Снайперская «элита» III Рейха. Откровения убийц (сборник)

Погоны на моей полевой куртке были чистыми, без нашивок, как и положено у рядовых. На куртке было два наружных кармана и один внутренний, сделанный специально, чтобы каждый из нас мог положить в него свою личную солдатскую книжку, что я сразу и сделал.

Надпись на бляхе моего ремня гласила: «С нами Бог!» Помимо этого, на ремне размещалось три патронных сумки, в каждую из которых вмещалось по десять патронов. Также на ремне я должен был носить со стороны спины слева выданную мне складную пехотную лопатку. Еще мне выдали вещмешок, фляжку и жестяную кружку. В общем, все как и полагается. Но было среди вещей и то, что сначала показалось мне совершенно бесполезным, – противогаз, фильтры к нему и таблетки, которые нужно было принимать в случае газовой атаки. Зачем все это нужно в мирное время? На секунду мне вспомнились опасения моей матери. Но еще через несколько мгновений все дурные мысли вылетели у меня из головы. Молодость есть молодость.

Вот что мне не понравилось по-настоящему, так это армейская стрижка. Я, конечно, и сам любил постричься коротко. Но нас, новобранцев, постригли практически совсем наголо.

Дальнейшая моя жизнь в тренировочном лагере состояла из бесконечных марш-бросков на значительные расстояния, в том числе и с полной выкладкой, разнообразных физических упражнений, теоретической подготовки и занятий на стрельбище.

Наш сержант практически сразу заметил, что я стреляю очень метко, и через некоторое время он сказал мне, что после базовой подготовки меня направят в снайперскую школу.

В нашем взводе оказалось двое парней, вместе с которыми я учился в начальной школе. Это были Антон Келлер и Михаэль Гаус. В школе мы не особо дружили, но в тренировочном лагере сразу стали друзьями.

Михаэль, как и я, сразу зарекомендовал себя очень метким стрелком. Подобно мне, он был среднего телосложения, выносливым, быстрым. Его взгляд всегда был сосредоточенным и серьезным.

Антон выглядел его полной противоположностью – голубоглазый блондин, двухметровый здоровяк, занимавшийся до армии борьбой и боксом. Улыбка никогда не сходила с его лица, он очень любил посмеяться, для этого ему достаточно было услышать малейшую шутку. Точно так же, шутя, он совершал изнурительные марши с полной выкладкой и выполнял тяжелейшие физические упражнения.

Конечно, Антон стрелял гораздо хуже нас. Но нам с Михаэлем очень хотелось, чтобы его тоже зачислили в снайперскую школу, и мы всячески старались помочь ему овладеть умением меткой стрельбы. В конце концов через несколько недель результат был достигнут. Антон попадал в цели по-прежнему хуже, чем мы с Михаэлем, но гораздо лучше, чем остальные. И сержант сказал, что Антон тоже будет зачислен в снайперскую школу.

В ходе базовой подготовки нас учили ориентированию на местности, применению различных типов оружия, а также тому, как правильно рыть окопы, противостоять танкам и что делать в случае газовой атаки.

За время подготовки мы учились бросать гранаты, стрелять из карабина K98k, винтовочного гранатомета, 80-миллиметрового миномета.

Карабин Mauser K98 был достаточно тяжел. Он весил около четырех килограммов. Нам, новобранцам, после многокилометровых маршей казалось, что на плече у каждого из нас висит просто невообразимая тяжесть. Зато этот карабин был оснащен магазином на 5 патронов. Он был очень удобен для стрельбы. При закрытии затвора пустая обойма автоматически выбрасывалась из пазов. Прицельные приспособления включали в себя мушку и V-образный целик, регулируемый по дальности в диапазоне от 100 до 2000 метров. Причем мушка устанавливалась на основании в дульной части ствола в поперечном пазу, и она могла перемещаться влево и вправо для смещения средней точки попадания. Благодаря этому можно было добиться очень хорошей точности стрельбы на значительные расстояния.

А вот винтовочные гранатометы, конечно, нельзя было назвать последним словом техники. Этот тип гранатометов применялся немецкой армией еще в Первую мировую войну. Конечно, у нас были гораздо более совершенные образцы подобного оружия. Но впоследствии мне стал ясен главный недостаток всех дульных гранатометов. Дело в том, что, подготовив гранату для выстрела, ты уже не можешь выстрелить из винтовки обычным патроном, пока не выстрелишь или не снимешь со ствола гранату. Зато винтовочные гранатометы очень мало весили и были действительно эффективными в боях.

