Последний отзыв
Очень интересная!
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье
Жиль Кепель
Ужас, который наводил «халифат» ИГИЛ на Левант в 2014-2017 годах, и его террористическая деятельность в мировом масштабе стали парадоксальным следствием «арабской весны» 2011 года. Между тем ее приветствовали, упиваясь универсальными демократическими лозунгами и восторгаясь «революцией 2.0». Как воцарился этот хаос и можно ли из него выйти окончательно после устранения «Исламского государства» военным путем?
В этой книге события помещаются в исторический контекст со времен Октябрьской войны 1973 года (война Йом-Кипура или Рамадана) и предлагается первый полный исторический обзор шести главных арабских восстаний, от Туниса до Сирии.
Также представлены линии разлома и давления в миграционных процессах в Средиземноморье и на Ближнем Востоке и описаны варианты решений, которые предстоит принимать не только Эмманюэлю Макрону, Дональду Трампу или Владимиру Путину, но и народам и политическим лидерам данного региона и европейским гражданам.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Жиль Кепель
Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье
Посвящается памяти моего отца Милана Кепеля
(Прага, 1928 – Париж, 2019)
© Еditions Gallimard, Paris, 2018
© Fabrice Balanche, pour les cartes / adaptation EdiCarto, 2018
© Петров А. Ю., Пешков А. А., Чувирова О. А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Политическая энциклопедия», 2021
Предисловие
Переведена на русский язык одна из лучших в мировой научной литературе работ по современной истории арабского мира, принадлежащая перу широко известного в своей стране и далеко за ее пределами французского арабиста и исламоведа Жиля Кепеля. Я искренне благодарен автору за предоставленную мне возможность стать одним из первых читателей русской версии этого захватывающего труда и за приглашение написать предисловие к ее изданию. Когда еще в период наших первых встреч с Кепелем я стал знакомиться с его биографией, мне пришла в голову мысль о сходстве наших творческих судеб. Он, как и я, перешел от занятий древностью и средневековьем, специализировавшись в университете по античности и английскому языку, к изучению арабского языка, современной истории арабского мира, ислама и политологии. Правда, в отличие от него, я начал изучать навсегда очаровавший меня арабский язык, арабскую историю и культуру уже с первых дней моего пребывания в университете. Жиль, обучавшийся в Дамаске, пишет, что он был «заворожен левантийской цивилизацией», я же, стажировавшийся в Каире, а затем проживший много лет в Йемене, был столь же заворожен цивилизацией сначала египетской, затем йеменской. Мы оба активно занимаемся исламоведением, а также любим черпать знания о предмете нашего научного интереса не только из документов и публикаций, а и из личных встреч с собеседниками из региона. Он в прошлом, как и я, был увлечен левацкими идеями, симпатизируя революционной антиимпериалистической борьбе арабских националистов, что было тогда характерно для студенчества и молодого поколения научной интеллигенции Западной Европы, в особенности – Франции в конце 1960-х – 1970-х годах. Могу привести в пример нескольких, лично мне хорошо известных, в ту пору крайне левых интеллектуалов, ставших впоследствии видными учеными и даже респектабельной частью истеблишмента, в частности француза Оливье Руа, британца Фреда Хэллидея (ныне уже покойного) и многих других. Все мы так или иначе прошли в последние два десятилетия XX века определенную эволюцию взглядов. О своем извилистом профессиональном пути и развитии идейно-политических ориентаций Кепель упоминает в своей книге, и это во многом объясняет те оценки и заключения, которые касаются рассматриваемых им сюжетов.
Необычна сама структура его книги. Фактически она в весьма органичной форме объединяет в себе не просто три раздела, каждый со своими задачами, а включает элементы мемуарной литературы (в некоторой мере это сближает его труд по жанру с работами Е. М. Примакова), очерк почти что полувековой истории Ближнего Востока (преимущественно его арабской части), исследование причин, событий и последствий «арабской весны» для шести переживших ее стран и их соседей, извилистых поворотов в бурной истории политического ислама с ее страшными эпизодами террора «аль-Каиды» и запрещенного в России ДАИШ/ИГИЛ, а также новых тенденций в развитии арабского мира в эпоху после поражения экстремистов.
В своем ярком исследовании Кепель проявляет качества как академического ученого и внимательного наблюдателя интригующе сложной действительности Ближнего Востока, стремящегося, опираясь на первоисточники, проникать в суть событий, так и тонкого и исключительно эрудированного политолога и международника, хорошо разбирающегося в реалиях современного мира.
Прочтение этой книги побуждает к переосмыслению широко распространенного тезиса о предопределенном идейными и политическими причинами существовании различных национальных школ в ближневосточных и исламоведческих исследованиях, в том числе французской как части западного исследовательского дискурса, с одной стороны, и российской, с другой. Эта презумпция лишь отчасти верна, и публикуемая работа Жиля Кепеля ее в немалой мере опровергает. Конечно, в его оценках, особенно событий «арабской весны», отчетливо просматривается сильное осуждение авторитарных и диктаторских режимов, которое разделяют не все отечественные авторы. Однако в целом различия между теми или иными маститыми специалистами по региону гораздо острее, чем разногласия между школами, если они вообще существуют. Читатель представляемой книги наверняка отметит сходство между рядом позиций ее автора со взглядами многих российских исследователей. Это объясняется, в первую очередь, беспристрастностью, объективностью и неординарностью суждений, а также глубоким проникновением в арабскую действительность и огромной эрудицией Кепеля, который не боится вступить в противоречие не только с рядом своих авторитетных западных коллег, но и с влиятельными, а зачастую и опасными объектами своего исследования вроде приговоривших его к смерти джихадистских убийц. Стоит в этом контексте также упомянуть его критику З. Бжезинского за неспособность этого архитектора американской политики поддержки афганского джихада осознать глобальный характер угрозы выросшего при поддержке США джихадистского монстра.
Точен воссозданный на страницах этого труда образ «Корана и барреля» как символа уже уходящей, как считает Кепель, эпохи рентных государств и политического ислама. Допускаю, что и с этим утверждением согласятся не все российские эксперты по арабскому миру. Одни из них потому, что считают термин «рентные государства» не совсем точным, другие – потому, что не считают их эпоху ушедшей. А в том, что касается политического ислама, разброс мнений еще больше. Тем не менее все наверняка оценят те главы книги французского профессора, в которых скрупулезному анализу подвергается генезис, теория и практика исламских экстремистов, непримиримым противником которых является автор. Надо отдать должное автору, у которого хватает мужества твердо отстаивать свои взгляды.
В этой связи обратимся, к примеру, к одному из пассажей, посвященных тому, как развивались отношения Муаммара Каддафи с европейскими лидерами. Кепель пишет, что щедрыми подношениями за счет нефтяной ренты Каддафи всегда удавалось обеспечить себе политическое выживание. В январе 1970 года он купил у Франции 110 истребителей «Мираж», что стало для этой страны крупнейшей в истории оружейной сделкой, и это не помешало через десять лет подстрекаемой ливийскими властями толпе предать огню французское посольство в Триполи и консульство в Бенгази. Но уже после 11 сентября 2001 г. Каддафи убедил западных лидеров в том, что он наряду с Мубараком является барьером на пути террористов. Тогда ООН сняла с Ливии санкции, а Франция и Великобритания, которые позднее, в 2011 г., решительно выступили за военную операцию по свержению режима Каддафи, заключили с ним баснословные торговые контракты. Подобным образом беспринципно поступали и многие другие лидеры. Я ни в коем случае не хочу представлять автора этой книги как убежденного критика западных правительств, в том числе и его собственной страны. Хочу лишь еще раз подчеркнуть неангажированность, а также высокую морально-этическую планку его позиции.
Наверное, часть отечественных арабистов сочтут несколько преувеличенным утверждение о том, что конфликт между шиитами и суннитами в исламском мире фактически заместил собой арабо-израильское противостояние и стал главной движущей силой кризисов и войн в регионе и за его пределами.
