Письмо из Италии

Письмо из Италии
Зинаида Афанасьевна Венгерова

«Основная черта современной живописи – необычайное разнообразие существующих в ней школ и направлений. Нет господствующего течения, но каждая новая выставка открывает художников с новой манерой, с новым взглядом на искусство. Натурализм, импрессионизм, plein-air, символизм имеют представителей на каждой выставке, не говоря уже об иных, более мелких подразделениях по технике письма. Рядом с ними замечаются совершенно новые стремления, и в области живописи стремления эти составляют главный интерес дня…»

Зинаида Венгерова

Письмо из Италии

Художественная выставка в Венеции

Основная черта современной живописи – необычайное разнообразие существующих в ней школ и направлений. Нет господствующего течения, но каждая новая выставка открывает художников с новой манерой, с новым взглядом на искусство. Натурализм, импрессионизм, plein-air, символизм имеют представителей на каждой выставке, не говоря уже об иных, более мелких подразделениях по технике письма. Рядом с ними замечаются совершенно новые стремления, и в области живописи стремления эти составляют главный интерес дня.

В нынешнем году в начале апреля открылась в Венеции международная выставка, представляющая много интересного для ознакомления с общим характером современной живописи. На выставке собрано около 400 картин. Как по сюжетам, так и по внутреннему настроению и манере письма они дают материал для характеристики новых течений в искусстве.

На ней представлены все европейские страны – за исключением России, (если не считать бюстов Ренана и Гревена работы Бериштамма – единственного русского художника на всей выставке), представлены все разнообразные направления в живописи за последние годы, так что в общей массе выставка производит впечатление крайней пестроты. Вот, например, однообразно-серые рыбаки и рыбачки бельгийца Израельса; он так просто и вместе с тем патетично рисует горе и нищету в своих вдумчивых, понурых фигурах, и от его мрачных, однотонных картин веет какими-то безнадежными, трагическими буднями. Немного дальше – фиолетово-желтые симфонии Бенара, смелого до парадоксальности искателя новых световых эффектов; он влюблен в самые неестественные сочетания цветов, отражающих утонченные настроения живописца. Выписанные до мельчайших подробностей испанские картинки, добросовестно и так ненужно воспроизводят светскую жизнь или оперных пейзан. На ряду с ними полотна Либермана, от которых нужно, прежде всего, отойти шагов на десять, чтобы вместо сплошных пятен видеть фигуры и предметы. Академические портреты англичанина Геркомера имеют достойные pendant в мастерских портретах Ленбаха, Каролюс-Дюрана, прослывшего французским Веласкезом. Наряду с этими представителями испытанных старых манер бросаются в глаза странные портреты американского художника Александра, которому люди кажутся однотонными, смутными силуэтами, и который умеет придать едва намеченному профилю особое выражение современности и сложности настроения. А затем целый ряд новаторов в чисто-технической области: писание штрихами, пунктиками, так называемая призматическая манера писать пейзаж, в особенности-же траву, разнбцветными, положенными вплотную штрихами, так что для зрителя, отошедшего на несколько шагов от картины, получается впечатление смутного колорита и крайне рельефно выступающих подробностей. Присматриваясь к этим разнородным проявлениям современного творчества, трудно решить сразу, где в этих картинах отживающее старое, где нарождающееся новое. Принадлежит-ли будущее реализму, из которого вышли импрессионизм и plein-air, или идеализму? И то и другое из этих настроений представлены на выставке в значительном количестве картин, но изучая выставку со стороны общих черт, характеризующих ее, мы видим, что есть нечто объединяющее все направления и намечающее существование какого-то нового настроения, которое легло в основание современного искусства.

Обратите внимание на общий характер избираемых художниками сюжетов. Менее всего здесь приходится видеть обстановочно-жанровых картин, подавляющих обыкновенно зрителя на художественных выставках. Период реализма в живописи был особенно благоприятен для развития жанра. До сих пор наши русские передвижные и академические выставки кишат сценами «у чайного стола», «в трактире», «перед праздником», «после бала» и т. п. сюжетами, ничего не говорящими уму и сердцу. Постепенное исчезновение подобных картин, представляющих жизнь с внешней стороны, составляет одну из заслуг нового искусства в Европе. В Венеции эта черта современной живописи выразилась очень ясно, исключения попадаются почти только в испанском отделе; таковы, например, «Продавщицы апельсин» Бильбао, «Выздоравливающая» Санхес Барбуда или сцена из «Отелло» немецкого художника Бекера. Картины эти отличаются выписанностью и богатством деталей так-же, как и яркостью колорита; но пустота и условность их содержания, поверхностность наблюдения производят впечатление резкого контраста по сравнению с серьезным отношением к изображаемой жизни у художников новейших направлений. Те из них, которые ищут вдохновения не в утонченных артистических настроениях, а в действительности, заменяют изображение бытовых сцен психологическими сюжетами, дающими возможность художнику отразить, осветить идейно взятый ими уголок жизни. Характерное для обстановочного жанра накопление действующих лиц на картинах сменилось стремлением к индивидуализации, к тому, чтобы воплотить цельное понимание жизни в одном лице. Чтобы понять разницу между прежним жанром и новым, достаточно сравнить две картины, написанные на одну тему «Выздоровление»: одну – испанской школы, пеструю и сложную, изображающую предметы и лица, а другую – немецкого художника Фирле, крайне несложную, передающую только настроение, то, что таится за предметами, и потому неотразимо действующую на душу.

