– Перед армией был перелом лучевой кости, товарищ полковник, и теперь рука плохо справляется с мелкой моторикой.
Тихон знал, как отмазываться, однако, похоже, переумничал с фразой.
– А почему у вас, товарищ сержант, не внесены в опись деревья? – отчетливо выговаривая каждое слово, как всегда, когда что-то ему не нравилось, заговорил Гоблин. – Мелкая моторика не позволяет переписать из предыдущего рапорта? А может, вам просто лень? Скорее всего – лень. Вам лень записать и лень проинспектировать вверенный вам участок!
Тишка молча ел глазами начальство.
– Рапорт переписать! Доложите вашему комбату, что я сделал вам замечание, – и Гоблин выскочил из штаба.
Именно в тот момент Тихон и решил для себя раз и навсегда: «Ну его, писать пером, чтобы потом до дрожи моторики размахивать топором». Но потом, к сожалению, легкомысленно забыл про свой собственный вывод. С той же легкой Тишкиной руки в рапорте появилась в дальнейшем еще пара смешных, с гражданской точки зрения, но принятых начальством части на ура нововведений.
А теперь вот добавился еще и подсолнух…
2.
Тишка сидел на стуле и качал, в такт заоконному «Прощанию славянки», ногой. Марш отзвучал, и по паркету в коридоре загрохотали сапоги заступающего наряда. Послышался бодрый голос Женьки Бородулина:
– На месте стой, нале-во! Принять наряд!
Затем в каморку просунулась его жизнерадостная конопатая рожа.
– Здорово, Тишка. Гасишься?
– Привет, Жендос. Угу, так гашусь, что аж вспотел весь. Подписывай рапорт – и я пошел…
– Да погоди ты, – хитро улыбнулся Женька, – вот заторопился. Куда тебе спешить-то? До дембеля еще – как до Китая короткими перебежками!
– …ибо надоел мне этот штаб, – продолжил Тихон свою тираду. – Походи-ка сам через сутки – от одного воздуха здешнего завоешь.
– А я как будто не хожу! – возмутился Бородулин. – Ты один тут родину охраняешь и боевое знамя, да?
– Ну, тебе по сроку службы уставать рано, – не без ехидства напомнил Тишка. – Ты, пускай и через сутки ходишь, но первый межпериод, а я уже второй. Вдобавок, когда межпериод закончится, тебя в караул скинут, ибо кто же с салабонами будет в караул ходить, если не шарящие сержанты… А караул – ведь это кайф, Евгений! Там тихо, несуетно, как в келье. Убьешь нарушителя – отпуск дадут. А мне вот в этом штабе до дембеля торчать.
Женька заулыбался:
– Так ты хочешь сказать, что ты не шарящий? Раз тебя в караул не ставят… Так, что ли?
– Мул ты, Жендос. Хоть и черпак уже, а мул. Во-первых – я не просто шарящий, а архишарящий, хоть и залётный. Во-вторых – я еще и хитрый. Ты думаешь, я в караулы не ходил? Походил! Так походил, что некоторые до сих пор с содроганием вспоминают. А почему они так вспоминают – про это тебе никто не расскажет, ибо это – военная тайна! Понял?
– Гонишь, Тиха?
Простоватый Женька даже глаза вытаращил.
Тихон принял важный вид, поманил сменщика к себе и прошептал ему в самое ухо:
– Ты, товарищ младший сержант Бородулин, разве не видишь, что меня в штаб заперли? Это зачем, по твоему мнению? А затем, чтобы я на виду у них постоянно был. Боятся они меня тут все, боятся, что я проболтаюсь… Только об этом никому, лады? Иначе всей части капут придет. Вплоть до расформирования! А из расформированных частей рассылают только по горячим точкам, на линию огня. Так что ты уж давай, не подводи меня…
Тихон скорчил озабоченную рожу, выдержал картинную паузу и добавил:
– Я-то ладно, я-то – фигня. А вот гвардейский наш дивизион подставим мы нехило…
Женька, наполовину поверив, сделал умное лицо и закивал с важностью сопричастного к страшной тайне. Тишка стоял, поглядывая на сменщика искоса, и слегка, одними уголками губ, улыбался.