Обращает на себя внимание разработанная и предложенная автором книги периодизация, которая наряду с классификацией различного рода партий, организаций, группировок помогает и самому автору, и нам, читателям, лучше систематизировать огромный массив информации по предмету исследования.
Посоветую всем интересующимся Востоком, а не только специалистам прочитать эту увлекательнейшую книгу.
Академик Российской академии наук Виталий Наумкин
Введение. Эпитафия о Сирии
За 40 лет до написания этой книги я провел 1977/1978 учебный год в Сирии в качестве стажера, изучая арабский язык во Французском институте арабистики Дамаска. Для будущих арабистов обучение там, подобно заклинанию «Сезам, откройся!», открывало доступ в пещеру, хранящую секреты грамматики и фонетики так влекущего нас Востока. За редчайшим исключением, в тот период ни одна карьера не могла начаться без предварительного пребывания в «аш-Шаме», как мы называли его между собой. Это традиционное арабское обозначение как самого Восточного Средиземноморья (Леванта), так и его древней столицы. В принятой у мусульман ориентации по сторонам света, если смотреть на Мекку с запада, аш-Шам будет по левую, или северную, сторону, а Йемен, соответственно, по правую, или южную сторону.
Ни я, ни мои однокашники не могли и представить тогда, что сорок лет спустя тот же аш-Шам станет боевым кличем джихадистов из неблагополучных французских пригородов, стремящихся влиться в ряды «Исламского государства» (ИГ, известного также как ИГИЛ или ДАИШ), чтобы уничтожать «безбожников» его именем. Первоначально они концентрировались на алавитах, этом загадочном ответвлении ислама, к которому принадлежал тогдашний президент Сирии Хафез Асад (его сыну Башару было во время моей сирийской стажировки 12 лет). Впрочем, это была лишь прелюдия к тем временам, когда французские джихадисты по возвращении на родину начали убивать собственных «неверных» соотечественников, как это было 13 ноября 2015 года в ночном клубе «Батаклан» и у «Стад де Франс». И в самых страшных кошмарах мне не могло присниться, что меня самого, как квалифицированного арабиста, в июне 2016 года приговорят к смерти. Приговор вынес франко-алжирский игиловец, родившийся во французском Роане и вставший на путь террора в алжирском Оране. Затем он перебрался в сирийский город Ракка, где находилась столица самопровозглашенного «халифата» Исламского государства. Один из приспешников джихадиста, франко-марокканец, убивший полицейского и его жену во французском городе Маньянвиль, что в департаменте Ивелин, озвучил мой смертный приговор на Facebook.live. До сих пор поверить не могу, но это вынудило меня жить под охраной полиции не просто в Париже, а в самом центре Латинского квартала.
Но тогда, в конце семидесятых, интернета еще не существовало ни в нашей жизни, ни даже в нашем воображении. Мы изучали государства и их границы, вычерченные жирными черными линиями, по обычному «двухмерному» атласу мира. Он напоминал карту Римской империи, висевшую над доской в кабинете классической филологии моего коллежа в 1974 году. Именно эта карта пробудила во мне мечту о Востоке, и уже следующим летом я сел в Венеции на корабль и отправился по маршруту Стамбул – Левант – Египет, в стремлении воочию открыть для себя то, что я видел только на карте. Кто мог тогда предвидеть тот переворот, который произведут в умах и мировоззрении жителей планеты цифровое пространство и социальные сети? Да и, если на то пошло, кто мог предугадать всеобщее помутнение сознания, параллельно которому расстояния и временные границы стирались, а географические и исторические ориентиры размывались до такой степени, что мы окончательно потеряем почву под ногами сорок лет спустя?
Хотя в самом Дамаске в конце семидесятых было еще спокойно, соседний Ливан уже погружался в хаос. В гражданской войне, со всеми присущими ей зверствами и жестокостью, расколовшей страну по политико-конфессиональному признаку, схлестнулись «прогрессивные исламисты» и «правохристиане». Этими гибридными терминами обозначались стороны конфликта, связанного с присутствием в Ливане вооруженных палестинских беженцев. В ходе этого конфликта в основном прозападно настроенные марониты, переживавшие демографический кризис, боролись за власть с суннитами, склонявшимися к социалистическому лагерю, откуда и происходит их определение как «прогрессистов», кажущееся сегодня до абсурда неуместным. Очень немногие наблюдатели улавливали тогда смысл игры нефтяных монархий Аравийского полуострова и саудовских ваххабитов, баснословно обогатившихся после Октябрьской войны 1973 года, благодаря головокружительному взлету цен на нефть. Свалившееся с неба богатство позволило им занять ведущие роли в бурной реисламизации региона с целью уничтожить космополитический дух Леванта моей молодости. Точно так же никто не мог предвидеть тогда, как всколыхнет массы Иранская революция. Она превратила доселе маргинализованных шиитов, которых радикализовала исламистская идеология, в ведущую политическую силу в Ливане, и не только там. Именно шииты стали доминировать отныне на обширной территории, протянувшейся полумесяцем через Сирию и Ирак до Персии.
В Институте Дамаска мы были зачарованы этой левантийской цивилизацией, будившей нашу фантазию. Откровенно говоря, читали мы мало и были лишь поверхностно знакомы с трудами таких наших полузабытых предшественников, как Вольней и Шатобриан, посещавших Восток. Мы в большинстве своем исповедовали примитивное левачество, идеологию, доминировавшую в студенческой среде в десятилетие, последовавшее за событиями Мая 1968 года. Но все же за эти десять лет она лишилась изначального догматизма, и мы остались с некой неопределенной доксой, бессистемным мировоззрением, построенным на наборе аксиом, на которых лежала печать антиимпериализма и антисионизма. И пока они не потеряли для нас смысл, наши симпатии априори оставались на стороне Сирии Хафеза Асада, находившейся на острие сопротивления Израилю.
Разочарование не заставило себя долго ждать. Я обожал сирийские пейзажи, напоминавшие деревню к северу от Ниццы, где в детстве я проводил каникулы. Они также будили в моей памяти эпическую поэму «Одиссея», которую я только что прочел на подготовительных курсах по античной литературе и истории. Впрочем, эти романтические размышления о прошлом не могли скрыть от меня жестокость режима и насилие в обществе, которые я мог наблюдать воочию. (Риад Саттуф, родившийся в том же 1978 году, прекрасно передал мои собственные наблюдения и переживания в автобиографических комиксах «Араб будущего», вышедших в 2014 году.) Мы с моими однокашниками, привыкшие к вольнице Латинского квартала, научились понижать голос в общественных местах и подозревать всех и каждого, живя в условиях «левой» диктатуры. Мы избегали разговоров о тех, кто сгинул в тюрьмах, и общения с их близкими. При таких вот обстоятельствах я познакомился во Французском институте Дамаска с ученым Мишелем Сёра, который был на 8 лет меня старше (он родился в 1947 году). Это была настоящая жизненная удача. Превосходный арабист и социолог, ученик профессора Алена Турена, он сделал темой своей научной работы сирийский режим. Впоследствии, поселившись в Ливане с женой и дочками, он заплатит за свои исследования жизнью. 22 мая 1985 года он был взят в заложники в аэропорту Бейрута загадочной «Организацией исламского джихада», связанной с Тегераном и Дамаском, и погиб в заточении в 1986 году, оклеветанный убийцами, как «шпион под видом ученого».
Еще до этой трагедии, оставившей отпечаток на всей моей жизни и коренным образом изменившей мое мировоззрение, разочарование от столкновения с шокирующими реалиями Сирии вынудило меня вернуться в Париж. Вдохновленный научными подвигами Мишеля Сёра, я ушел с отделения, объединившего к тому времени изучение античной и древнеарабской цивилизаций. В стремлении осмыслить ту драму, которая разыгрывалась на Ближнем Востоке, драму, окончательно лишившую меня моей юношеской наивности, я решил заняться политологией.
