Мегрэ колеблется

– Меня поразила одна деталь, – пояснил Мегрэ. – Автор письма называет меня не просто комиссаром, как это делает большинство, а моим официальным титулом: «Господин дивизионный комиссар».

– Я об этом тоже подумал. Вы поместили объявление?

– Да. Сегодня вечером оно появится в «Монд», а завтра утром в «Фигаро».

Странно, что Парандон не был удивлен или, во всяком случае, не показывал виду. Он глядел в окно на узловатый ствол каштана, как вдруг его внимание привлек легкий шум. Но и это его не удивило, и, повернувшись к двери, он пробормотал:

– Входи, дорогая…

И, поднимаясь, добавил:

– Знакомься: комиссар Мегрэ собственной персоной.

Это была женщина лет сорока, элегантная, со стремительными движениями и быстрыми глазами. Коротким, цепким взглядом она окинула комиссара с головы до ног. И будь даже где-нибудь на его левом ботинке небольшое пятнышко, оно не ускользнуло бы от ее внимания.

– Я очень рада, комиссар… Надеюсь, вы пожаловали к нам не для того, чтобы арестовать моего мужа? С его слабым здоровьем вам сразу бы пришлось определить его в тюремную больницу…

В ее словах не чувствовалось подвоха. Она сказала это без злобы, с игривой улыбкой, но все же сказала.

– Речь идет, конечно, о ком-нибудь из наших слуг?

– Никаких жалоб я не получал. И, кроме того, это входит в компетенцию полицейского участка вашего района.

Она сгорала от нетерпения узнать причину его визита. Парандон понимал это не хуже, чем Мегрэ, но оба, словно забавляясь, не сделали и малейшего намека.

– Вам понравился наш арманьяк?

Она внимательно поглядела на рюмки.

– Надеюсь, дорогой, ты выпил капельку? – Она была в светлом, уже весеннем костюме. – Итак, господа, не буду вам мешать… Хочу только предупредить тебя, дорогой, что я вернусь не раньше восьми… После семи ты можешь застать меня у Гортензии.

Она вышла не сразу и, пока мужчины молча стояли, обошла комнату, подвинула на круглом столе пепельницу и поставила на место снятую с полки книгу.

– Прощайте, месье Мегрэ… Верьте мне, я была счастлива с вами познакомиться… Вы удивительно интересный человек…

Дверь закрылась. Парандон снова сел, выждал минутку, словно жена могла вернуться, и наконец засмеялся, как ребенок:

– Вы поняли?

Мегрэ не знал, что ответить.

– Вы удивительно интересный человек. Она в бешенстве оттого, что вы ничего не сказали о ее платье, в особенности о том, что она молодо выглядит. Больше всего ее порадовало бы, если бы ее приняли за нашу дочь.

– А у вас есть дочь?

– Да. Восемнадцати лет. Сдала на бакалавра и теперь занимается археологией. Неизвестно, как долго продлится это увлечение… В прошлом голу, например, ей захотелось стать лаборанткой. Я вижу ее очень редко, только за столом, да и то лишь в тех случаях, когда она соизволит откушать с нами… Есть у меня еще сын, Жак. Ему пятнадцать лет, учится в четвертом классе в лицее Расина. Вот и вся моя семья.

Он говорил с удивительной легкостью, будто все это не имело никакого значения. Казалось, он потешался над самим собой.

– Впрочем, я отнимаю у вас время. Так вот, насчет письма… Возьмите с собой образец моей почтовой бумаги… Ваши эксперты смогут установить идентичность, но я заранее уверен в результате.

Он нажал кнопку, подождал, потом повернулся к двери:

– Мадемуазель Ваг, принесите, пожалуйста, конверт. Из тех, что мы посылаем поставщикам. – И пояснил: – Мы расплачиваемся с поставщиками в конце каждого месяца. Было бы слишком официально вкладывать чеки в маркированные конверты. Для этой цели мы пользуемся обычными белыми конвертами.

Молодая девушка принесла образец.

– Вы сможете и это сравнить. Если совпадут и бумага, и конверт, у вас будет почти полная уверенность, что письмо отправлено отсюда…

Казалось, это его не слишком тревожило.

– Вы не видите никакой причины, которая могла бы побудить кого-нибудь написать это письмо?