Одна, две фигуры, сосредоточенные на каком-нибудь чувстве, выражающие характер времени или настроение минуты – таково большинство сюжетов. Вот картина датского художника Анкера «Девушка с подсолнечниками», представляющая свободную, смелую душу скандинавских женщин в простом, но глубоко задуманном образе спокойной девушки с открытым скромным лицом – нечто среднее между итальянской мадонной и валькирией северного эпоса. Итальянский художник Ferrari рисует в своей «Одинокой» очень современный образ девушки, томимой жаждой веры и жизни, неисцелимо скорбной в своей разновидности. Такой-же характер психологического углубления носит картина испанца Бенлюра «Молящийся старик», картина Каприле «Избиение неповинных», где собрано много лиц, но интерес сосредоточен на фигуре аббата, глядящего на только что вынесенную из бойни партию скота, и мн. др. То-же серьезное отношение к идейному содержанию творчества замечается в картинах из жизни рабочих и народной массы. Цели, которыми задается Израельс, Роля, Удэ и другие художники того-же направления, не носят публицистического характера, как у представителей прежнего реализма. Но, проникнутые любовью к изображаемым ими людям, они делают нечто гораздо большее: они отражают внутреннюю жизнь рабочего и соединяют таким образом жалкое в материальном отношении существование голодных и полуголодных людей с теми идеями, которыми живет человечество и которые обнимают все ступени общественной лестницы. Нищие рыбачки Израельса проникнуты благородной скорбью, в их измученных глазах светится не мысль о хлебе, а страдания души. Тот-же характер носит картина Роля «Землепашцы», рисующая тихия радости бедняка.

Кроме исчезновения жанровых картин, в новом искусстве, представленном на венецианской выставке, бросается в глаза еще одна характерная черта: искание сюжетов символического характера, и тяготение к сюжетам религиозным. В области символизма первое место принадлежит английским прерафаелитам, создавшим живопись чистых настроений и чистой, духовной красоты. К сожалению, на выставке нет ни одной картины величайшего из прерафаэлитов Д. Г. Росетти. Но созданный им новый идеал красоты воплотился в творчестве его ученика Берн-Джонса. При взгляде на его картину в английском отделе, «Невеста Ливана», зритель чувствует себя перенесенным в какой-то особый мир. Неземные черты женских лиц, их странные удлиненные фигуры, развевающиеся драпировки, и какое-то особое музыкальное настроение, разлитое в бледных красках, в изящных линиях – все это не взято из жизни, а внесено в жизнь, как новый элемент красоты, созданный творческой фантазией великого художника. Рядом с картиной Берн-Джонса помещена небольшая картина Вадса, символизирующая миф о спящем Эндимионе, к которому спускается Диана в виде бледного серпа луны.

Целый ряд эпигонов прерафаэлитизма наполняют выставку разнообразными картинами. Англичанин Югс, итальянский художник Сарторио, идущий по стопам Росетти, картины Бенара, немецкого художника Штука и др. все это свидетельствует о некоторых попытках создать чисто идеалистическое течение в искусстве. Пока главная сила этого течения остается в Англии, но талантливые, хотя не вполне оригинальные картины итальянских художников Сарторио, Морелли и др. указывают на начало такого же течения в Италии.

Интересной чертой венецианской выставки является также обилие картин религиозного содержания, причем замечается стремление внести современное освещение в толкование вечных евангельских тем. Таким новатором является напр. Удэ, пытающийся воскресить образ Христа среди условий современной жизни и показать непреходящее значение евангельской правды среди меняющихся обстоятельств в жизни народов. Его «нагорная проповедь», рисующая Христа среди поселян современной немецкой деревушки, составляет одно из украшений выставки. Целый ряд мадон и сцен из жизни Христа показывает склонность современных художников к мистическим настроениям.

Между картинами, привлекающими внимание не только воплощением новых элементов художественного творчества, но индивидуальностью художника и своими безотносительными достоинствами, следует отметить главным образом картины итальянского отдела. Здесь обращают на себя внимание две картины молодого художника Грассо, в особенности же одна из них «Последнее свидание» (L'Ultimo Convegno). Содержание картины относится к вечной теме художников и поэтов, легенде, о Дон Жуане, и оригинальность художника заключается в сочетании фантазии с крайним реализмом исполнения. Воображению художника рисуется собрание женщин у открытого гроба Дон-Жуана. Художник переносит место действия в церковь. Гроб Дон-Жуана, прикрытый на половину черным, расшитым золотом, покровом, стоит посреди церкви. Видно только желтое, как воск, осунувшееся лицо мертвеца. Вокруг – беспорядок, опрокинутые канделябры и пюпитры. Весь гроб и пол усыпаны желтыми розами. У гроба несколько женщин. Прямо в глаза мертвецу глядит черноволосая, дерзкая красавица, лежащая обнаженная на крышке гроба; рядом с ней две другие заглядывают в лицо Дон-Жуана с смешанным выражением злобы и страдания. Маленькая девочка-подросток приютилась на полу и с пещтом выглядывает из своего уголка. Чрез открытую дверь церкви приближается длинный ряд женщин в черных покрывалах, из-под которых виднеется обнаженное тело…

Странное впечатление производит эта картина своими смелыми контрастами святого и греховного, своим резким противопоставлением жизни и смерти. Трудно представить себе нечто более дерзновенное, чем эта молодая пышная красавица, лежащая на гробе и прикованная жадным взором к лицу мертвеца. В её глазах светится злорадство, возбуждаемое видом мертвого Дон-Жуана, беспредельное любопытство и инстинктивный ужас – кажется, что легкомысленная, жаждущая наслаждений, юность заглянула в глаза смерти и на минуту поняла и себя и тайну жизни. Нет в её неподвижном взгляде только любви.

Кроме Грассо, итальянская живопись представлена несколькими первоклассными художниками, идущими новыми путями. Морелли почти символист в своих поэтических картинах на евангельские темы, Болдини смелый и глубокий наблюдатель действительности, а по их следам идет несколько молодых начинающих талантов.

    Венеция, май, 1895 г.