Путешествие к центру Земли. Вокруг света в восемьдесят дней

Город лежит в низкой и довольно болотистой лощине. С одной его стороны высятся наслоения застывшей лавы, отлогими уступами нисходящие к морю. С другой – простирается обширный, ограниченный на севере большим глетчером Снефельс, залив Факсафлоуи, в котором в ту пору «Валькирия» была единственным судном. Обычно на рейде стоит множество английских и французских рыбачьих судов, но в то время они находились на восточном берегу острова.

Одна из двух улиц Рейкьявика – более длинная – идет параллельно берегу; торговцы и купцы живут тут в скромных домиках, построенных из выкрашенных в красный цвет деревянных балок; другая улица расположена западнее и упирается в небольшое озеро; тут стоят дома епископа и лиц, не причастных к торговле.

Я быстрыми шагами прошел по этим унылым, мрачным улицам; лишь изредка мой взгляд привлекал то чахлый газон, похожий на старый потертый ковер, то некое подобие огорода, где произрастают тощий латук, картофель и капуста, но в таком жалком количестве, что этих овощей хватило бы разве что для стола лилипутов; несколько хилых левкоев тянутся кое-где к солнцу.

В середине второй, не торговой улицы я набрел на обширное кладбище, обнесенное земляным валом. Пройдя несколько шагов, я увидел губернаторский дом, походивший на лачугу в сравнении с Гамбургской ратушей, но казавшийся дворцом после домиков исландских горожан.

Между озером и городом возвышалась церковь в стиле протестантских кирок, построенная из камня вулканических пород; при сильном западном ветре ее красная черепичная крыша грозила рухнуть, нанеся большой материальный ущерб прихожанам.

На ближнем холме я увидел Национальную школу, где, как я узнал позже от нашего хозяина, обучали еврейскому, английскому, французскому и датскому языкам; на этих четырех языках я, к стыду своему, не знал ни единого слова. Я был бы самым последним из сорока учеников этого небольшого колледжа и даже не удостоился бы чести переночевать вместе с ними в одном из чуланов с двумя отделениями, где наиболее слабым грозила опасность задохнуться в первую же ночь.

В течение трех часов я осмотрел не только город, но и его окрестности. Печальное зрелище! Ни деревца, ни растительности. Повсюду голые грани вулканических скал. Хижины исландцев сооружены из земли и торфа и со своими наклоненными внутрь стенами похожи на крыши, лежащие на земле. Интересно, что крыши эти являются в то же время и лугами. Благодаря теплу, идущему от очагов, трава на кровле растет довольно хорошо и ее добросовестно скашивают во время сенокоса, иначе домашние животные паслись бы прямо на этих доморощенных пастбищах.

Во время прогулки мне почти никто не встретился на пути. Возвращаясь домой по торговой улице, я увидел, что большая часть жителей занята вялением, солением и погрузкой трески, составляющей главный предмет вывоза. Мужчины здесь крепкого сложения, но несколько тяжеловесны, ведь исландцы принадлежат к скандинавской ветви германской расы; белокурые, с задумчивыми лицами, они чувствуют себя как бы вне человеческого общества, добровольными изгнанниками в этой стране льдов, созданной для эскимосов, самой природой обреченных жить у полярного круга. Я тщетно старался подметить улыбку на ихлице; они улыбались порою в силу непроизвольного сокращения лицевых мускулов, но никогда по-настоящему не смеялись.

Одежда их состоит из черной грубошерстной куртки, известной в скандинавских странах под названием vadmel, из широкополой шляпы, штанов с красной оборкой и куска кожи, сложенного наподобие обуви.

Женщины с грустными и довольно приятными, но невыразительными лицами носят корсаж и юбку из темной vadmel; девушки заплетают волосы в косу и носят коричневый вязаный чепчик; замужние повязывают голову цветным платком, поверх которого надевают род кокошника из белого полотна.

Возвратившись после интересной прогулки в дом г-на Фридриксона, я застал моего дядюшку в обществе нашего хозяина.

Глава десятая

Обед был готов; профессор Лиденброк поглощал его с большим аппетитом, ибо желудок его после вынужденного поста на судне превратился в бездонную пропасть. Обед был скорее датский, чем исландский, и сам по себе ничем не был примечателен, но наш хозяин, более исландец, чем датчанин, напомнил мне о древнем гостеприимстве: гость был первым лицом в доме.

Разговор велся на местном языке, к которому дядя примешивал немецкие слова, а г-н Фридриксон – латинские, чтобы и я мог его понять. Беседа касалась научных вопросов, как и подобает ученым; профессор Лиденброк был крайне сдержан и почти ежеминутно приказывал мне взглядом хранить полное молчание о наших планах.