Почти сразу после моего поступления в 1978 году в Институт политических исследований («Sciences Po») мне пришлось столкнуться с еще одним парадоксальным явлением: началом Исламской революции в Иране. Несмотря на год, проведенный в Дамаске, мне не хватало тогда данных, позволявших представить в соответствующем контексте и «революционную» исламизацию по-тегерански, одновременно шиитскую и антиимпериалистическую, и ее реакционный, суннитский и антисоциалистический вариант в исполнении Эр-Рияда. Более того, именно в это время начался период хаоса, двумя движущими силами которого были головокружительный рост цен на нефть и усиление политического исламизма. Они и начали разрывать Левант на части. Взаимодействие этих двух явлений определило характер минувших пятидесяти лет, сказавшихся на судьбе двух поколений. Своего чудовищного апогея хаос достиг именно в Леванте, с провозглашением там 29 июня 2014 года, в начале Рамадана, «халифата» ИГИЛ.
В этот год случился также неожиданный и небывалый по масштабам – на 70 % – обвал цен на нефть. Это заставило пересмотреть среднесрочные и долгосрочные сценарии развития региона, его политические, экономические и социальные модели, и даже то место, которое должна занимать в нем религия. У этого события был целый ряд причин, в числе которых рост добычи сланцевой нефти в США, в результате чего они потеснили Россию и Саудовскую Аравию в качестве ведущей нефтедобывающей страны мира. Но наряду с этим происходили изменения в потребительском поведении стран ОЭСР. Здесь рост использования электрического транспорта и, как следствие, падение спроса на нефть способствовали постоянному снижению цен на нее. Эти совпадающие по времени явления ставили под сомнение жизнеспособность рентной экономики, с которой у нас принято ассоциировать Ближний Восток последние полвека. Они же означали, что под вопросом и судьба порождения этой экономики – гегемонии политического исламизма, насаждавшегося и арабскими нефтяными монархиями, и их иранскими конкурентами на другом берегу Персидского залива.
Одно тривиальное, на первый взгляд, событие конца 2017 года подчеркивало беспрецедентное расхождение между королевскими династиями Аравийского полуострова и салафитским истеблишментом. Тот на протяжении всех этих десятилетий обеспечивал религиозное обоснование их власти, одновременно при королевской поддержке расширяя свое влияние на всю общину мусульман-суннитов. 26 сентября, несмотря на протесты улемов, взывавших к необходимости соблюдения морали в их понимании, король Саудовской Аравии Салман постановил, что по окончании месяца Рамадан 2018 года женщинам в стране будет разрешено водить машину. Королевский указ вышел через 27 лет – одно поколение спустя – после того, как 6 ноября 1990 года саудовки, осмелившиеся сесть в Эр-Рияде за руль, подверглись преследованиям и оскорблениям.
Далее на сцену вышел наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед ибн Салман, которому едва минуло тридцать два года, этот луч света в темном царстве геронтократии. Он намеревался модернизировать саудовский рынок труда, включив в него обретших мобильность женщин в качестве дополнительного ресурса постнефтяной эры. В ноябре 2017 года он развернул масштабную кампанию против экстремизма, которому, по его словам, страна потворствовала с 1979 года. Действительно, это был судьбоносный год, начавшийся с триумфального возвращения аятоллы Хомейни в Тегеран и закончившийся введением советских войск в Афганистан, положившим начало джихаду в этой стране. Тогда же, в 1979 году, открылся ящик Пандоры, из которого был выпущен международный исламский терроризм, терзающий нас по сей день. Таким образом, под вопрос была поставлена сама суть системы саудовского ваххабизма, господствовавшей на Ближнем Востоке с тех пор, как нефть была использована как политическое оружие, позволившее одержать победу в Октябрьской войне 1973 года между Израилем и арабскими государствами. То, как обе стороны сами обозначали этот конфликт – «Война судного дня» и «Война Рамадана» соответственно, – явилось ярким символом того, насколько значимым в последующие годы стало религиозное наполнение политической сферы.
Последующие страницы посвящены ретроспективному анализу этих сумбурных десятилетий и размышлениям о возможных путях выхода из хаоса. Я сам был свидетелем, аналитиком и «хроникером» событий этих 50 лет и даже их невольным участником после вынесения мне игиловцами за мои исследования смертного приговора. Следовательно, на этих страницах найдет отражение и мой личный подход к изучаемым явлениям, определяющий отбор и изложение фактов. В силу этого внешне обыденные события, кажущиеся мне в ретроспективе красноречивыми, будут рассматриваться на фоне долгосрочных исторических тенденций.
Первые четыре главы первой части книги представляют собой анализ по хронологическому принципу первых четырех десятилетий, с Октябрьской войны 1973 года до народных волнений, известных как «арабская весна» (хотя и происходили они в реальности зимой 2010/2011 года). В течение этих сорока лет шел процесс исламизации политической сферы, и раскручивался по спирали джихадизм, все более охватывавший с каждым витком всю планету. Начало этим явлениям было положено в 1979 году, когда начались боевые действия в Афганистане, не без вмешательства американцев, искавших адекватный ответ Иранской революции. Это первое проявление современного джихадизма приведет к развалу СССР десять лет спустя. В соответствующих главах мы рассмотрим три сменявшие друг друга фазы этого джихадизма, включая события 11 сентября 2001 года, ставшие сколь ошеломительным, столь и трагичным для США ударом. Так занималась заря нового христианского века, на которую наложилось так и не состоявшееся начало нового исламистского тысячелетия. Этот ретроспективный обзор опирается на ряд трудов, опубликованных мной на эту тему, начиная с «Пророка и фараона» («Proph?te et Pharaon», 1984), и заканчивая книгой «Террор и мученичество» («Terreur et martyre», 2008). При этом я использую и включаю в исследование только те материалы, которые кажутся мне сегодня актуальными для интерпретации ключевых явлений десятых годов XXI века.
Это запутанное десятилетие, рассмотренное во второй части книги, началось с оптимистических надежд, подаренных «арабской весной» 2011 года. Продолжилось оно провозглашением игиловцами «Исламского государства» и распространением исламистского терроризма на территорию Европы. В ходе этого десятилетия исламистский «халифат» пал осенью 2017 года после освобождения Ракки и Мосула. В эти годы на демократический подъем, породивший такие ожидания, накладывался неописуемый ужас террора ИГИЛ, а возвращение к власти авторитарных режимов сочеталось с процветанием стран-изгоев и «зон беззакония». Анализ этих противоречий потребовал исследований на месте событий, которые я проводил по обе стороны Средиземноморья.
В развитие проблематики, поднятой мной в «Арабской страсти» («Passion arabe», 2013) и в «Терроре во Франции» («Terreur dans l'Hexagone», 2015), вторая часть книги анализирует ситуацию в шести странах, переживших «арабскую революцию», – в Тунисе, Египте, Ливии, Бахрейне, Йемене и Сирии. Ряд моих размышлений касается Ирака, поскольку монстр в виде ИГИЛ родился и вырос там, где он граничит с Сирией. Благодаря краху ИГИЛ в конце 2017 года мы уже находимся на временном расстоянии, достаточном для того, чтобы рассматривать события этого трагического периода в исторической ретроспективе. Я приложил все усилия, чтобы составить обобщенную картину из всей массы событий, о которых мы недавно узнали – или против воли испытали на себе. Моей основной задачей было извлечь из этих фактов уроки, позволяющие вписать историю, творящуюся на наших глазах, в длительный опыт предыдущих десятилетий. Как увидит читатель, Левант – и в первую очередь Сирия – находятся в центре моего повествования, и им посвящен значительный объем книги. По моему мнению, кризисы, сотрясающие Средиземноморье и Ближний Восток, выкристаллизовались и нашли наиболее полное выражение именно в этом регионе.
В третьей части рассматриваются события, последовавшие за падением ИГИЛ и объявлением о подавлении сирийского восстания, до решения Дональда Трампа о выводе американских войск из северо-восточной Сирии в октябре 2019 года. В том же месяце за этим решением последовало устранение Абу Бакра аль-Багдади спецназовцами США, а в январе 2020 года – ликвидация иранского генерала Касема Сулеймани ракетами, запущенными с американского беспилотника. В этой части мы задаемся вопросом перетасовки карт в регионе между напористой Турцией, дерзким Ираном и Владимиром Путиным в роли «серого кардинала» после того, как американские войска были переброшены из региона. В главах этой части я попытался оценить масштаб тектонических сдвигов, которые предвещают эти события.
