мне познакомиться с отцом, что не брала с него денег все эти годы и что всю жизнь мы прожили с ней в нищете и постоянно нуждались, когда всё могло быть совсем иначе.

Я не хотел её обвинять, честно, не хотел, но я просто не мог иначе. Называйте меня эгоистом, который не мог простить мать, вырастившую его с трудом, причём настолько успешно, что из меня вышел не конченый наркоман или преступник, а вполне даже адекватный парень. Однако я всё же не мог простить ей своё отвратительнейшее детство, покалечившее меня так сильно, что я не мог прийти в себя даже сейчас, будучи практически взрослым человеком.

Но как я говорил ранее – я не хотел огорчать мать. Поэтому сделав вид, что всё хорошо, я приобнял её одной рукой, после чего попрощался и начал спускаться вниз, не услышав, как закрывается дверь. Я знал, что она смотрит, знал, что она любит меня и желает мне всего самого лучшего, причём от сердца, но я всё равно не мог простить ей её глупого эгоизма и гордости.

Хэнк ушёл максимально далеко от здания, в котором жила моя мать, зная, что она будет смотреть за нами из окна, после чего принялся возвращаться обратно к бару тем же способом, коим и пришёл.

Я тем временем продолжал сидеть у барной стойки, медленно потягивая пиво и чувствуя глубокую опустошённость. Сара и Эля продолжали угрюмо перекидываться короткими фразами за столом, пока мы с Софией сидели словно каменные статуи, не зная, что и думать. Несмотря на его весёлую персону, Хэнк тоже был в ужасном настроении.

Представьте, что всё ваше детство вы ненавидели собственного отца за то, что он бросил вас и оставил вашу мать растить вас в одиночестве. Женщину в Азербайджане – одну! Каков подлец, думал я, но, как и всегда в жизни, оказалось, что история не так проста. Да, он был тем ещё засранцем, изменявшим жене, но оказалось, что моя мама тоже сыграла немаловажную роль в моих страданиях и за это я не мог не злиться на неё. Даже София и та, хоть и не желала показывать этого матери – злилась. Человек просто такое существо – сколько бы в нём не было логики и хладнокровия, он всё равно порой не может держать эмоции в узде. И я не был исключением. Мне казалось, что меня предал самый близкий мне человек и я думал о том, как всё могло бы быть.

Нет, я не был оптимистом, воображающим, что его родители не расстались, а продолжили жить долго и счастливо. Я представлял более приземлённый, реалистичный вариант развития событий, в котором моя мать, невзирая на гордость, всё же рассказала обо мне отцу и, хоть они и оставались порознь, я вырос, познав отцовскую любовь. В этой фантазии я также отчётливо видел, как отец покупает мне всё то, что я хотел иметь в детстве – компьютер, чтобы играть в игры, крутые игрушки моих любимых персонажей комиксов, большущие книги с картинками. Я думал о том, как он мог бы подвозить меня в школу, время от времени водить в кино, в цирк или даже просто в парк… и все эти несуществующие воспоминания впивались в мою и без того покалывающую душу, словно тысяча маленьких острых игл. Моё сердце будто бросили на съеденье пираньям, пока оно продолжало биться, и я ощущал боль утраты за то, чего у меня никогда не было. За детство. Невинное, полное радости, вкусной еды, обыкновенное человеческое детство, которого я, увы, был лишён.

– Поздравляю, Малик, – из-за спины послышался знакомый голос и меня тотчас же вырвали из всех сценариев, о которых я только что размышлял. Я дёрнулся, София чуть не обронила пиво, а Хэнк, раскачивающийся по зданиям, потерял концентрацию и чудом не стал лепёшкой, вовремя выстрелив очередной «липучей верёвкой». – Прощу прощения! Я не хотел вас напугать.

Я уже знал, кому принадлежал этот голос, но всё равно быстро обернулся, словно не веря своим ушам и надеясь, что они предают меня.

Как я и подозревал, перед нами стоял Дамбл Дор во всей своей мудрой красе. На нём всё ещё был тот самый чёрный костюм, но теперь его дополняла чёрная шляпка. Он улыбался улыбкой человека, знающего практически всё, что только может знать человек, но я хорошо понимал, что он вовсе не один из нас.

– Что вы тут делаете? – недружелюбным тоном поинтересовалась София.

– Это ещё кто такой? – непонимающе спросил бармен Малик, и происходящее всполошило тех немногих, кто всё ещё сидел в баре, включая также и Сару с Элей, которые удивлённо смотрели на затылок Дамбл Дора.

– Вы уж простите, – он медленно снял с головы шляпу. – Но я решил, что вам не помешает помощь, – и снова эта улыбка. – Небольшой «deus ex machina»[19 - Deus ex machina – выражение, означающее неожиданную, нарочитую развязку той или иной ситуации, с привлечением внешнего, ранее не действовавшего в ней фактора. Грубо говоря, с неба внезапно спускается бог и решает все проблемы героев одним щелчком.], если хотите.

– Мы неплохо справляемся сами, – отрезал я, будучи не в настроении для его фокусов.

– У вас осталось не так много времени, – парировал Дамбл Дор. – Меньше полутора часов, – заметил он, смотря мне прямо в душу из-под своих очков.

– Я что-нибудь придумаю, – упрямился я, однако София остановила меня рукой.

– Как именно вы собираетесь нам помочь? – спросила она.

– Благоразумное решение, – в голосе Дамбл Дора чувствовалась радость.

Подойдя к нам, он уселся на пустой стул слева от меня и вежливо попросил бармена дать нам ещё один сет водки, что крайне меня удивило.

– Ладно, – неохотно растянул Малик. – Но мы скоро закрываемся, так что я дам вам счёт. Пейте и уходите, – грубо закончил бармен и, глядя на изменившегося в лице Дамбл Дора я с лёту ощутил, что это была ошибка.

– Довольно невежливо, молодой человек, – голос старца стал ниже и строже.