80-миллиметровые минометы сразу показались нам очень грозным оружием. В дуло их ствола пролезал кулак. Они могли стрелять минами весом более трех килограммов на расстояние более двух километров. Я сам тогда с ужасом представил, что будет, если я когда-нибудь окажусь в зоне огня подобного оружия. Впрочем, впоследствии мне пришлось пережить на войне и гораздо более страшные вещи.

Однако во время базовой подготовки мы все были еще достаточно беззаботны. Некоторые из нас, которых сержант счел подходящими для этого, осваивали особые виды оружия, такие, как огнеметы и пулемет MG-34.

MG-34 был первым в истории единым пулеметом, который вплоть до 1942 года официально являлся основным пулеметом не только пехоты, но и танковых войск Вермахта. MG-34 мог использоваться как в качестве ручного пулемета на уровне пехотного взвода пехоты, так и в качестве станкового на уровне батальона. При этом данный пулемет стрелял такими же 7,92-миллиметровыми патронами, что и карабин K98k.

Помимо всего этого, нас также учили, как сражаться в рукопашном бою с помощью винтовочных прикладов и саперных лопаток.

Когда три месяца базовой подготовки подошли к концу, я вместе с Антоном и Михаэлем был направлен в снайперскую школу. Там мы провели еще полтора месяца. Здесь наши тренировки состояли преимущественно из стрельбы. Мы учились вести прицельный огонь со значительных расстояний, пользуясь оптическим прицелом.

Кроме того, нас обучали выбору приоритетных целей. Прежде всего мы должны были поражать вражеских снайперов. Затем артиллерийских наводчиков и офицеров. Следующей нашей целью должны были становиться артиллеристы, минометчики и пулеметчики. А уж в самую последнюю очередь от нас требовалось стрелять по обычным солдатам-пехотинцам.

Помимо этого, нас учили маскироваться на местности, используя естественные средства, такие, как ветки, листья и даже грязь. Но, честно говоря, последующее участие в войне научило меня способам маскировки гораздо лучше, чем обучение в снайперской школе.

Но что самое ценное – инструктор научил нас незыблемому правилу, от которого зависит выживание снайпера, хотя оно и не всегда применимо в боевых условиях.

– Запомните, – повторял он без конца. – Если вы сделали выстрел, то должны тут же сменить позицию. В противном случае любой из вас тут же превратится в легкую мишень для снайпера противника.

После завершения снайперского обучения я получил свой первый отпуск. Это позволило мне на две недели вернуться домой.

Мать и Ингрид были ужасно рады моему приезду. А я был горд собой, ведь над левым локтем у меня красовался шеврон из серебристого галуна на темно-зеленом треугольном клапане. Дело в том, что после окончания снайперской школы мне было присвоено звание – ефрейтор. Более того, поскольку армейская служба оплачивалась, то я вернулся домой с некоторой суммой денег. Большую часть из них я отдал Ингрид, оставив лишь немного себе на пиво.

Двухнедельный отпуск прошел головокружительно быстро. И я снова прощался с матерью и Ингрид, снова садился на очередной поезд. На этот раз местом моего назначения была военная база под Берлином. Там я и провел несколько последующих месяцев.

Ингрид родила сына в июне. Как я и хотел, она назвала его Куртом. Ему не успел еще исполниться месяц, как я получил второй отпуск. Сначала я даже немного боялся подойти к нашему крохе, лежавшему в люльке, таким маленьким он мне казался, хотя и весил почти четыре килограмма. Но, безусловно, я был очень рад, что у меня родился сын, что у меня есть любящая жена, что моя мама стала бабушкой… Но отпуск заканчивался, мне пора было возвращаться в строй.

Успокаивая мать и Ингрид, я сказал им, что еду просто охранять Берлин. Наверное, я и сам верил в это тогда. Я не знал, что история неумолимо движется к грандиозным и страшным событиям, одним из участников которых мне суждено было стать.

Глава вторая. Аннексия Судет

Сентябрь, 1938

После Первой мировой войны Судетская область входила в состав Чехословакии и составляла едва ли не треть всей площади страны. На территории этой области проживало 3,5 миллиона этнических немцев. Уже в начале 1938 года Гитлер постоянно заявлял в своих речах о том, что немцев в Чехословакии всячески притесняют. В те дни я не раз слышал по радио и читал в газетах о том, что судетские немцы живут в невероятной бедности и подвергаются гонениям со стороны чехов, а также что именно в Судетской области самый высокий во всей Европе процент не только по числу самоубийств, но и по детской смертности.

Вскоре после того, как в марте 1938 года Австрия без единого выстрела была присоединена к Германии, немцы, жившие в Судетской области, стали требовать провести референдум, на котором население Судет смогло бы решить само, оставаться ли этой области в составе Чехословакии или войти в состав Германии. Однако референдум так и не был проведен. Более того, правительство Чехословакии вскоре ввело войска в населенные немцами районы и объявило военное положение на их территориях.