Я собрал богатый материал из первых рук в ходе поездок по Северной Африке, Ближнему и Среднему Востоку. Он должен помочь нам наилучшим образом осмыслить и описать разные сценарии событий, которые могут развернуться на обоих берегах Средиземноморья – как оптимистичные, так и пессимистичные. Какое будущее ждет джихадизм и салафизм, раскалывающийся «суннитский блок» и происходящие в настоящий момент мучительные перемены на Аравийском полуострове? Сможет ли Иран сохранить свою гегемонию в «шиитском полумесяце» или же противостояние с Америкой Дональда Трампа обратит его успех в пиррову победу? Как Россия Владимира Путина, вновь обретшая статус великой державы благодаря участию в урегулировании сирийского кризиса, рассудит столь маловероятных союзников, как Израиль, Саудовская Аравия, Турция и Иран? И как поведет себя Европа, оказавшаяся в эпицентре кризиса, основной фронт которого – Средиземноморье, ставшее проходным двором для террористов и беженцев? Сможет ли она преодолеть свою пассивность и вновь утвердиться в качестве мощного геополитического актора? Будет ли Старый Свет, стреноженный бездействием руководящих органов и ослабленный Брекситом, и дальше беспомощно наблюдать за усилением центробежных тенденций, которые провоцируют крайне правый и левацкий популизм, вызванные ростом влияния исламизма в неблагополучных предместьях?
Чем четче вырисовываются контуры США как страны – главного мирового производителя сланцевых нефти и газа, тем меньшее влияние уделяется американской сверхдержавой региону Ближнего Востока и Средиземноморья. Эта тенденция проявилась еще во время президентства Обамы, а его преемник Дональд Трамп в характерной для него демонстративной манере развил ее до максимума. Сорок пятый президент США, стремящийся «вернуть Америке былое величие», дал понять, что его меньше всего волнуют хитросплетения международной политики, втянувшие страну в сомнительные военные авантюры от Афганистана до Ирака, если они так дорого обходятся американским налогоплательщикам и приводят к такому количеству человеческих жертв: более семи тысяч военнослужащих погибли с начала операции возмездия за 11 сентября в Афганистане до окончательного вывода войск из Ирака в 2016 году. Многие из погибших были выходцами из Пенсильвании, Мичигана и Висконсина, трех основных «колеблющихся штатов», которые принесли Дональду Трампу победу на выборах 2016 года. Но приведет ли такая сосредоточенность на внутренней политике, направленная на то, чтобы добиться переизбрания в ноябре 2020 года, к некой новой форме изоляционизма, который сможет защитить Америку от терактов на ее территории в «мире после 11 сентября»? Или, напротив, такая сдача позиций будет воспринята как проявление слабости, свидетельствующей о закате американской сверхдержавы тридцать лет спустя после падения 9 ноября 1989 года Берлинской стены и краха конкурента в лице СССР? И не приведут ли непоследовательные решения Белого дома к тому, что нерешенные ближневосточные вопросы напомнят о себе с удвоенной силой в разгар предвыборной кампании в ущерб действующему президенту – как это случилось в 1980 году, когда иранский вопрос, а точнее захват заложников в американском посольстве в Тегеране, стоил переизбрания Джимми Картеру?
Именно в таких условиях президент Трамп 2 января 2020 года отдал приказ о ликвидации генерала Касема Сулеймани, когда кортеж харизматичного командующего спецподразделением «аль-Кудс» Корпуса стражей Исламской революции покидал Багдадский аэропорт. Градус напряженности в отношениях между Тегераном и Вашингтоном в Ираке – единственной стране, где два заклятых врага нашли некое взаимопонимание – начал нарастать после того, как толпа, руководимая проиранскими ополченцами, напала на посольство США в Багдаде. Столь решительный шаг Трампа поднял ставки в конфликте и кризисах на Ближнем Востоке до беспрецедентного уровня, одновременно сделав избирательную кампанию заложником исхода военных операций за рубежом, чего действующий президент до того момента всячески избегал.
Подобная неопределенность вынуждает Европу активизироваться и брать ответственность на себя. При таком раскладе восстановление Леванта становится задачей первостепенной важности. Да, регион лишился жизненной силы в результате миграции самой инициативной части населения на берега Персидского залива. Но, поскольку на этом субрегионе неизбежно скажется структурное снижение цен на нефть, предприимчивые люди в ближайшее время вполне могут потянуться обратно на родину. Далее, после того, как взаимное уничтожение истощило силы противостоявших друг другу сторон, Левант может вновь утвердиться в роли связующего звена между Европой, Западом и Ближним Востоком и гаранта безопасности для них всех. Это поможет избежать столкновения культур, способного только продлить потрясения последних десятилетий. Настоящая работа, намечающая пути решения этой насущной задачи, ставит целью внести свой скромный вклад в определение контуров будущего, которое ждет нас по выходе из хаоса.
Часть первая. Баррель и Коран
1. Исламизация политического порядка (1973–1979)
Сумерки арабского национализма
Прежде всего, надо подчеркнуть, что войну Судного дня 1973 года мы берем за точку отсчета хаоса на Ближнем Востоке. Этот хаос распространился на весь мир 11 сентября 2001 года и достиг кульминации с созданием «Исламского государства» в 2014–2017 годах. Но для начала необходимо оглянуться на произошедший тогда судьбоносный культурный разрыв между прежней и новой политической элитой, пришедшей к власти в регионе в процессе его деколонизации. Наиболее известные из лидеров этой новой элиты – Гамаль Абдель Насер, Хабиб Бургиба – и ее знаковые политические партии (Баас в Сирии и Ираке, ООП в Палестине) отошли от исламской легитимации, которой для обоснования своих полномочий обычно пользовались мусульманские династии. Традиция эта была заложена проповедями пророка Мухаммеда в Мекке и Медине в начале мусульманской эры по хиджре (с 622 года по христианскому летоисчислению, являющегося точкой отсчета для исламского календаря).
Вплоть до 1960-х годов как Баас, так и тунисский «Новый Дустур» по степени светскости не уступали режиму, который установил Ататюрк, заменивший Османскую империю Турецкой республикой, или порядкам, царившим при дворе иранского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Сам Насер использовал тысячелетнюю мечеть-университет «аль-Азхар» в качестве инструмента для пропаганды тьермондизма (от фр. tiers monde («третий мир») – теория, согласно которой страны евроатлантического блока выступают в качестве коллективного эксплуататора-капиталиста, а страны «третьего мира» в качестве пролетариата. – Прим. пер.) и никогда не упускал случая пройтись по клерикалам. В то же время он охотно участвовал в пятничной молитве, чтобы не терять контакт с набожными египетскими народными массами. Но затем он начал безжалостно преследовать организацию «Братья-мусульмане», колыбель политического исламизма, зародившегося на берегах Нила в XX веке. Братство было основано в 1928 году учителем Хасаном аль-Банна в Исмаилии, центре международного анклава Суэцкого канала, символизировавшем европейское колониальное господство на территории Египта. «Братья-мусульмане» стремились взять на себя роль преемников упраздненного в 1924 году Ататюрком Османского халифата. Поначалу они приветствовали приход в 1952 году к власти Насера и движения «Свободных офицеров». Они видели в них своих светских помощников в деле создания государства, основанного на принципах шариата, свода законов, источником которых является мусульманское священное писание – Коран. Надежды «Братьев-мусульман» не оправдались, и конфликт между партнерами, ставшими противниками, вылился в роспуск организации в 1954 году и казнь через повешение многих ее лидеров. Те, кому повезло больше, сумели скрыться на Аравийском полуострове, и начали там проповедовать свои идеи. Других же отправили в лагеря строгого режима, где пытки были в порядке вещей. Среди арестованных членов организации был общественный активист и литератор Сеййид Кутб, ставший впоследствии ведущим идеологом современного джихадизма.
