Таинственный остров

Непогода разыгралась. Юго-восточный ветер яростно свирепствовал. Слышно было, как морские волны бились о прибрежные скалы. Дождь лил стеной. Мелкие камни, усеивавшие берег, с громом перекатывались; песок, вздымаемый порывами урагана, смешивался с ливнем. Воздух был наполнен водяной и минеральной пылью. Между устьем реки и отвесом утеса кипел прибой. Дым, вгоняемый бурей обратно в узкое отверстие остроконечной скалы, распространялся по коридору и едва позволял дышать.

Поэтому Пенкроф, как только изжарились глухари, поспешил погасить огонь, сохранив только несколько тлеющих угольев под пеплом.

Дождались и восьми часов, а Наба все еще не было.

Впрочем, теперь можно было предполагать, что разыгравшаяся буря застала его в дороге и он вынужден был искать убежища где-нибудь в расселине скалы или в пещере и там ожидать, когда утихнет непогода или, по крайней мере, настанет рассвет.

Ужин состоял из одних глухарей, но мясо их было превосходного вкуса, и все охотно его ели. Пенкроф и Герберт, изнуренные долгой ходьбой, отличались волчьим аппетитом.

После ужина каждый удалился в уголок, где ночевал в предыдущую ночь, и расположился на покой.

Буря все более и более свирепела.

– Каково гудёт! – проговорил Пенкроф.

– По счастью, наши «Трубы» прочны! – заметил Герберт.

«Трубы» действительно были прочны. То были громадные глыбы гранита.

Однако некоторые из этих громад, казалось, сотрясались. Пенкроф это чувствовал, приложив руку к стене.

«Авось выдержит и не завалится! – думал моряк. – У страха глаза велики, и потому мы теперь всего боимся…»

Утешая себя таким размышлением, моряк прислушивался к раскатам камней, обрывавшихся с вершины плато и падавших на берег.

Несколько каменных обломков с грохотом свалились на «Трубы», разбились о них, и осколки запрыгали по стенам утесов.

Два раза Пенкроф тихонько поднимался со своего места и вскарабкивался к отверстию коридора для наблюдений.

Он убедился, что их убежищу не угрожают обвалы, и, успокоившись, снова улегся.

Герберт давно уснул и, невзирая на вой урагана, спал глубоким сном.

Уснул наконец и Пенкроф, который привык во время своих морских странствий ко всяким бурям и с ними освоился.

Один Спилетт никак не мог успокоиться и сомкнуть глаз.

Его мучили угрызения совести. Он не мог простить себе, что не отправился вместе с Набом на поиски. Он не верил, что Смит утонул, но тот мог подвергнуться опасностям на берегу… Что могло задержать так долго Наба?

Волнуемый этими вопросами, Спилетт вертелся с боку на бок и почти не обращал внимания на ярость урагана. По временам его утомленные веки смыкались, но неотступная тревога тотчас же заставляла его очнуться.

Время шло. Было уже два часа ночи, когда Пенкроф вдруг почувствовал, что его кто-то сильно теребит.

– Что такое? – воскликнул моряк, просыпаясь.

Спилетт, наклонившись над ним, говорил:

– Слушайте, Пенкроф, слушайте!

Моряк прислушался, но ничего не услыхал, кроме шума волн и воя ветра.

– Ветер шумит, – сказал он.

– Нет, – отвечал Спилетт, снова прислушиваясь, – нет… мне послышалось…

– Что?

– Собачий лай!

– Собачий лай? – воскликнул моряк, быстро вскакивая со своего места.

– Да, да… лай…

– Невозможно, господин Спилетт, невозможно! – проговорил Пенкроф. – В такую бурю трудно расслышать собачий лай… Вам просто почудилось…

– Не почудилось, Пенкроф! Погодите, погодите!.. Слушайте!.. Слышите?..

Пенкроф начал вслушиваться, и ему показалось, что действительно в минуту затишья донесся отдаленный собачий лай.

– Ну что, слышите? – спросил Спилетт, схватив руку моряка и крепко ее сжав.

– Да… да… – отвечал Пенкроф с величайшим волнением.

– Это Топ! Это лает Топ! – воскликнул Герберт, просыпаясь и вскакивая со своего ложа. – Скорее! Скорее!

Все кинулись к выходу.

Им чрезвычайно трудно было выйти из своего убежища, потому что ветер с силой отбрасывал их назад. Наконец кое-как они выбрались и, ухватившись за выступы утеса, огляделись.

Кругом царствовала совершенная темнота. Море, небо, земля – все сливалось в один непроницаемый мрак.

В продолжение нескольких минут Спилетт и его товарищи не могли двинуться с места; дождь поливал их немилосердно, песок ослеплял, ветер чуть не срывал с утеса. Затем, когда снова наступило короткое затишье, они опять услыхали отдаленный собачий лай.

– Лай доносится издалека, – проговорил моряк.

– Это Топ! – воскликнул Герберт. – Кому ж тут лаять, кроме Топа, в этом пустынном и необитаемом краю?

– Это так, – сказал Пенкроф, – но чего он лает словно на одном месте? Если бы Наб был с ним, он бы поспешил к нам…

– Может быть, Наб где-нибудь спрятался, пока не утихнет ураган? – заметил Спилетт.

– Погодите! – сказал Пенкроф и юркнул в отверстие, служившее дверью в «Трубы».

Менее чем через минуту моряк возвратился с зажженным сосновым суком в руках.

– Подадим сигнал! – сказал он.

И, подняв зажженный сук, начал махать им в воздухе, испуская громкий, пронзительный свист.