Феликс к этому моменту уже вертел в руках огромный патрон для противотанкового ружья.
– Посмотри, – сказал мне он. – Калибр здесь тот же, что и в винтовке, но пуля гораздо массивнее и пороха больше в несколько раз.
Между тем снайпер, у которого сдали нервы, когда мы были в доме, рассматривал убитого и снова нервно трясся.
– Что ты, как баба, дрожишь? – заорал я, чтобы отрезвить его.
– Неужели вокруг нас теперь постоянно будут убитые? – глухо сказал он.
– К этому быстро привыкаешь, – ответил я нарочито бодро.
В голове мелькнуло: «Неужели я сам уже привык?»
Противотанковое ружье в самом деле оказалось очень тяжелым, но я взял его с собой, равно как патроны к нему. Их у убитого оставалось целых девятнадцать. Он успел сделать всего один выстрел.
Вслед за пехотой мы продолжали продвигаться от дома к дому. Свой карабин K98k я держал в руках, а противотанковое ружье висело у меня на плече. Оно создавало массу неудобств при передвижении, но я рассчитывал, что это ружье еще сослужит мне хорошую службу. Забегая вперед, скажу, что в принципе так и случилось, но всего один раз, а натягался я с ним будь здоров…
Вскоре мы приблизились к массивному кирпичному трехэтажному зданию. Судя по внешнему виду, в нем прежде размещалась школа. Однако теперь оно было полно польских солдат, которые вели огонь из окон первого и второго этажей. Крыша и третий этаж здания были практически полностью разрушены снарядами и бомбами, все стекла в нем были выбиты, но, несмотря на это, оно выглядело достаточно крепким.
Впрочем, я не мог рассмотреть его слишком хорошо. Я занял позицию на расстоянии около трехсот метров от него. А дома, находившиеся рядом с этим трехэтажным зданием, были охвачены пожаром, и из-за дыма было тяжело что-либо разглядеть.
Немецкие пулеметчики работали по зданию очень плотно. После их очередей от стен школы то и дело откалывались кирпичи. Однако каждые несколько минут кто-нибудь из наших пулеметчиков оказывался убитым. Мне стало понятно, что у поляков есть снайпер.
Я сказал об этом Феликсу. И мы все вчетвером начали рассматривать окна школы через свои оптические прицелы в поисках позиции снайпера. Сквозь дым было очень плохо видно, но я заметил, что в одном из окон разрушенного третьего этажа периодически мелькает вспышка на конце винтовочного ствола и почти одновременно с этой вспышкой замолкает какой-нибудь из немецких пулеметов. Конечно, именно там и прятался вражеский снайпер. Он был так уверен в своей безопасности, что не трудился даже менять позицию. Я шепнул Феликсу:
– Снайпер на третьем этаже среди руин. Видишь вспышки на конце ствола? Давай выстрелим разом, чтобы наверняка!
И через несколько секунд мы одновременно нажали на спусковой крючок. После этого польский снайпер замолк. Наверное, мы убили или сильно ранили его.
Я стал выискивать новую цель и увидел в одном из окон вспышки, периодически возникавшие на конце ствола пулемета. Пулеметчики были не видны мне, и я сделал несколько выстрелов, ориентируясь на вспышки. Это не принесло никакого результата. Наверное, пулемет был установлен под углом к оконному проему, и пулеметчики находились где-то сбоку. Я сделал несколько выстрелов, целясь немного левее и немного правее вспышек на конце пулеметного ствола. Однако результат по-прежнему был нулевым. Я не понимал, как такое могло произойти. И вдруг при очередном порыве ветра дым напротив этого окна на несколько мгновений рассеялся, и я увидел, что пулемет на самом деле установлен под углом к оконному проему, а пулеметчики устроились за кучей мешков, которые, вероятно, были наполнены песком. Что ж, в этом случае было вполне естественно, что мои пули застревали в этих мешках, не причиняя вреда полякам.
Я быстро отложил свою снайперскую винтовку и взял в руки противотанковое ружье. На нем не было оптического прицела, и я был вовсе не уверен, что попаду из него с такого расстояния. Тем не менее следовало попытать счастья. Я тщательно прицелился в то место, где за мешками с песком должен был находиться пулеметчик, и нажал на спусковой крючок. Меня словно ударило лошадиным копытом по плечу, столь сильная отдача была у противотанкового ружья. В моих ушах звенело. Однако вражеский пулемет затих, и это было самым главным.