Жиль Кепель
Ужас, который наводил «халифат» ИГИЛ на Левант в 2014-2017 годах, и его террористическая деятельность в мировом масштабе стали парадоксальным следствием «арабской весны» 2011 года. Между тем ее приветствовали, упиваясь универсальными демократическими лозунгами и восторгаясь «революцией 2.0». Как воцарился этот хаос и можно ли из него выйти окончательно после устранения «Исламского государства» военным путем?
В этой книге события помещаются в исторический контекст со времен Октябрьской войны 1973 года (война Йом-Кипура или Рамадана) и предлагается первый полный исторический обзор шести главных арабских восстаний, от Туниса до Сирии.
Также представлены линии разлома и давления в миграционных процессах в Средиземноморье и на Ближнем Востоке и описаны варианты решений, которые предстоит принимать не только Эмманюэлю Макрону, Дональду Трампу или Владимиру Путину, но и народам и политическим лидерам данного региона и европейским гражданам.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Жиль Кепель
Выйти из хаоса. Кризисы на Ближнем Востоке и в Средиземноморье
Посвящается памяти моего отца Милана Кепеля
(Прага, 1928 – Париж, 2019)
© Еditions Gallimard, Paris, 2018
© Fabrice Balanche, pour les cartes / adaptation EdiCarto, 2018
© Петров А. Ю., Пешков А. А., Чувирова О. А., перевод на русский язык, 2021
© Издание на русском языке, оформление. Издательство «Политическая энциклопедия», 2021
Предисловие
Переведена на русский язык одна из лучших в мировой научной литературе работ по современной истории арабского мира, принадлежащая перу широко известного в своей стране и далеко за ее пределами французского арабиста и исламоведа Жиля Кепеля. Я искренне благодарен автору за предоставленную мне возможность стать одним из первых читателей русской версии этого захватывающего труда и за приглашение написать предисловие к ее изданию. Когда еще в период наших первых встреч с Кепелем я стал знакомиться с его биографией, мне пришла в голову мысль о сходстве наших творческих судеб. Он, как и я, перешел от занятий древностью и средневековьем, специализировавшись в университете по античности и английскому языку, к изучению арабского языка, современной истории арабского мира, ислама и политологии. Правда, в отличие от него, я начал изучать навсегда очаровавший меня арабский язык, арабскую историю и культуру уже с первых дней моего пребывания в университете. Жиль, обучавшийся в Дамаске, пишет, что он был «заворожен левантийской цивилизацией», я же, стажировавшийся в Каире, а затем проживший много лет в Йемене, был столь же заворожен цивилизацией сначала египетской, затем йеменской. Мы оба активно занимаемся исламоведением, а также любим черпать знания о предмете нашего научного интереса не только из документов и публикаций, а и из личных встреч с собеседниками из региона. Он в прошлом, как и я, был увлечен левацкими идеями, симпатизируя революционной антиимпериалистической борьбе арабских националистов, что было тогда характерно для студенчества и молодого поколения научной интеллигенции Западной Европы, в особенности – Франции в конце 1960-х – 1970-х годах. Могу привести в пример нескольких, лично мне хорошо известных, в ту пору крайне левых интеллектуалов, ставших впоследствии видными учеными и даже респектабельной частью истеблишмента, в частности француза Оливье Руа, британца Фреда Хэллидея (ныне уже покойного) и многих других. Все мы так или иначе прошли в последние два десятилетия XX века определенную эволюцию взглядов. О своем извилистом профессиональном пути и развитии идейно-политических ориентаций Кепель упоминает в своей книге, и это во многом объясняет те оценки и заключения, которые касаются рассматриваемых им сюжетов.
Необычна сама структура его книги. Фактически она в весьма органичной форме объединяет в себе не просто три раздела, каждый со своими задачами, а включает элементы мемуарной литературы (в некоторой мере это сближает его труд по жанру с работами Е. М. Примакова), очерк почти что полувековой истории Ближнего Востока (преимущественно его арабской части), исследование причин, событий и последствий «арабской весны» для шести переживших ее стран и их соседей, извилистых поворотов в бурной истории политического ислама с ее страшными эпизодами террора «аль-Каиды» и запрещенного в России ДАИШ/ИГИЛ, а также новых тенденций в развитии арабского мира в эпоху после поражения экстремистов.
В своем ярком исследовании Кепель проявляет качества как академического ученого и внимательного наблюдателя интригующе сложной действительности Ближнего Востока, стремящегося, опираясь на первоисточники, проникать в суть событий, так и тонкого и исключительно эрудированного политолога и международника, хорошо разбирающегося в реалиях современного мира.
Прочтение этой книги побуждает к переосмыслению широко распространенного тезиса о предопределенном идейными и политическими причинами существовании различных национальных школ в ближневосточных и исламоведческих исследованиях, в том числе французской как части западного исследовательского дискурса, с одной стороны, и российской, с другой. Эта презумпция лишь отчасти верна, и публикуемая работа Жиля Кепеля ее в немалой мере опровергает. Конечно, в его оценках, особенно событий «арабской весны», отчетливо просматривается сильное осуждение авторитарных и диктаторских режимов, которое разделяют не все отечественные авторы. Однако в целом различия между теми или иными маститыми специалистами по региону гораздо острее, чем разногласия между школами, если они вообще существуют. Читатель представляемой книги наверняка отметит сходство между рядом позиций ее автора со взглядами многих российских исследователей. Это объясняется, в первую очередь, беспристрастностью, объективностью и неординарностью суждений, а также глубоким проникновением в арабскую действительность и огромной эрудицией Кепеля, который не боится вступить в противоречие не только с рядом своих авторитетных западных коллег, но и с влиятельными, а зачастую и опасными объектами своего исследования вроде приговоривших его к смерти джихадистских убийц. Стоит в этом контексте также упомянуть его критику З. Бжезинского за неспособность этого архитектора американской политики поддержки афганского джихада осознать глобальный характер угрозы выросшего при поддержке США джихадистского монстра.
Точен воссозданный на страницах этого труда образ «Корана и барреля» как символа уже уходящей, как считает Кепель, эпохи рентных государств и политического ислама. Допускаю, что и с этим утверждением согласятся не все российские эксперты по арабскому миру. Одни из них потому, что считают термин «рентные государства» не совсем точным, другие – потому, что не считают их эпоху ушедшей. А в том, что касается политического ислама, разброс мнений еще больше. Тем не менее все наверняка оценят те главы книги французского профессора, в которых скрупулезному анализу подвергается генезис, теория и практика исламских экстремистов, непримиримым противником которых является автор. Надо отдать должное автору, у которого хватает мужества твердо отстаивать свои взгляды.
В этой связи обратимся, к примеру, к одному из пассажей, посвященных тому, как развивались отношения Муаммара Каддафи с европейскими лидерами. Кепель пишет, что щедрыми подношениями за счет нефтяной ренты Каддафи всегда удавалось обеспечить себе политическое выживание. В январе 1970 года он купил у Франции 110 истребителей «Мираж», что стало для этой страны крупнейшей в истории оружейной сделкой, и это не помешало через десять лет подстрекаемой ливийскими властями толпе предать огню французское посольство в Триполи и консульство в Бенгази. Но уже после 11 сентября 2001 г. Каддафи убедил западных лидеров в том, что он наряду с Мубараком является барьером на пути террористов. Тогда ООН сняла с Ливии санкции, а Франция и Великобритания, которые позднее, в 2011 г., решительно выступили за военную операцию по свержению режима Каддафи, заключили с ним баснословные торговые контракты. Подобным образом беспринципно поступали и многие другие лидеры. Я ни в коем случае не хочу представлять автора этой книги как убежденного критика западных правительств, в том числе и его собственной страны. Хочу лишь еще раз подчеркнуть неангажированность, а также высокую морально-этическую планку его позиции.
Наверное, часть отечественных арабистов сочтут несколько преувеличенным утверждение о том, что конфликт между шиитами и суннитами в исламском мире фактически заместил собой арабо-израильское противостояние и стал главной движущей силой кризисов и войн в регионе и за его пределами.
