Жалган

Толкун снова улыбнулась.

– Если это занятие тебе не по душе, почему не нашел себе другое?

– Какое? Всю жизнь таскать аргал, пасти овец, как отец?

Она замолчала.

– Раз так, – она встала. – Сможет воин догнать меня?

Толкун рассмеялась и побежала. Азат понесся за ней. Толкун обрызгала его с головы до пят (опять) и бегом направилась к юртам. Сверкнули под длинным халатом смуглые ноги, когда она резво обогнула оседланного коня какого-то пастуха. Толкун хорошо бежала, быстро, Азат даже не мог за ней угнаться. Девушка легко перепрыгнула через лужу, а джигит поскользнулся, упал на спину. Лицо Толкун, с ямочками и веселыми морщинками, склонилось над ним.

– Э-эх ты, жеребец! Поднимайся.

Толкун потянула его за руки. Их взгляды встретились, девушка впервые покраснела и спрятала глаза. Вдруг за их спинами послышалось ворчание, кажется, их даже стали окликать. Азат обернулся было, но Толкун вдруг взяла его лицо в свои ладони.

– Не надо, Азат, это меня… Пускай.

Он неохотно поддался ее просьбе. Так хотелось оградить ее от этого, но что он мог сделать? Человека можно убить, а как быть с его словами?

Дальше шли уже спокойно, шагом. Когда увидели толпу, подошли посмотреть. Оказалось – жомокчу взялся за домбру. Сели на землю рядом со всеми. Сказитель запел. Жомок был о великом хане-завоевателе. Забрался хан на чужие земли, все народы на своем пути покорил. Год не появлялся в родном аиле, не виделся с женой и детьми. И набрел однажды на огромный каменный дворец, полный изделий невиданной красоты. Но ни хан, ни кто-либо из его воинов и пленных не сумел указать величайшую ценность для человека. Хан послал за именитым ювелиром, который будто может любую фальшивку от настоящей отделить. А когда привели ювелира, и спросил его хан о том, что для него дороже всего, мастер ответил: “Того, что для тебя, великий хан, всего дороже, здесь нет. Пока не было тебя дома, враги напали на твой аил, угнали пленных, а семью хана убили.”

Азат хранил благоговейное молчание. Ведь самый грозный баатыр, сметающий аилы на своем пути, склоняется перед мудростью сказителей. Вдруг Толкун склонилась к его уху, шепнула:

– Мне кажется, то был не совсем ювелир.

Девушка хихикнула. Азат пробормотал что-то, сам не зная, что, и неуверенно опустил голову ей на плечо. Сначала она замешкалась, и он успел пожалеть, что, должно быть, смутил ее. Но после, он почувствовал, как она мягко, утомленно, прижалась виском к его оттопыренным волосам. Ни о чем от внезапно нахлынувшего счастья, такого мимолетного, не думая, Азат прикрыл глаза.

Глава IV

Спустился вечер, солнце село в облака. На потемневшей уже половине неба очертилась луна. Редко когда ее было видно так отчетливо. Рассматривая шрамы, оставленные ее сестрой Кунсулу на лице Айсулу, Жулдыз подумала о том, когда мать рассказала ей про эту легенду. Многим позже уже она передала ту же историю сестренке. Вспомнив об этом, вспомнив ее лицо тогда, Жулдыз улыбнулась. Верно, решила, что ее собственная сестра поступит с ней так же. Подросла уже Толкын… Детства у Жулдыз не было. А что она сделала, чтобы у Толкын оно было?..

– Завтра ветра не будет.

Саткын сидел, ворочая сухие ветки в костре и поглядывая на солнце. Возмужал анда, раздвинулся, на скуластом лице обозначились борода и усы. Широкий лоб, спокойные движения выдавали в нем отвагу бывалого, простого воина, но в глазах то и дело мелькали хитрые искорки посланца, способного повернуть вещи так, как ему нужно. Жулдыз удивилась, когда он приехал. Думала, дальше так и будут видеться – мельком. То он в походе, то она на охоте. Утекли годы, словно речная вода, сквозь пальцы, опомниться не успела. Одни люди сменили других, старые знакомые уходили, появлялись новые, и пропадали тоже. Находились и товарищи. Но побратим был первым, а значит, по-особенному дорогим. Но того, что анда сам приедет, как ни в чем не бывало, Жулдыз не ждала. Как не ждала и того, как легко пробудятся воспоминания, как легко будет говорить о детстве, и не трогать того, что было, когда оно кончилось. Вырос анда, многого в жизни добился. Раз, другой манап поощрил его за храбрость. А теперь вон – сотник, посол. Живет аки могучий бай. Не следует такому быть побратимом безродного охотника, дочери рабыни. Про Толкын не забыл, встречались гораздо чаще, чем клятвенные брат с сестрой. Наверное, Толкын и есть то, что невидимой нитью связывало их все эти годы.

