Ах, какая восторженная музыка, смелая! Я не сводила глаз с Генри, с его строго, увлечённого лица и широких мускулистых плеч. Невероятное сочетание силы тела и красоты духа. Генрих двигался грациозно, переступая с ноги на ногу, мышцы его перекатывались под тонкой тканью сорочки. Иногда он становился ко мне лицом, а иногда поворачивался боком.
Ах, зачем? Чтобы я оценила, как крепки твои выступающие части, Генри?
Жар маны, растекающийся от паладина, заставил меня совсем раскраснеться. Я сделала глоток вина, чтобы немного остыть и успокоиться.
Спустя несколько пассажей, Хакон сдался и замолчал, не успевая за скоростью. Тогда Генри улыбнулся, довольный тем, что всё внимание теперь отдано ему одному.
Ему одному.
Такой был Генри, первый во всём, добрый и излучающий Свет. Не знаю, откуда я это знала, просто чувствовала. А может, его горячая мана, наполнившая зал, всё мне о нём рассказала.
Генрих задумчиво поглядел на меня, и звуки его виолы с быстрых и ритмичных сменились на низкие и протяжные. Струны запели, заплакали, будоража сердце. Именно так скулило оно день ото дня, с тех пор, как случилась моя беда. Но откуда он знал?
В зале появились служанки с подносами. Донеслись вкусные запахи печёной курицы, картошки, свежего хлеба и зелени.
Генрих смолк, опустил от лица виолу и поклонился слушателям. Все захлопали, а я, кажется, хлопала громче всех.
– Восхитительно, сэр Генрих, – произнесли женщины. – Вы просто мастер! У вас великолепные пальцы! Как вы талантливы!
– Признаю, ты лучший, – сказал Хакон.
– Занимался с детства, но в последние годы не до того было. Чудесно, что у вас нашёлся инструмент. Надо сказать, великолепного мастера! – Генри занял место за столом и повернулся ко мне, взяв за руку.
Чуть заметно погладил по запястью. Он что ласкает меня?
– Успокоились немного, леди Трис?
– Да, спасибо, всё хорошо, – прошептала я. – Вы очень здорово играете.
Ах, зачем я это сказала! Выглядит, как будто стелюсь перед ним, как эти леди!
Я увидела, как напряглась жилка на виске паладина, и с волос потекла струйка пота. Видно, не так легко ему даётся дарить веселье гостям.
– Спасибо, очень рад, что вам понравилось.
Генри принялся ухаживать за мной. Положил картошку и курицу, подлил вина.
Окружённая мужской заботой, я растерялась. К горлу подкатил ком. Этот мужчина был великолепен, и я даже осмелилась подумать, что… хочу, чтобы он был моим!
Нутро обожгло, словно кнутом, от стыда. Как я смею так думать?!
Ком в горле всё крепчал, нарастал спазм. Задрожали губы, увлажнились глаза.
У меня никогда не будет такого мужчины. У меня не будет никакого. После того, что со мной сделал колдун, я порочная и грязная. И если паладин узнает во мне зачарованную и убьёт, что ж. Плакать никто не будет…
– Трис, – Генри легонько коснулся моего запястья. – Ешьте, силы вам понадобятся.
Как пошло звучит! И особенно это небольшое сокращение моего имени в его устах! Ну что ж, Генри, сделай со мной всё, что тебе угодно, если это будет тебе во благо. Я хочу, чтобы ты жил.
– Хорошо, сэр, – кивнула я.
– Сэр Генрих, так когда вы, говорите, вновь пойдёте на дракона? – проговорил Фалькон.
Генри прищурился и перевёл взгляд на начальника стражи. Теплота его серых глаз мгновенно сменилась холодом стали.
– Я уже доложил господину Хакону: мне понадобится три дня на восстановление. Может, меньше, – Генри едва заметно покосился на меня. – За это время мои люди вычистят ваш лес и болота, на которые договора не было. Делаю это по чистоте душевной.
– Вы очень щедры, сэр Генрих, – улыбнулся Хакон.
– А что это за тварь, которая напала на вас на южном тракте, она больше не появится? А то монахи теперь побаиваются ходить на с-свой холм, – протянул Фалькон, откинувшись на спинку стула.
– Полагаю, целью этой твари был именно я, паладин. Другие ей не интересны. Пусть монахи не боятся. Это зачарованное существо, носит человеческое обличье. Я отпустил его, чтобы добраться до тёмного хозяина.
– Тёмного хозяина?
– Колдуна, тёмного мага, ведьмы – служителя Салаира, так их называют, – произнёс Генри. – И дракон – доказательство того, что мы имеем дело не со стихийно возникшей нечистью. Служители Салаира копят силы, чтобы изгнать Свет с земли Арноса. У вас тут, похоже рассадник.
Пока слушала Генри, руки вновь похолодели, и в груди начал гудеть набатом страх.
– Сэр Генрих, а вы знаете, что Трис-су мы нашли без памяти на болоте? – вякнул Фалькон.
Сердце ушло в пятки. Ублюдок толстый!
– Вот как? – Генри поглядел на меня, отложив вилку. – Очень интересно. Что вы делали на болоте?
– Я не знаю, – пробормотала я. – Ничего не помню.
– Мы думаем, Трис-са стала жертвой служителя Салаира.
Замолчи, Фалькон! Замолчи!
– Это не исключено, – проговорил Генри, вновь взявшись за приборы.
– Разве вам можно с… грязной девицей? – не унимался захмелевший Фалькон.
Генри раздул крылья носа, набирая воздух, и направил сверкнувший сталью взгляд на начальника стражи.
– Девушка пахнет мылом, а от вас, господин Фалькон, несёт перегаром. О чистоте других частей человека мы судить не вправе, Арнос рассудит.
Генри отправил в рот кусок курицы и запил вином.
Больше никто на меня не нападал. Все зазвенели приборами и предались разговорам о погоде.
– Спасибо, за чудесный ужин, сэр Генрих! – поклонился Хакон. – Надеюсь, завтра вы заглянете ко мне, и я непременно познакомлю вас со своими дочерьми. Они ну о-очень любят слушать виолу.
Наместник гулко посмеялся, а его жена бросила на меня страшный-престрашный взгляд.
– Надеюсь, он не приведёт её… – услышала я, как она шепнула на ухо мужу.