Обращает на себя внимание разработанная и предложенная автором книги периодизация, которая наряду с классификацией различного рода партий, организаций, группировок помогает и самому автору, и нам, читателям, лучше систематизировать огромный массив информации по предмету исследования.
Посоветую всем интересующимся Востоком, а не только специалистам прочитать эту увлекательнейшую книгу.
Академик Российской академии наук Виталий Наумкин
Введение. Эпитафия о Сирии
За 40 лет до написания этой книги я провел 1977/1978 учебный год в Сирии в качестве стажера, изучая арабский язык во Французском институте арабистики Дамаска. Для будущих арабистов обучение там, подобно заклинанию «Сезам, откройся!», открывало доступ в пещеру, хранящую секреты грамматики и фонетики так влекущего нас Востока. За редчайшим исключением, в тот период ни одна карьера не могла начаться без предварительного пребывания в «аш-Шаме», как мы называли его между собой. Это традиционное арабское обозначение как самого Восточного Средиземноморья (Леванта), так и его древней столицы. В принятой у мусульман ориентации по сторонам света, если смотреть на Мекку с запада, аш-Шам будет по левую, или северную, сторону, а Йемен, соответственно, по правую, или южную сторону.
Ни я, ни мои однокашники не могли и представить тогда, что сорок лет спустя тот же аш-Шам станет боевым кличем джихадистов из неблагополучных французских пригородов, стремящихся влиться в ряды «Исламского государства» (ИГ, известного также как ИГИЛ или ДАИШ), чтобы уничтожать «безбожников» его именем. Первоначально они концентрировались на алавитах, этом загадочном ответвлении ислама, к которому принадлежал тогдашний президент Сирии Хафез Асад (его сыну Башару было во время моей сирийской стажировки 12 лет). Впрочем, это была лишь прелюдия к тем временам, когда французские джихадисты по возвращении на родину начали убивать собственных «неверных» соотечественников, как это было 13 ноября 2015 года в ночном клубе «Батаклан» и у «Стад де Франс». И в самых страшных кошмарах мне не могло присниться, что меня самого, как квалифицированного арабиста, в июне 2016 года приговорят к смерти. Приговор вынес франко-алжирский игиловец, родившийся во французском Роане и вставший на путь террора в алжирском Оране. Затем он перебрался в сирийский город Ракка, где находилась столица самопровозглашенного «халифата» Исламского государства. Один из приспешников джихадиста, франко-марокканец, убивший полицейского и его жену во французском городе Маньянвиль, что в департаменте Ивелин, озвучил мой смертный приговор на Facebook.live. До сих пор поверить не могу, но это вынудило меня жить под охраной полиции не просто в Париже, а в самом центре Латинского квартала.
Но тогда, в конце семидесятых, интернета еще не существовало ни в нашей жизни, ни даже в нашем воображении. Мы изучали государства и их границы, вычерченные жирными черными линиями, по обычному «двухмерному» атласу мира. Он напоминал карту Римской империи, висевшую над доской в кабинете классической филологии моего коллежа в 1974 году. Именно эта карта пробудила во мне мечту о Востоке, и уже следующим летом я сел в Венеции на корабль и отправился по маршруту Стамбул – Левант – Египет, в стремлении воочию открыть для себя то, что я видел только на карте. Кто мог тогда предвидеть тот переворот, который произведут в умах и мировоззрении жителей планеты цифровое пространство и социальные сети? Да и, если на то пошло, кто мог предугадать всеобщее помутнение сознания, параллельно которому расстояния и временные границы стирались, а географические и исторические ориентиры размывались до такой степени, что мы окончательно потеряем почву под ногами сорок лет спустя?
Хотя в самом Дамаске в конце семидесятых было еще спокойно, соседний Ливан уже погружался в хаос. В гражданской войне, со всеми присущими ей зверствами и жестокостью, расколовшей страну по политико-конфессиональному признаку, схлестнулись «прогрессивные исламисты» и «правохристиане». Этими гибридными терминами обозначались стороны конфликта, связанного с присутствием в Ливане вооруженных палестинских беженцев. В ходе этого конфликта в основном прозападно настроенные марониты, переживавшие демографический кризис, боролись за власть с суннитами, склонявшимися к социалистическому лагерю, откуда и происходит их определение как «прогрессистов», кажущееся сегодня до абсурда неуместным. Очень немногие наблюдатели улавливали тогда смысл игры нефтяных монархий Аравийского полуострова и саудовских ваххабитов, баснословно обогатившихся после Октябрьской войны 1973 года, благодаря головокружительному взлету цен на нефть. Свалившееся с неба богатство позволило им занять ведущие роли в бурной реисламизации региона с целью уничтожить космополитический дух Леванта моей молодости. Точно так же никто не мог предвидеть тогда, как всколыхнет массы Иранская революция. Она превратила доселе маргинализованных шиитов, которых радикализовала исламистская идеология, в ведущую политическую силу в Ливане, и не только там. Именно шииты стали доминировать отныне на обширной территории, протянувшейся полумесяцем через Сирию и Ирак до Персии.
В Институте Дамаска мы были зачарованы этой левантийской цивилизацией, будившей нашу фантазию. Откровенно говоря, читали мы мало и были лишь поверхностно знакомы с трудами таких наших полузабытых предшественников, как Вольней и Шатобриан, посещавших Восток. Мы в большинстве своем исповедовали примитивное левачество, идеологию, доминировавшую в студенческой среде в десятилетие, последовавшее за событиями Мая 1968 года. Но все же за эти десять лет она лишилась изначального догматизма, и мы остались с некой неопределенной доксой, бессистемным мировоззрением, построенным на наборе аксиом, на которых лежала печать антиимпериализма и антисионизма. И пока они не потеряли для нас смысл, наши симпатии априори оставались на стороне Сирии Хафеза Асада, находившейся на острие сопротивления Израилю.
Разочарование не заставило себя долго ждать. Я обожал сирийские пейзажи, напоминавшие деревню к северу от Ниццы, где в детстве я проводил каникулы. Они также будили в моей памяти эпическую поэму «Одиссея», которую я только что прочел на подготовительных курсах по античной литературе и истории. Впрочем, эти романтические размышления о прошлом не могли скрыть от меня жестокость режима и насилие в обществе, которые я мог наблюдать воочию. (Риад Саттуф, родившийся в том же 1978 году, прекрасно передал мои собственные наблюдения и переживания в автобиографических комиксах «Араб будущего», вышедших в 2014 году.) Мы с моими однокашниками, привыкшие к вольнице Латинского квартала, научились понижать голос в общественных местах и подозревать всех и каждого, живя в условиях «левой» диктатуры. Мы избегали разговоров о тех, кто сгинул в тюрьмах, и общения с их близкими. При таких вот обстоятельствах я познакомился во Французском институте Дамаска с ученым Мишелем Сёра, который был на 8 лет меня старше (он родился в 1947 году). Это была настоящая жизненная удача. Превосходный арабист и социолог, ученик профессора Алена Турена, он сделал темой своей научной работы сирийский режим. Впоследствии, поселившись в Ливане с женой и дочками, он заплатит за свои исследования жизнью. 22 мая 1985 года он был взят в заложники в аэропорту Бейрута загадочной «Организацией исламского джихада», связанной с Тегераном и Дамаском, и погиб в заточении в 1986 году, оклеветанный убийцами, как «шпион под видом ученого».
Еще до этой трагедии, оставившей отпечаток на всей моей жизни и коренным образом изменившей мое мировоззрение, разочарование от столкновения с шокирующими реалиями Сирии вынудило меня вернуться в Париж. Вдохновленный научными подвигами Мишеля Сёра, я ушел с отделения, объединившего к тому времени изучение античной и древнеарабской цивилизаций. В стремлении осмыслить ту драму, которая разыгрывалась на Ближнем Востоке, драму, окончательно лишившую меня моей юношеской наивности, я решил заняться политологией.