– Так и не лето, не жарко. Зачем нам ветер?

Брат молча кивнул, привстал с места, оглядел степь.

– Гляди, анда.

Жулдыз посмотрела куда он показал. Они сидели на холме, откуда было хорошо видно все, что творится вокруг. В той стороне, где укладывалось на сон солнце, еще теплился день. В другой же стояла кромешная тьма.

– Вот так и жизнь человеческая.

– Темное прошлое и светлое будущее? – без интереса предположила Жулдыз.

– У кого-то наоборот, а у кого-то темнотой подернуто и былое и грядущее.

Жулдыз поняла, в кого он метит. Фыркнула.

– У кого рот постоянно занят болтовней, тот мало ест. Пора спать, завтра рано трогаться в путь.

– Ты тащишь на себе груз того, что уже прошло, будто конь, запряженный в телегу. Сбрось его, анда, беги легко, не оглядываясь.

Жулдыз исподлобья поглядела на побратима. И откуда взялась у него эта привычка всех поучать?

– Я к тебе в душу не лезу, анда, и ты в мою не лезь.

– Душа у нас одна, разве забыла? – Грустно усмехнулся.

– Ложись спать. Я покараулю.

Вздохнув, Саткын развалился на траве, подложив седло под голову. Глядя на него, Жулдыз вдруг почувствовала, как нестерпимо толкнулось в груди что-то. Но перевести в слова не сумела, а дать волю эмоциям не захотела. Просто сказала:

– Я скучала, анда. – Хлопнула по плечу. Встала, отошла, чтобы не услышать его ответ и вдохнуть суховатый степной воздух. Они медленно приближались к ее родному кыстау…

Утром вышли на охоту. Зарево рассвета расходилось над горизонтом. Жулдыз гнала джейрана на Саткына, притаившегося в пыли. Брат погнал животное обратно на сестру. Тогда стрела все закончила.

Сели есть. Развели костер, поджарили ароматные кусочки мяса, достали бурдюк кумыса, взятый в дорогу. Жылдыз с жадностью бросилась на добычу. Не голодает человек, но ест так, словно зазеваешься – отберут. В таких привычках Саткын узнавал многих из своих воинов. Анда вполне могла бы сойти за такого. Невысокая, крепкая, сухощавая. Но когда не зубоскалит, не рычит, почему-то сильно становится похожа на сестру. Толкун, наверное, красивее будет, но Саткын вообще почти никого красивее Толкун не видел.

Жылдыз отбросила кость в сторону, поковыряла ногтем в зубах. Саткын не сумел сдержать улыбку. Анда прищурила глаза, усмехнулась.

– Что, не сойду я за невесту?

Она встала, оттянула штанину, словно полу халата, неловко прошлась взад-вперед, откидывая короткие опаленные солнцем волосы на спину.

– А? Взял бы меня замуж, анда? За меня выкуп платить не надо.

– Не взял бы, – отказался Саткын, смеясь.

– Ну, спасибо!

– На сестрах не женятся.

– Кстати, о женитьбе. Стареешь, анда, умирать скоро, а невесты нет. Как так?

Умирать им обоим, конечно, было не скоро – молоды еще. Да и невеста есть…

– Ну, почему нет? Есть.

– Правда? Почему раньше не сказал? – обиделась анда.

– Да вот… Сосватал девушку-тирек. Только я в походе был, не смог взять с собой, но скоро поеду. – Охотно разделил с ней свою радость.

– Поздравляю! – Жылдыз обняла его за плечи, притянула к себе, коснулись висками. – Как зовут?

– Чабалекей. – Имя невесты легко слетело с языка, как птичка, и сразу на душе стало так же легко. Смежил глаза, увидел ее круглое лицо, улыбку.