И где-то за окном, за далью близкой,
певучую такую тишину,
и расставание у двери низкой,
заветную зазвездную страну.
Твои слова прощальные, простые,
слова последние – забудь, молчи,
и рассыпавшиеся, ледяные,
невыносимо острые лучи.
Любви святую непреложность
и ты и я – мы поняли вдвоем,
и невозможней стала невозможность
здесь, на земле, сквозь ложность и ничтожность,
к ней прикоснуться чистым острием.
10 августа 1918
Звездоубийца
Всё, что бывает, не исчезает.
Пусть миновало, но не прошло.
Лунное небо тайны не знает,
Лунное небо праздно-светло.
Всё, что мелькнуло, – новым вернется.
Осень сегодня – завтра весна…
Звездоубийца с неба смеется,
Звездоубийца, злая луна.
В явь превращу я волей моею
Всё, что мерцает в тающем сне.
Сердцу ль не верить? Я ль не посмею?
Только не надо верить луне.
Сон
Наивный месяц, мал и тонок,
Без белых облачных пеленок
Смотрел на луг. А на лугу –
Сидел взъерошенный котенок,
Как в зачарованном кругу.
Зачем он был, зачем сидел,
И отчего так месяц бел, –
Все мне казалось непонятно…
Но был котенок очень смел,
А луг круглился необъятно.
И пенилась моя надежда, –
В котенке, в небе, – как вино…
Иль это сонная одежда
На том, что есть, – но не дано,
Что наяву утаено?..
Август 1918
Три сына – три сердца
З. В. Р. Р.
Когда были зори июльские багровые,
Ангел, в одежде шарманщика, пришел к ней
на дачу, где, счастливая, она жила.
Только всего и было, что зори багровые.
Спросил ее шарманщик: одно ли у тебя сердце?
Она подумала и сказала: три.
Заплакал шарманщик, шарманку завертел свою,
другие слушали и ничего не понимали,
но выговаривала шарманка ясно для нее:
«Посмотри, посмотри на зори багровые,
вынуты у тебя будут все три сердца,
три раны, три раны останутся вместо них…»
Розовые в свете зорь багровеющих,
розовые капали у Ангела слезы…
Кончилась песенка, и пошел он прочь.
Но чуть вышел за ограду садовую,
встречу ему попался пустой извозчик,
старый старичишка с белой бородой.
Увидал старичишка Ангела,
начал, на чем свет стоит, ругаться:
«Ах ты, своевольник, такой-сякой,
Ах ты, жалетель без ума-разума,
чего распустил розовые слюни,
душу человечью на месте убил?
Гляди, вот, ее веревочка длинная,
в тысячу дней тесемка,
и не сряду на ней, не сряду три узелка!
Тысячу дней ты сделал минуточкой,
да как ты осмелился на такое,
силы человечьи не ты считал!»