Живя в Германии, мы постоянно слышали в те дни пропаганду о том, что Гитлер это так не оставит и сделает все, чтобы судетские немцы перестали терпеть бесчинства чехов и снова жили «в одном доме с нацией». И действительно, 29 сентября 1938 года в Мюнхене было составлено соглашение, подписанное на следующий день премьер-министром Великобритании Невиллом Чемберленом, премьер-министром Франции Эдуардом Даладье, премьер-министром Италии Бенито Муссолини и самим Адольфом Гитлером. С этого момента Судетская область была формально передана в состав Германии.

Я оказался в составе войск, которые должны были войти на территорию Судет. В одном грузовике со мною ехали Антон, Михаэль и еще семнадцать других снайперов. Все вместе мы составляли особый снайперский взвод.

Наш грузовик двигался позади колонны легких танков. Каждый из нас не выпускал из рук свой карабин. У нас были обычные армейские карабины K98k, дополненные штык-ножами и оптическими прицелами. Впрочем, наши оптические прицелы лишь с большой натяжкой можно было назвать подходящими для снайперов. Эти прицелы давали только 2,5-кратное увеличение, чего было явно недостаточно для прицельной стрельбы со значительных расстояний.

Некоторые из моих сослуживцев пытались разговаривать друг с другом и даже шутить. Но это плохо получалось. Сказывалось нервное напряжение. Командовавший нашим взводом сержант Бергер заранее предупредил нас, что если в операции возникнут осложнения, то самая непростая работа будет возложена именно на нас. Сначала все мы восприняли это с юношеской бравадой. Но чем дольше продолжался путь, тем сильнее нас охватывали неприятные предчувствия. Я сам очень боялся, что меня могут ранить. А вдруг меня ранят так, что врачам придется отрезать мне руку или ногу? Как я тогда смогу помогать матери и Ингрид, вернувшись домой? О том, что кого-то из нас могут убить, у меня – да, скорее всего, и у всех остальных – даже мысли не было. Мы ведь еще ни одного боя не видели, не понимали, что на войне убивают по-настоящему. Тем не менее неприятно было на душе. Мои друзья Антон и Михаэль тоже молчали, глядя в пол.

Сержант Бергер ехал верхом на лошади позади нашего грузовика. Он был родом из Австрии, ему было уже за сорок. Он успел еще в Первой мировой поучаствовать. Его лицо казалось очень спокойным, и это вселяло в нас уверенность в подобной ситуации.

Через некоторое время наш грузовик неожиданно остановился. Я высунулся из кузова и увидел, что сержант Бергер подъехал к кабине водителя, чтобы выяснить причину остановки.

Примерно через минуту я понял, в чем было дело. Наш грузовик начал объезжать заглохший посреди дороги танк. В течение следующих двух часов пути, выглядывая из кузова, я насчитал еще около десяти сломавшихся немецких танков, которые не могли продолжать движение. А ведь это были новейшие машины наших конструкторов! Увиденное неприятно поразило меня. Что будет, если подобное случится во время боя? Впрочем, я держал свои мысли при себе.

Прошло еще несколько часов, и мы пересекли границу Чехословакии. Когда мы въехали на территорию Судетской области, я ожидал, что нас будут встречать с цветами. Во всяком случае, до этого нам не раз рассказывали о том, что именно так встречали немецкие войска, входившие в Австрию.

Однако в Судетах жители не бросали цветы немецким солдатам. Конечно, многие местные немцы с радостью встречали нашу войсковую колонну. Но периодически мы замечали и хмурые, недовольные взгляды. Причем так на нас смотрели не только чехи, но иногда и судетские немцы. Это заставило меня задуматься. Нам ведь говорили, что все немцы в Судетской области ждут нас как избавителей. В действительности оказалось, что многим из них в Чехословакии жилось вовсе не так плохо, как описывал Гитлер. Я окончательно убедился в этом за то время, пока находился в Судетской области в составе оккупационных войск. При этом, конечно, многие судетские немцы на самом деле хотели, чтобы их территории снова вошли в состав Германии, но обусловлено это в большинстве случаев было скорее идеологическими мотивами, чем пресловутыми притеснениями со стороны чехов.

Естественно, тогда, в молодости, я сформулировал все это для себя вовсе не так четко. Но мне было ясно, что между действительностью и словами властей есть значительная разница. Однако я не говорил об этом даже Антону и Михаэлю. Я не был борцом по натуре, не был оппозиционером. Я был обычным, нормальным человеком, и мне были не нужны неприятности.