Прежде всего г-н Фридриксон осведомился у дяди о результате его поисков в библиотеке.

– Ваша библиотека, – заметил последний, – состоит лишь из разрозненных сочинений, полки почти пусты.

– Помилуйте! – возразил г-н Фридриксон. – У нас имеется восемь тысяч томов, в том числе много ценных и редких трудов на древнескандинавском языке, а также новинки, которыми ежегодно снабжает нас Копенгатен.

– Где же эти восемь тысяч? На мой взгляд…

– О! господин Лиденброк, они расходятся по всей стране. На нашем старом ледяном острове любят читать! Нет ни одного фермера, ни одного рыбака, который не умел бы читать и не читал бы. Мы думаем, что книги, вместо того чтобы плесневеть на полках, вдали от любознательных глаз, должны приносить пользу, быть постоянно на виду у читателя. Поэтому книги у нас переходят из рук в руки, читаются и перечитываются, и зачастую книга год или два не возвращается на место.

– А вместе с тем, – возразил дядя с досадой, – иностранцы…

– Что вы хотите! У иностранцев на родине есть свои библиотеки, а главное для нас, чтобы наши крестьяне развивались. Повторяю, склонность к учению лежит в крови исландца. Поэтому в тысяча восемьсот шестнадцатом году мы основали Литературное общество, которое теперь процветает. Иностранные ученые почитают за честь принадлежать к нему; оно издает книги, предназначенные для воспитания и образования наших соотечественников, и приносит существенную пользу стране. Если вы, господин Лиденброк, пожелаете быть одним из наших членов-корреспондентов, вы доставите нам большое удовольствие.

Дядюшка, состоявший уже членом сотни научных обществ, изъявил свое согласие с любезностью, тронувшей г-на Фридриксона.

– А теперь, – продолжал последний, – будьте так любезны, назовите книги, которые вы надеялись найти в нашей библиотеке, и я смогу, может быть, разузнать о них.

Я взглянул на дядю. Он медлил с ответом. Это предложение непосредственно касалось его планов. Однако после некоторого размышления он решился заговорить.

– Господин Фридриксон, – сказал он, – я желал бы знать, нет ли у вас среди древних книг сочинений Арне Сакнуссема?

– Арне Сакнуссема? – переспросил рейкьявикский преподаватель. – Вы говорите об ученом шестнадцатого столетия, о великом естествоиспытателе, великом алхимике и путешественнике?

– Именно о нем!

– О гордости исландской науки и литературы?

– Совершенно справедливо.

– О всемирно известном человеке?

– Полностью согласен с вами.

– Отвага которого равнялась его гению?

– Я вижу, что вы о нем наслышаны.

Дядюшка слушал с восторгом лестные отзывы о своем герое. Он не спускал глаз с г-на Фридриксона.

– Конечно! – сказал дядя. – А его сочинения?

– Сочинений у нас нет.

– Как? В Исландии их нет?

– Их нет ни в Исландии, ни где-либо в другом месте.

– Почему?

– Потому что Арне Сакнуссем был гоним, как еретик, и его сочинения были сожжены в тысяча пятьсот семьдесят третьем году в Копенгагене рукой палача.

– Превосходно! – воскликнул дядя к вящему негодованию преподавателя естественных наук.

– Что?.. – переспросил последний.

– Да! Все объясняется, приходит в связь, я понимаю теперь, почему Сакнуссем, после того как его сочинения подверглись преследованию, был вынужден скрывать свои гениальные открытия, зашифровать свою тайну…

– Какую тайну? – живо спросил Фридриксон.

– Тайну… которая… – ответил дядя, заикаясь.

– У вас, может быть, есть какой-нибудь особенный документ?

– Нет… Это только мое предположение.

– Хорошо, – ответил г-н Фридриксон, который по доброте душевной не стал настаивать, заметив смущение дяди. – Надеюсь, – продолжал он, – что вы не покинете наш остров, не изучив его минералогических богатств?

– Несомненно, – ответил дядя, – но я несколько запоздал; другие ученые, конечно, уже побывали здесь.

– Да, господин Лиденброк; работы Олафсена и Повельсена, проведенные по королевскому поручению, исследования Тройля, научная экспедиция Гаймара и Роберта на борту французского корвета «Поиски»[6 - Корвет «Поиски» был отправлен в 1835 году адмиралом. Дюперрэ для розыска судна «Лилианка» с экспедицией де Блоссевиля, пропавшей без вести. – Примеч. автора.] и недавние наблюдения ученых, находившихся на фрегате «Королева Гортензия», во многом содействовали изучению Исландии. Но, поверьте мне, на вашу долю осталось немало.