Борьба за огонь

Борьба за огонь
Жозеф Анри Рони-старший

Мир приключений (Азбука-Аттикус)
Жозеф Рони-Старший – известный французский писатель, прославившийся по всему миру книгами о первобытных временах. Отважным персонажам его произведений противостоят грозные стихии природы, свирепые хищники, враждебные племена. Им приходится преодолевать большие расстояния, рисковать жизнью, вступая в неравный бой с врагами, и принимать решения, от которых зависят судьбы многих племен. Однако благородство, великодушие, сообразительность и любознательность героев помогают им справиться с трудностями и выйти победителями из безнадежных и самых рискованных ситуаций.

В настоящее издание вошли пять произведений, составляющих цикл «Дикие времена»: «Борьба за огонь», «Пещерный лев», «Вамирэх», «Эйримах» и «Хелгвор с Синей Реки» (последние два романа представлены в новом переводе).

Тексты сопровождаются иллюстрациями известного художника-графика Павла Парамонова.

Жозеф Рони-Старший

Борьба за огонь

Joseph Henri Rosny a?nе

LA GUERRE DU FEU. LE FЕLIN GЕANT. VAMIREH. EYRIMAH. HELGVOR DU FLEUVE BLEU

© И. С. Орловская (наследники), перевод, 2023

© М. Е. Тайманова, перевод, 2023

© П. Л. Парамонов, иллюстрации, 2023

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2023 Издательство Азбука

* * *

Борьба за огонь

Часть первая

Глава первая

Смерть огня

Племя уламров спасалось бегством в непроглядной темноте ужасной ночи. Обезумевшие от страданий люди не чувствовали боли, не замечали усталости. Огонь умер – и все меркло перед лицом этого страшного несчастья.

Со времен возникновения племени уламры хранили Огонь в трех ивовых плетенках, обмазанных глиной. Четыре женщины и два воина денно и нощно стерегли и кормили его.

В самые трудные и тяжелые для племени времена Огонь всегда получал пищу, которая поддерживала его жизнь. Надежно защищенный от ливней и ураганов, разливов и наводнений, он вместе с племенем перебирался через реки и болота, бледнея при свете дня и багровея с наступлением сумерек. Его могучая сила отгоняла от становища черного льва и желтого льва, пещерного медведя и серого медведя, тигра и леопарда и даже самого владыку саванны – мамонта. Его острые красные зубы защищали человека от огромного и враждебного мира.

А сколько радостей дарил Огонь людям! Он извлекал из мяса дразнящий запах, придавал крепость камня остриям деревянных копий и дротиков, раскалывал на куски обломки кремня. Близость его разливалась по телу сладостным теплом. Он согревал и ободрял сердца людей в холодные ветреные ночи, в чаще дремучего леса и в глубине сырых пещер, на нескончаемых просторах степей и саванн. Огонь был Отцом, хранителем, спасителем племени. И вместе с тем он был опаснее львов и мамонтов, когда, внезапно вырвавшись из плетенки, принимался пожирать степную траву или вековые деревья.

И вот Огонь уламров умер! Враги уничтожили две плетенки. В третьей во время стремительного бегства Огонь захирел и поблек. Он был так слаб, что не мог съесть даже крохотной сухой былинки; он трепетал и бился, словно раненный насмерть зверек. Потом он превратился в маленькую красную точку, которая с каждым порывом ветра делалась все меньше и меньше. А потом он исчез…

Осиротевшие уламры бежали сквозь осеннюю ночь. В черном небе не было ни одной звезды. Тяжелые тучи, казалось, задевали своими краями верхушки редких деревьев; болотные травы простирали к небу холодные, влажные стебли. Слышно было, как в темной воде шевелятся рептилии. Мужчины, женщины и дети, прислушиваясь к голосам вожаков, идущих впереди, пробирались в полной темноте через огромное болото по узкой полосе твердой земли. Тот, кто оступался, сразу уходил с головой в черную воду и исчезал в ней, не успев даже вскрикнуть. Три поколения уламров знали эту тропу, но, чтобы не сбиться с нее ночью, нужен был хотя бы свет звезд.

На рассвете беглецы достигли края болота и увидели перед собой саванну.

Холодный свет сочился сквозь тяжелые темные тучи на востоке. Ветер рябил ржавую поверхность болотных вод, жирных и вязких, как смола. Кое-где из воды, словно бородавки, торчали кочки. Меж стеблей кувшинок и стрелолиста копошились сонные гады. Цапля взмыла вверх и, покружившись над болотом, села на пепельно-серое в утреннем свете дерево.