3.
Сдав наряд и отпустив посыльных в их подразделения, Тихон отправился в казарму. Помня старую армейскую мудрость, что любая кривая короче прямой, проходящей мимо начальства, он не пошел по дороге мимо КПП, а пересек Гоблин-стрит и нырнул в кусты. Из кустов он выскочил уже на плацу. И двинулся по нему наискосок, сокращая путь.
В казарму он зашел, лихо заломив на затылок фуражку, засунув руки в карманы и ослабив до невозможности ремень. С пинка открыл дверь.
– Смирно! – гулко разнеслась по казарме команда дневального.
– Вольно! – бросил Тишка.
– Вольно! – повторил дневальный, не жалея голоса.
Батарея была на ужине. Тихон прошелся по взлётке, до расположения своего взвода, снял и бросил на кровать (стоящую отдельно, а не попарно, как все остальные) ремень. Потом стянул с головы фуражку, подбросил ее и со всего маха врезал по ней ногой. Фуражка упала куда-то в дальний угол расположения, к окну. Не снимая сапог, Тишка лег на кровать, закурил и закрыл глаза.
– Дежурный! – рявкнул он, не меняя положения.
– Дежурный по батарее, на выход! – послышалось с тумбочки дневального.
Из глубины казармы донеслось торопливое цоканье подкованных сапог. У тумбочки зашептались. А затем цоканье, уже размеренное и спокойное, стало нарастать в Тишкину сторону.
Дежурный, новоиспеченный младший сержант из числа окончивших учебку курсантов, встал перед Тишкиной кроватью, сунув руки в карманы и выжидательно смотря круглыми, мало что выражающими глазами.
– Опа, дежурный, – заинтересовался Тишка, – а чё мы без доклада подходим, устав не соблюдаем, а? Ты команду «смирно» слышал?
– Ну, слышал, – буркнул дежурный.
– Не «нуслышал», а «так точно, товарищ старший сержант»! Да, боец?
– Да ладно, Тиха, ты чё, я ведь уже не курсант, – забормотал дежурный. – Я, это, сержант уже…
– Ага, ты еще скажи, что по уставу при моем появлении и команду «смирно» не положено подавать, – нехорошо заулыбался Тишка. – Ведь и вправду не положено же? Запомни, дядя: то, что ты получил две сопли на погоны с вытекающими последствиями, ничего не значит, ты для меня пока авторитета не заслужил. Ты пока, как был мулом, так им и остался, понял? Хотя, как сержант, и имеешь теперь право обращаться ко мне на «ты»…
– Так точно, понял, – обиженно просипел дежурный.
– Ну, ладно, – сменил гнев на милость Тишка. – Что, старшина ключи от каптерки не оставлял?
Младший сержант молча протянул ему связку ключей на длинном кожаном шнурке.
Переодеваясь в каптерке из парадной формы в полевую, Тишка вспомнил, что фуражку он запнул недавно куда-то в расположение. Чертыхнувшись, пошел искать. Подняв с пола фуражку, он обнаружил на ней клок свалявшихся ниток. И, нахмурившись, опять заорал, вызывая дежурного.
На этот раз цоканье подков по полу слилось в стремительную дробь, и запыхавшийся дежурный появился через несколько мгновений.
– Слышь, ты, мул, – на этот раз Тихон злился уже по-настоящему, – это чё за клубок змеюк, а? Я тебе что, мангуста какая-нибудь чтобы их с пола подбирать?
– Тиха, это, наряд двадцать минут назад мыл, это, чисто все было… – от волнения дежурный запинался через слово.