Я продолжал выискивать цели в окнах, то же самое делали и другие снайперы. Простые пехотинцы и пулеметчики также не переставали вести огонь по школе. И вскоре я понял, что в окнах обращенной к нам стороны здания не осталось ни одного поляка.
Я ожидал, что наша пехота начнет штурм здания. Но этого не произошло. Прождав несколько минут, я решил выяснить, что происходит. Я обернулся к Феликсу:
– Феликс, вы с ребятами можете прикрыть меня, пока я подскочу к дому напротив школы, где расположились наши? Они почему-то не начинают штурм, нужно выяснить, что там творится.
– Давай! Мы прикроем, – согласился Феликс.
Я оставил ему свое противотанковое ружье и побежал к двухэтажке, стоявшей в ста метрах от нас прямо напротив школы.
– Не стреляйте, я свой! – закричал я, вбегая в подъезд.
– Заходи, раз свой, – услышал я веселый голос из квартиры на первом этаже.
Оказавшись там, я увидел пятерых стрелков и двоих пулеметчиков.
– Нужно штурмовать здание, пока к полякам не подошло подкрепление, – выпалил я. – Здесь есть еще бойцы, кроме вас?
– Наш сержант в соседнем здании, – ответили мне. – Также поблизости находится еще несколько взводов.
Вместе с одним из солдат я сразу рванул в соседнее здание, в подъезде которого я в спешке едва не налетел на сержанта.
Это был мужчина лет сорока с наружностью бывалого и рассудительного немецкого военного. Я сразу объяснил ему, что я снайпер и что вместе с другими снайперами мы однозначно убедились в том, что с внешней стороны здания школы не осталось поляков, обороняющих его.
– Сейчас самое время для штурма, – настаивал я.
– Подожди, – ответил мне сержант. – Я не могу бросить туда своих ребят без приказа сверху. Возможно, нам удастся поговорить с капитаном Бидембахом…
Услышав эти слова, я стушевался. Я сам был всего лишь ефрейтором, а капитан должен был командовать целой ротой. И я замямлил:
– Что ж, думаю, капитан разберется и без нас. Пожалуй, не стоит его беспокоить, – я развернулся к выходу.
– Подожди, паренек! – остановил меня сержант. – Мне кажется, что ты сказал дельную вещь. Но это действительно нужно обсудить с капитаном.
Вместе с сержантом мы вышли через заднюю дверь дома и устремились к стоявшей через несколько домов позади нас большой группе солдат. Сержант подвел меня к одному из военных, который был одет точно в такую же униформу, что и другие солдаты, но на нем были капитанские знаки различия.
– Что случилось, сержант? – спросил капитан, глядя на моего спутника.
– Я привел к вам снайпера из другой части. Он утверждает, что с этой стороны здания школы не осталось поляков. А значит, мы сможем взять его штурмом.
Капитан окинул меня оценивающим взглядом.
– Как тебя зовут, ефрейтор? – спросил он.
Я вытянулся, как и полагалось перед офицером, однако не салютовал при этом, как было положено в Вермахте.
– Ефрейтор Гюнтер Бауэр, господин капитан.
– Почему ты не салютовал мне, как положено, ефрейтор Бауэр?
– Мне не хотелось, чтобы вражеские снайперы, если они есть поблизости, могли понять, что вы офицер, господин капитан, – отчеканил я.
Капитан Бидембах нервно посмотрел по сторонам, но потом улыбнулся:
– Все в порядке. Ты поступил правильно, ефрейтор. – Он бросил взгляд на мою винтовку с оптическим прицелом: – Ты действительно снайпер?
– Так точно, господин капитан.
– Что ж, подойдем ближе и посмотрим вместе на эту чертову школу! – Капитан в сопровождении солдат зашагал вперед.
Не успели мы сделать нескольких шагов, как по нам открыл огонь пулеметчик, находившийся на верхнем этаже здания, расположенного примерно в двухстах метрах от нас. Через несколько секунд четверо солдат из сопровождения капитана рухнули на землю и заорали от боли. Они были ранены. Все остальные, включая капитана, тут же повалились на землю, чтобы не стать слишком легкой мишенью для вражеского пулеметчика. А я сразу установил свою винтовку на огневую позицию и навел перекрестие прицела на польского пулеметчика. Не прошло и минуты, как мои пули уничтожили и пулеметчика, стрелявшего по нам, и его напарника.
– Молодец, ефрейтор Бауэр, – капитан Бидембах похлопал меня по плечу.
– Спасибо за похвалу, господин капитан, – ответил я, продолжая настороженно смотреть по сторонам. Мне было окончательно ясно, что нельзя расслабляться.