Вопреки нашим дурным предчувствиям, в Чехословакии мы не встретили никакого вооруженного сопротивления. Более того, за время моего нахождения там в составе оккупационных войск также не произошло никаких инцидентов.

За этот период я получил даже короткий отпуск домой. Впрочем, даже дома я очень осторожно рассказывал об увиденном. И дело не в том, что я не доверял матери и Ингрид. Но они невольно могли сболтнуть лишнее, а это навлекло бы беду не только на меня, но и на них. Единственное, я как-то раз между делом обмолвился о том, что прицелы на наших карабинах мало пригодны для снайперской стрельбы. И, что самое удивительное, мои близкие помогли мне решить эту проблему.

В последний день перед возвращением в армию я получил два подарка: от матери и Ингрид. Первый из них представлял собой небольшой медальон, в котором было две фотографии – Ингрид и нашего ребенка. А вот второй подарок заставил меня буквально открыть рот от удивления. Это был цейссовский оптический прицел шестикратного увеличения. В то время подобные прицелы еще не производились для штатного армейского стрелкового оружия. Но мать посоветовалась с боевым другом моего отца, и тот помог ей выбрать такой оптический прицел для охотничьих карабинов, чтобы его можно было без проблем установить на мой карабин K98k. Впоследствии оказалось, что этот оптический прицел действительно идеально подходил для снайперской работы. Боюсь, что моей бедной матери пришлось истратить на него значительную часть своих сбережений. Но она действительно очень любила меня, как и я ее.

С мыслями о доме мне было нелегко возвращаться в строй. Тем не менее присяга обязывала меня, и через несколько дней я уже был на нашей военной базе в Судетах. Там я получил обратно свой карабин. Мне потребовалось совсем немного времени, чтобы закрепить на него новый прицел. Я установил его достаточно высоко, чтобы иметь возможность в случае необходимости вести огонь, не пользуясь оптикой. После этого я решил пристрелять свой карабин. Выяснилось, что с новым прицелом я могу без труда поражать мишени на расстоянии более трехсот метров, а то и гораздо дальше. Это привело меня в восторг, хотя я еще до конца не представлял, насколько ценным окажется подобный прицел в боевых условиях.

В Судетской области я пробыл еще несколько месяцев. А 15 марта 1939 года я снова оказался вместе со своим взводом в кузове армейского грузовика. Гитлер решил подчинить себе основную часть территории Чехословакии. Немецкие войска вошли в Прагу огромными колоннами, состоявшими из танков, бронетранспортеров, грузовиков и другой техники.

На этот раз наш боевой дух был предельно высок. Мы были уверены, что все пройдет без сучка без задоринки, поскольку знали: чехи – не бойцы! Однако увиденное превзошло даже наши самые смелые ожидания. Чехи встречали нас в Праге, вскидывая руки в германском армейском салюте и крича: «Хайль Гитлер!» Меня это крайне поразило. Я не верил, что все здесь чисто. И я оказался прав. У Михаэля был друг, который служил в войсках СС. Так тот за рюмочкой шнапса вскоре проболтался Михаэлю. Мол, чехи были предупреждены, и если бы они не салютовали так яростно, то их бы ждала очень незавидная судьба. Думаю, как раз эсэсовцы тогда бы и приняли самое активное участие в расправе над чехами.

Надо сказать, войска СС в Германии считались элитными. По большому счету, они действительно были таковыми. За последующие годы войны я не раз убеждался, что ребята из СС могут сделать невозможное там, где войска Вермахта оказываются бессильны. Как солдаты эсэсовцы были почти безупречны, и за это их нельзя было не уважать. Но был еще один строгий критерий отбора в эти войска – беззаветная преданность Гитлеру и соответствующим идеалам. Лично я от этих идеалов всегда был далек, хотя мое отношение к Гитлеру и изменилось через некоторое время в лучшую сторону, но без фанатизма. Наверное, этим и объясняется, что за всю войну я так и не сошелся близко ни с кем из эсэсовцев.

Подобно Судетской области, столица Чехословакии сдалась нам без кровопролития. Что удивительно, впоследствии я узнал, что у чехов была неплохо развита военная промышленность. Однако после происшедшего все их заводы, производившие вооружение, перешли в руки немцев.

Мне до сих пор непонятен и удивителен тот факт, что чехи, обладавшие танками, артиллерией, противотанковыми орудиями и разнообразным стрелковым оружием, не оказали нам никакого сопротивления. В результате все их вооружение также перешло к Вермахту. Впрочем, нас, солдат, подобный исход более чем устраивал. У нас ведь и потерь не было, и героями себя ощущали: как-никак даже без боя нам враг сдается.