Перед взорами уламров простиралась бесконечная саванна. Клубы рыжеватого тумана перекатывались по трепещущей от пронизывающего предрассветного ветерка траве. Последним усилием воли люди рванулись вперед и, с трудом продравшись сквозь густые камыши, очутились наконец на твердой земле, среди высоких трав.

Лихорадочное возбуждение, поддерживавшее уламров во время долгого ночного бегства, разом покинуло их. Большинство мужчин в изнеможении повалилось на землю и мгновенно погрузилось в глубокий сон. Женщины сопротивлялись усталости более стойко, чем мужчины; те, которые потеряли во время бегства детей, выли от горя, словно волчицы; те же, чьи дети чудом уцелели, судорожно прижимали их к себе или в порыве безотчетной благодарности поднимали к низкому хмурому небу. Все пали духом, вспоминая о постигшем племя ужасном бедствии и предчувствуя тяжелые, полные горя и лишений дни.

Вождь племени, Фаум, воспользовался первыми проблесками дневного света, чтобы пересчитать своих соплеменников. Он вел счет с помощью пальцев и древесных веток. Каждая ветка была равна количеству пальцев на обеих руках. Осталось только четыре ветки воинов, более шести веток женщин, около трех веток детей и меньше одной ветки стариков.

Старый Гоун, умевший считать лучше всех людей племени, сказал, что уцелели только один мужчина из пяти, одна женщина из трех и один ребенок из целой ветки…

Только теперь уламры ощутили всю тяжесть обрушившегося на них несчастья. Они поняли, что жизни племени угрожает смертельная опасность, что с потерей Огня они снова беззащитны перед лицом грозных сил природы и отныне обречены влачить лишь жалкое существование.

Отчаяние овладело даже мужественным сердцем Фаума. Он не доверял больше своей громадной физической силе, своим мощным рукам и могучим мускулам. На его широком, заросшем жесткой щетиной лице, в желтых, как у леопарда, глазах отражалась смертельная усталость. Он угрюмо разглядывал раны, нанесенные ему вражескими дротиками и копьями, слизывая по временам кровь, все еще сочившуюся из глубокой царапины на левом предплечье.

Подобно всем побежденным, Фаум не переставал вспоминать ту минуту, когда победа стала клониться в его сторону. Уламры яростно бросились в бой; огромная палица Фаума без устали крушила врагов. Еще миг, и уламры перебьют всех своих противников, захватят в плен женщин, растопчут вражеский Огонь и будут по-прежнему охотиться в своей родной саванне, в изобилующих дичью девственных лесах…

Какой злой ветер пронесся над полем битвы? Почему уламры, внезапно охваченные ужасом, обратились в паническое бегство и кости их захрустели под палицами врагов, в то время как копья и дротики безжалостно пронзали тела бегущих и раздирали их в клочья? Как случилось, что враги ворвались в родное становище и убили священный Огонь?

Мрачные мысли сверлили темный мозг Фаума, приводя его в исступление и бессильную ярость. Он не хотел, не мог примириться со своим поражением, чувствуя в себе столько энергии, отваги и ненависти!

День вставал во всем своем блеске и могуществе. Лучи восходящего солнца пробились сквозь плотную завесу облаков, и от первого их прикосновения закурились паром болото и саванна. Радость утра и свежее дыхание растений несли они с собой. Даже темная поверхность болота не казалась уже больше зловещей и коварной. Она то отсвечивала серебром среди ядовито-яркой зелени островков и кочек, то отливала малахитом и жемчугом, то словно покрывалась чешуйками слюды под дуновением ветерка. Сквозь пышные заросли тополей и ольхи до измученных людей доносился прохладный запах воды.

Солнечные лучи скользили по изменчивой глади и мимолетно озаряли то темно-зеленую массу водорослей, то желтый цветок кувшинки, то белую водяную лилию. В их зыбком свете вспыхивали поочередно то куст болотного молочая, то стебель стрелолиста или синего касатика, то островок желтых лютиков, то бархатистые лапки заячьей капусты, то круглые листья росянки, то непроходимые заросли камышей и лозняка, где гнездились водяные курочки, белоглазые нырки, изумрудные чибисы, проворные зуйки и грузные дрофы. Серые цапли высматривали добычу по берегам круглых заливчиков; стая журавлей, хлопая крыльями, с криком опустилась на каменистый мысок. Острозубая щука с громким всплеском врезалась в стайку линей, а последние стрекозы стремительно проносились над водой, словно вспышки зеленого света или искры лазурита.