Парандон посмотрел на Мегрэ сначала с удивлением, потом немного разочарованно:

– Причины? Вот не ожидал от вас этого вопроса, месье Мегрэ. Но я понимаю, вы должны были его задать… Причины… Безусловно, они есть у каждого, сознательно или безотчетно…

– Сколько человек живет в этой квартире?

– Постоянно не очень много… Ну, конечно, жена и я…

– У вас у каждого свои комнаты?

– Как вы угадали?

– Не знаю… Я задал вопрос, не думая…

– Мы действительно живем в разных комнатах. Моя жена любит поздно ложиться и утром долго валяется в постели, а я птаха ранняя. Впрочем, если хотите, можете осмотреть всю квартиру… Должен вам сказать, что я ее не выбирал и оставил все как было. Когда мой тесть, – он снова взглянул на портрет председателя кассационного суда, – вышел в отставку и поселился в Вандее, дочери устроили нечто вроде семейного совета. Их четыре, и все замужем… Был произведен предварительный дележ наследства, и моей жене досталась эта квартира со всем содержимым, включая отцовский портрет и бюсты.

Он не смеялся, даже не улыбался, но при этом чувствовалась ирония.

– Одна из сестер получит усадьбу в Вандее, в Буванском лесу. Две другие разделят ценные бумаги… Гассены де Болье унаследовали от предков значительное состояние, так что на всех хватит… Итак, я живу не совсем у себя, а скорее у тестя, и лично мне принадлежат только книги, мебель в моей спальне да еще этот письменный стол…

– Ваш отец ведь жив, не так ли?

– Да, он живет совсем рядом, на улице Миромениль, в квартире, где решил провести остаток своих дней. Вот уже тридцать лет, как он вдовец. Отец был хирургом…

– Знаменитым хирургом…

– Вон что! Вы и это знаете? Следовательно, вам также известно, что он испытывал страсть не к шестьдесят четвертой статье, а к женщинам… Наша прежняя квартира была такой же просторной, как эта, но намного современнее… На улице Агессо… Теперь там живет мой брат, невропатолог, с женой… Так вот, возвращаясь к нашей семье… Я вам уже говорил о моей дочери Полетте и сыне Жаке… Заметьте себе, если хотите заслужить ее расположение, что Полетта заставляет всех называть ее Бэмби, а брата своего упорно называет Гюсом…[2 - Гюс – уменьшительное от Гюгюс. Так французские дети называют клоуна.] Думаю, что это пройдет… Впрочем, большого значения это не имеет…

Перейдем теперь к людям, как сказала бы моя жена. Вы уже видели Фердинанда, дворецкого. Фамилия его – Фошуа… Родом он из Берри, откуда и моя семья… Старый холостяк… Комната его в глубине двора, над гаражом… Лиза, горничная, живет у нас постоянно, а мадам Маршан приходит каждое утро убирать квартиру… Да, я еще не назвал мадам Вокен, кухарку. Муж у нее кондитер, она живет своим домом. И каждый вечер после работы торопится… Вы не записываете?

Мегрэ только улыбнулся, потом встал и подошел к пепельнице, достаточно большой, чтобы можно было выколотить трубку.

– Теперь перейдем, если можно так выразиться, к моему штату, – продолжал Парандон. – Вы видели мадемуазель Ваг… Это ее настоящая фамилия, и ей она не кажется смешной[3 - Vague (фр.) – расплывчатый, неясный.]. Я всегда называю секретарей по фамилии… Она никогда ничего не рассказывает о своей личной жизни, и если бы понадобился ее адрес, пришлось бы заглянуть в досье… Я знаю только, что домой она ездит на метро и никогда не возражает, если я ее задерживаю до вечера на работе… Лет ей, должно быть, двадцать четыре или двадцать пять, и она почти не бывает в дурном настроении… Есть у меня помощник, стажер, очень честолюбивый молодой человек по имени Рене Тортю. Его кабинет в конце коридора. Остается еще наш писец, так мы его называем, молодой человек лет двадцати. Он недавно приехал из Швейцарии, мечтает о поприще драматурга, а пока выполняет различные мелкие поручения… Нечто вроде рассыльного.

Когда мне поручают какое-нибудь дело – а я занимаюсь делами только очень крупными, где на карту ставятся миллионы, если не сотни миллионов, – мне приходится работать неделю, а то и несколько недель сутками напролет… После этого все входит в обычную колею, и у меня появляется досуг, чтобы…