Почти сразу после моего поступления в 1978 году в Институт политических исследований («Sciences Po») мне пришлось столкнуться с еще одним парадоксальным явлением: началом Исламской революции в Иране. Несмотря на год, проведенный в Дамаске, мне не хватало тогда данных, позволявших представить в соответствующем контексте и «революционную» исламизацию по-тегерански, одновременно шиитскую и антиимпериалистическую, и ее реакционный, суннитский и антисоциалистический вариант в исполнении Эр-Рияда. Более того, именно в это время начался период хаоса, двумя движущими силами которого были головокружительный рост цен на нефть и усиление политического исламизма. Они и начали разрывать Левант на части. Взаимодействие этих двух явлений определило характер минувших пятидесяти лет, сказавшихся на судьбе двух поколений. Своего чудовищного апогея хаос достиг именно в Леванте, с провозглашением там 29 июня 2014 года, в начале Рамадана, «халифата» ИГИЛ.
В этот год случился также неожиданный и небывалый по масштабам – на 70 % – обвал цен на нефть. Это заставило пересмотреть среднесрочные и долгосрочные сценарии развития региона, его политические, экономические и социальные модели, и даже то место, которое должна занимать в нем религия. У этого события был целый ряд причин, в числе которых рост добычи сланцевой нефти в США, в результате чего они потеснили Россию и Саудовскую Аравию в качестве ведущей нефтедобывающей страны мира. Но наряду с этим происходили изменения в потребительском поведении стран ОЭСР. Здесь рост использования электрического транспорта и, как следствие, падение спроса на нефть способствовали постоянному снижению цен на нее. Эти совпадающие по времени явления ставили под сомнение жизнеспособность рентной экономики, с которой у нас принято ассоциировать Ближний Восток последние полвека. Они же означали, что под вопросом и судьба порождения этой экономики – гегемонии политического исламизма, насаждавшегося и арабскими нефтяными монархиями, и их иранскими конкурентами на другом берегу Персидского залива.
Одно тривиальное, на первый взгляд, событие конца 2017 года подчеркивало беспрецедентное расхождение между королевскими династиями Аравийского полуострова и салафитским истеблишментом. Тот на протяжении всех этих десятилетий обеспечивал религиозное обоснование их власти, одновременно при королевской поддержке расширяя свое влияние на всю общину мусульман-суннитов. 26 сентября, несмотря на протесты улемов, взывавших к необходимости соблюдения морали в их понимании, король Саудовской Аравии Салман постановил, что по окончании месяца Рамадан 2018 года женщинам в стране будет разрешено водить машину. Королевский указ вышел через 27 лет – одно поколение спустя – после того, как 6 ноября 1990 года саудовки, осмелившиеся сесть в Эр-Рияде за руль, подверглись преследованиям и оскорблениям.
Далее на сцену вышел наследный принц Саудовской Аравии Мухаммед ибн Салман, которому едва минуло тридцать два года, этот луч света в темном царстве геронтократии. Он намеревался модернизировать саудовский рынок труда, включив в него обретших мобильность женщин в качестве дополнительного ресурса постнефтяной эры. В ноябре 2017 года он развернул масштабную кампанию против экстремизма, которому, по его словам, страна потворствовала с 1979 года. Действительно, это был судьбоносный год, начавшийся с триумфального возвращения аятоллы Хомейни в Тегеран и закончившийся введением советских войск в Афганистан, положившим начало джихаду в этой стране. Тогда же, в 1979 году, открылся ящик Пандоры, из которого был выпущен международный исламский терроризм, терзающий нас по сей день. Таким образом, под вопрос была поставлена сама суть системы саудовского ваххабизма, господствовавшей на Ближнем Востоке с тех пор, как нефть была использована как политическое оружие, позволившее одержать победу в Октябрьской войне 1973 года между Израилем и арабскими государствами. То, как обе стороны сами обозначали этот конфликт – «Война судного дня» и «Война Рамадана» соответственно, – явилось ярким символом того, насколько значимым в последующие годы стало религиозное наполнение политической сферы.
Последующие страницы посвящены ретроспективному анализу этих сумбурных десятилетий и размышлениям о возможных путях выхода из хаоса. Я сам был свидетелем, аналитиком и «хроникером» событий этих 50 лет и даже их невольным участником после вынесения мне игиловцами за мои исследования смертного приговора. Следовательно, на этих страницах найдет отражение и мой личный подход к изучаемым явлениям, определяющий отбор и изложение фактов. В силу этого внешне обыденные события, кажущиеся мне в ретроспективе красноречивыми, будут рассматриваться на фоне долгосрочных исторических тенденций.
Первые четыре главы первой части книги представляют собой анализ по хронологическому принципу первых четырех десятилетий, с Октябрьской войны 1973 года до народных волнений, известных как «арабская весна» (хотя и происходили они в реальности зимой 2010/2011 года). В течение этих сорока лет шел процесс исламизации политической сферы, и раскручивался по спирали джихадизм, все более охватывавший с каждым витком всю планету. Начало этим явлениям было положено в 1979 году, когда начались боевые действия в Афганистане, не без вмешательства американцев, искавших адекватный ответ Иранской революции. Это первое проявление современного джихадизма приведет к развалу СССР десять лет спустя. В соответствующих главах мы рассмотрим три сменявшие друг друга фазы этого джихадизма, включая события 11 сентября 2001 года, ставшие сколь ошеломительным, столь и трагичным для США ударом. Так занималась заря нового христианского века, на которую наложилось так и не состоявшееся начало нового исламистского тысячелетия. Этот ретроспективный обзор опирается на ряд трудов, опубликованных мной на эту тему, начиная с «Пророка и фараона» («Proph?te et Pharaon», 1984), и заканчивая книгой «Террор и мученичество» («Terreur et martyre», 2008). При этом я использую и включаю в исследование только те материалы, которые кажутся мне сегодня актуальными для интерпретации ключевых явлений десятых годов XXI века.
Это запутанное десятилетие, рассмотренное во второй части книги, началось с оптимистических надежд, подаренных «арабской весной» 2011 года. Продолжилось оно провозглашением игиловцами «Исламского государства» и распространением исламистского терроризма на территорию Европы. В ходе этого десятилетия исламистский «халифат» пал осенью 2017 года после освобождения Ракки и Мосула. В эти годы на демократический подъем, породивший такие ожидания, накладывался неописуемый ужас террора ИГИЛ, а возвращение к власти авторитарных режимов сочеталось с процветанием стран-изгоев и «зон беззакония». Анализ этих противоречий потребовал исследований на месте событий, которые я проводил по обе стороны Средиземноморья.
В развитие проблематики, поднятой мной в «Арабской страсти» («Passion arabe», 2013) и в «Терроре во Франции» («Terreur dans l'Hexagone», 2015), вторая часть книги анализирует ситуацию в шести странах, переживших «арабскую революцию», – в Тунисе, Египте, Ливии, Бахрейне, Йемене и Сирии. Ряд моих размышлений касается Ирака, поскольку монстр в виде ИГИЛ родился и вырос там, где он граничит с Сирией. Благодаря краху ИГИЛ в конце 2017 года мы уже находимся на временном расстоянии, достаточном для того, чтобы рассматривать события этого трагического периода в исторической ретроспективе. Я приложил все усилия, чтобы составить обобщенную картину из всей массы событий, о которых мы недавно узнали – или против воли испытали на себе. Моей основной задачей было извлечь из этих фактов уроки, позволяющие вписать историю, творящуюся на наших глазах, в длительный опыт предыдущих десятилетий. Как увидит читатель, Левант – и в первую очередь Сирия – находятся в центре моего повествования, и им посвящен значительный объем книги. По моему мнению, кризисы, сотрясающие Средиземноморье и Ближний Восток, выкристаллизовались и нашли наиболее полное выражение именно в этом регионе.
В третьей части рассматриваются события, последовавшие за падением ИГИЛ и объявлением о подавлении сирийского восстания, до решения Дональда Трампа о выводе американских войск из северо-восточной Сирии в октябре 2019 года. В том же месяце за этим решением последовало устранение Абу Бакра аль-Багдади спецназовцами США, а в январе 2020 года – ликвидация иранского генерала Касема Сулеймани ракетами, запущенными с американского беспилотника. В этой части мы задаемся вопросом перетасовки карт в регионе между напористой Турцией, дерзким Ираном и Владимиром Путиным в роли «серого кардинала» после того, как американские войска были переброшены из региона. В главах этой части я попытался оценить масштаб тектонических сдвигов, которые предвещают эти события.
