Черная линия

Подобное возвращение в глушь выглядело странно. «Навороченное» общество Куала-Лумпура очень ценило холмы Камерон-Хайлэндс, но только как место отдыха. Жак не мог себе представить адвоката, заживо похоронившего себя в лесу.

– Я там родился, – добавил Джимми, словно почувствовав скепсис своего собеседника.

Реверди задумался. Порядочность этого толстого отсталого подростка вызывала у него все больше сомнений.

– Ты там шляешься по округе?

– По округе?

– Вокруг Камерон-Хайлэндс, гуляешь там?

– Ну, когда как. В выходные…

Жак уловил странный запах. Что-то кисловатое, перебивавшее духи китайца. Запах страха. Он продолжал:

– Куда ты ездишь?

– На север.

– На границу с Таиландом?

Джимми корчился на своем стуле. Запах усиливался. Молекулы тревоги парили в воздухе. Реверди настаивал:

– Почему именно туда?

– Чтобы… чтобы ловить бабочек.

– Что за бабочки?

Джимми не ответил.

– Такие маленькие киски, хорошенькие, тепленькие? – предположил Реверди.

– Что? Я… я не понимаю, что вы хотите сказать… это абсурд.

Китаец, дрожа, закрыл свой портфель. Жак уставился на его толстые ручки, и вдруг перед ним встала картина: тот же толстяк, только помоложе, мастурбирует в папашиных вольерах, среди бабочек, скарабеев, скорпионов, тихонько получает удовольствие под жужжание насекомых. Представив себе это зрелище, он понял, что китаец у него в руках – отныне он стал заложником его интеллекта. Он отчеканил:

– С девяностых годов, когда появился СПИД, малайцы привозят к тайской границе девственниц. Насколько я знаю, девочку можно лишить невинности за пятьсот долларов. Немного для такого богатенького, как ты…

– Вы ненормальный.

Вонг-Фат встал, но Реверди поймал его за запястье и заставил сесть. Жест был настолько быстрым, что охранник не успел даже дернуться. Жак прошептал:

– Скажи мне, что это неправда! Что ты каждый уикенд не ездишь искать себе девчушек. В Керох, Танах-Хитам, Кампонг-Калай. За это стоит заплатить. Еще бы: какое удовольствие потрахать этих малышек, без презерватива!

Китаец молчал. Его глаза бегали, как будто он искал убежища на полу. Реверди медленно взял его за руку и мягко сказал:

– Ты не должен ни о чем сожалеть, Джимми.

Китаец поднял глаза. По его щекам катились крупные слезы.

– Знаешь эту фразу из «Риндзай Року»? «Если встретишь Будду, убей его; если встретишь своих родителей, убей их; если встретишь своего предка, убей предка! И только тогда ты получишь избавление!» Ты должен все принимать. Никогда не стыдись, понимаешь?

Он увидел, как в зрачках Джимми блеснул огонек надежды. Вот за чем он пришел сюда: он хотел приобщиться к злу.

Жак выждал минуту в полной тишине, чтобы дать ему перевести дух, потом заговорил опять:

– Теперь моя очередь.

Китаец заерзал на стуле. Он выглядел, как человек, которому наконец разрешили сойти с раскаленных углей.

– Встань и зайди мне за спину.

После длительных колебаний Вонг-Фат повиновался. Охранник выпрямился; он внимательно наблюдал за сценой. Джимми сделал в его сторону успокаивающий жест.

– Посмотри на мой затылок.

Он чувствовал прерывистое, сдавленное дыхание человека, стоящего за его спиной. Он чувствовал едкий, вязкий запах его пота. И в то же время он наслаждался сухостью собственной кожи. Она не выделяла влагу. Его стриженные ежиком волосы не склеивались. Он принадлежал к минеральному миру.

– Что ты там видишь?

– Я… след.

– Какой след?

– Полоску. Вроде шрама, где не растут волосы.

– Какой формы этот шрам?

Молчание. Он догадывался, что китаец, склонившись над его затылком, тщательно подбирает слова.

– Я бы сказал… как петля, спираль.

– Садись обратно.

Джимми вернулся на свое место, он выглядел спокойным. Реверди заговорил своим самым внушительным тоном – так он говорил на своих курсах дайвинга:

– Это не шрам. Не в том смысле, который ты имел в виду. Наружной раны не было. Это облысение.

– Облысение?

– После психологического потрясения в каком-то месте черепа волосы больше не растут. Кожа сохраняет следы травмы.

– Какой… какой травмы?

Реверди улыбнулся:

– Этого я тебе сегодня не скажу. Ты просто должен понять, что, когда я был ребенком, со мной кое-что случилось. После этого потрясения я и храню этот рисунок, запечатленный на моей коже. Петлю, напоминающую хвост скорпиона.