Фаум с грустью взирал на оставшихся в живых уламров. Сбившиеся в тесную кучу люди были желтыми от болотной глины, зелеными от облепивших их тело водорослей, красными от крови, струившейся из ран. Одни лежали, свернувшись клубком, словно питоны; другие распластались на земле подобно гигантским ящерицам. От них несло лихорадочным жаром и запахом разлагающегося мяса. Некоторые метались и хрипели, борясь со смертью. Раны их почернели от запекшейся крови. Однако Фаум знал, что почти все раненые должны выжить. Самые слабые погибли на том берегу или утонули при переправе.

Вождь перевел взгляд со спящих на тех, кто не мог уснуть, потому что горечь поражения терзала их сильнее, чем усталость. Это были лучшие воины, цвет племени уламров. Их массивные головы с низким лбом и тяжелыми челюстями крепко сидели на широких плечах. Кожа была загорелой и обветренной, но не черной; коренастые торсы и мускулистые руки и ноги обросли густыми волосами. Остротой обоняния они могли соперничать с любым хищником. Суровый, порой свирепый взгляд больших, глубоко посаженных глаз смягчался и становился почти нежным лишь у маленьких детей и некоторых молодых девушек.

Люди каменного века, конечно, сильно отличались от нас по своему внешнему облику, но уже были настоящими людьми, в полном смысле этого слова. И они были молоды той великолепной молодостью, которая неведома теперь нам, их далеким потомкам, как непонятна современному человеку та несокрушимая энергия и упорство, с которыми первобытные люди отстаивали свое право на существование в жесточайшей повседневной борьбе с окружающим их враждебным миром.

Фаум воздел руки к восходящему солнцу и протяжно закричал:

– Что станет с уламрами без Огня? Как будут жить они в саванне и в лесу? Кто защитит их от ночного мрака и зимних холодов? Им придется есть сырое мясо и горькие корни трав! Они не смогут согреть свои озябшие тела, и концы их дротиков и копий будут мягкими, словно глина. Лев и махайрод, медведь и тигр, леопард и гиена будут пожирать их живьем в темные ночи! Кто вернет племени Огонь? Тот, кто сумеет это сделать, станет братом Фаума. Он будет получать три части на охоте и четыре части из остальной добычи. Фаум отдаст ему в жены Гаммлу, дочь своей сестры! А если Фаум умрет, он станет вождем племени!

Нао, сын Леопарда, поднялся с места.

– Пусть мне дадут двух быстроногих воинов, – сказал он, – и я добуду для племени Огонь у сыновей Мамонта или у Пожирателей Людей, которые охотятся на берегах Двойной реки!

Фаум метнул на молодого воина недоброжелательный взгляд. Нао был самым рослым среди уламров, и плечи его становились шире с каждым годом. Не было у племени воина более ловкого и неутомимого в беге. Он поборол на состязании Му, сына Бизона, первого после Фаума силача племени. И Фаум опасался Нао. Он давал молодому воину самые опасные задания, подвергая его жизнь смертельному риску, и старался держать подальше от остальных уламров.

Нао тоже не любил вождя уламров. Но высокая, стройная, пышноволосая Гаммла с загадочным взглядом больших зеленоватых глаз вызывала в нем трепет и смутный восторг. Он думал о ней то с нежностью, то с неистовой яростью. Много раз Нао подстерегал девушку в зарослях лозняка или в чаще леса. Стоя позади дерева, он то широко раскрывал объятия, чтобы нежно прижать ее к груди, то судорожно стискивал руки, борясь с желанием кинуться к ней, оглушить ударом палицы и бросить на землю, как делали это уламры с девушками враждебных племен. А между тем он совсем не желал Гаммле зла. Если бы она стала его женой, он никогда не обращался бы с ней грубо, потому что не любил видеть на лицах окружающих людей выражение страха, которое делает их чужими и враждебными.

Конечно, в другое время Фаум отнесся бы недоверчиво к словам Нао и нашел предлог, чтобы отделаться от молодого воина. Но горе укротило его гордость. Он подумал, что союз с сыном Леопарда может теперь оказаться для него выгодным; если же этого не произойдет, он всегда найдет способ избавиться от опасного соперника. И, повернувшись к юноше, вождь сказал:

– У Фаума только один язык! Если ты вернешь племени Огонь, ты получишь Гаммлу без всякого выкупа или обмена. Ты станешь сыном Фаума!

Подняв руку вверх, он говорил с расстановкой, холодно и высокомерно.

Закончив речь, Фаум сделал знак Гаммле.