Я собрал богатый материал из первых рук в ходе поездок по Северной Африке, Ближнему и Среднему Востоку. Он должен помочь нам наилучшим образом осмыслить и описать разные сценарии событий, которые могут развернуться на обоих берегах Средиземноморья – как оптимистичные, так и пессимистичные. Какое будущее ждет джихадизм и салафизм, раскалывающийся «суннитский блок» и происходящие в настоящий момент мучительные перемены на Аравийском полуострове? Сможет ли Иран сохранить свою гегемонию в «шиитском полумесяце» или же противостояние с Америкой Дональда Трампа обратит его успех в пиррову победу? Как Россия Владимира Путина, вновь обретшая статус великой державы благодаря участию в урегулировании сирийского кризиса, рассудит столь маловероятных союзников, как Израиль, Саудовская Аравия, Турция и Иран? И как поведет себя Европа, оказавшаяся в эпицентре кризиса, основной фронт которого – Средиземноморье, ставшее проходным двором для террористов и беженцев? Сможет ли она преодолеть свою пассивность и вновь утвердиться в качестве мощного геополитического актора? Будет ли Старый Свет, стреноженный бездействием руководящих органов и ослабленный Брекситом, и дальше беспомощно наблюдать за усилением центробежных тенденций, которые провоцируют крайне правый и левацкий популизм, вызванные ростом влияния исламизма в неблагополучных предместьях?
Чем четче вырисовываются контуры США как страны – главного мирового производителя сланцевых нефти и газа, тем меньшее влияние уделяется американской сверхдержавой региону Ближнего Востока и Средиземноморья. Эта тенденция проявилась еще во время президентства Обамы, а его преемник Дональд Трамп в характерной для него демонстративной манере развил ее до максимума. Сорок пятый президент США, стремящийся «вернуть Америке былое величие», дал понять, что его меньше всего волнуют хитросплетения международной политики, втянувшие страну в сомнительные военные авантюры от Афганистана до Ирака, если они так дорого обходятся американским налогоплательщикам и приводят к такому количеству человеческих жертв: более семи тысяч военнослужащих погибли с начала операции возмездия за 11 сентября в Афганистане до окончательного вывода войск из Ирака в 2016 году. Многие из погибших были выходцами из Пенсильвании, Мичигана и Висконсина, трех основных «колеблющихся штатов», которые принесли Дональду Трампу победу на выборах 2016 года. Но приведет ли такая сосредоточенность на внутренней политике, направленная на то, чтобы добиться переизбрания в ноябре 2020 года, к некой новой форме изоляционизма, который сможет защитить Америку от терактов на ее территории в «мире после 11 сентября»? Или, напротив, такая сдача позиций будет воспринята как проявление слабости, свидетельствующей о закате американской сверхдержавы тридцать лет спустя после падения 9 ноября 1989 года Берлинской стены и краха конкурента в лице СССР? И не приведут ли непоследовательные решения Белого дома к тому, что нерешенные ближневосточные вопросы напомнят о себе с удвоенной силой в разгар предвыборной кампании в ущерб действующему президенту – как это случилось в 1980 году, когда иранский вопрос, а точнее захват заложников в американском посольстве в Тегеране, стоил переизбрания Джимми Картеру?
Именно в таких условиях президент Трамп 2 января 2020 года отдал приказ о ликвидации генерала Касема Сулеймани, когда кортеж харизматичного командующего спецподразделением «аль-Кудс» Корпуса стражей Исламской революции покидал Багдадский аэропорт. Градус напряженности в отношениях между Тегераном и Вашингтоном в Ираке – единственной стране, где два заклятых врага нашли некое взаимопонимание – начал нарастать после того, как толпа, руководимая проиранскими ополченцами, напала на посольство США в Багдаде. Столь решительный шаг Трампа поднял ставки в конфликте и кризисах на Ближнем Востоке до беспрецедентного уровня, одновременно сделав избирательную кампанию заложником исхода военных операций за рубежом, чего действующий президент до того момента всячески избегал.
Подобная неопределенность вынуждает Европу активизироваться и брать ответственность на себя. При таком раскладе восстановление Леванта становится задачей первостепенной важности. Да, регион лишился жизненной силы в результате миграции самой инициативной части населения на берега Персидского залива. Но, поскольку на этом субрегионе неизбежно скажется структурное снижение цен на нефть, предприимчивые люди в ближайшее время вполне могут потянуться обратно на родину. Далее, после того, как взаимное уничтожение истощило силы противостоявших друг другу сторон, Левант может вновь утвердиться в роли связующего звена между Европой, Западом и Ближним Востоком и гаранта безопасности для них всех. Это поможет избежать столкновения культур, способного только продлить потрясения последних десятилетий. Настоящая работа, намечающая пути решения этой насущной задачи, ставит целью внести свой скромный вклад в определение контуров будущего, которое ждет нас по выходе из хаоса.
Часть первая. Баррель и Коран
1. Исламизация политического порядка (1973–1979)
Сумерки арабского национализма
Прежде всего, надо подчеркнуть, что войну Судного дня 1973 года мы берем за точку отсчета хаоса на Ближнем Востоке. Этот хаос распространился на весь мир 11 сентября 2001 года и достиг кульминации с созданием «Исламского государства» в 2014–2017 годах. Но для начала необходимо оглянуться на произошедший тогда судьбоносный культурный разрыв между прежней и новой политической элитой, пришедшей к власти в регионе в процессе его деколонизации. Наиболее известные из лидеров этой новой элиты – Гамаль Абдель Насер, Хабиб Бургиба – и ее знаковые политические партии (Баас в Сирии и Ираке, ООП в Палестине) отошли от исламской легитимации, которой для обоснования своих полномочий обычно пользовались мусульманские династии. Традиция эта была заложена проповедями пророка Мухаммеда в Мекке и Медине в начале мусульманской эры по хиджре (с 622 года по христианскому летоисчислению, являющегося точкой отсчета для исламского календаря).
Вплоть до 1960-х годов как Баас, так и тунисский «Новый Дустур» по степени светскости не уступали режиму, который установил Ататюрк, заменивший Османскую империю Турецкой республикой, или порядкам, царившим при дворе иранского шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Сам Насер использовал тысячелетнюю мечеть-университет «аль-Азхар» в качестве инструмента для пропаганды тьермондизма (от фр. tiers monde («третий мир») – теория, согласно которой страны евроатлантического блока выступают в качестве коллективного эксплуататора-капиталиста, а страны «третьего мира» в качестве пролетариата. – Прим. пер.) и никогда не упускал случая пройтись по клерикалам. В то же время он охотно участвовал в пятничной молитве, чтобы не терять контакт с набожными египетскими народными массами. Но затем он начал безжалостно преследовать организацию «Братья-мусульмане», колыбель политического исламизма, зародившегося на берегах Нила в XX веке. Братство было основано в 1928 году учителем Хасаном аль-Банна в Исмаилии, центре международного анклава Суэцкого канала, символизировавшем европейское колониальное господство на территории Египта. «Братья-мусульмане» стремились взять на себя роль преемников упраздненного в 1924 году Ататюрком Османского халифата. Поначалу они приветствовали приход в 1952 году к власти Насера и движения «Свободных офицеров». Они видели в них своих светских помощников в деле создания государства, основанного на принципах шариата, свода законов, источником которых является мусульманское священное писание – Коран. Надежды «Братьев-мусульман» не оправдались, и конфликт между партнерами, ставшими противниками, вылился в роспуск организации в 1954 году и казнь через повешение многих ее лидеров. Те, кому повезло больше, сумели скрыться на Аравийском полуострове, и начали там проповедовать свои идеи. Других же отправили в лагеря строгого режима, где пытки были в порядке вещей. Среди арестованных членов организации был общественный активист и литератор Сеййид Кутб, ставший впоследствии ведущим идеологом современного джихадизма.
Последний отзыв
Очень интересная!