Хроники семи королевств: Тени дремотных чащоб

– Чудны?е, – согласилась хозяйка. – Остаётся только принимать их такими как есть… ежели платят хорошо…

Разговор оборвала служанка, которая принесла завтрак. Ли с грустью проводила тоненькую спинку совсем юной девчушки. Хозяйка перехватила её взгляд:

– Новенькая. Родителей и братьев зарезали, скотину угнали, дом спалили. Ей повезло заплутать в лесу, куда за ягодами ушла. Вернулась на пепелище. Милая, расторопная, сообразительная – есть все шансы в хорошую семью на службу попасть. Ну или здесь останется, коли захочет.

Ли, не проронив ни слова, задумчиво кивнула. Девочке и правда повезло, если можно так сказать: живая, кормленная-поенная, с крышей над головой и каким-никаким выбором. Но каждая такая история – словно в прорубь ухнуть по самую маковку посреди лета. На бедро легла ладонь, длинные ногти, собрав ткань штанов в складки, острыми кончиками скользили по бороздкам:

– За свою переживаешь?

– А? Нет, она в надёжных руках, – Ли накрыла руку Роуз своей и нежно сжала. – Просто задумалась о жестокости и несправедливости мира…

– Мы не можем помочь всем, – хозяйка поднялась и подошла к столику.

– Знаю, но… – договорить Ли не дал уткнувшийся в губы рогалик.

– Жуй лучше. Пока что-нибудь другое тебе не подсунула, – хохотнула Роуз, наливая свободной рукой вино в хрустальный бокал. – Может, всё же выпьешь? Боюсь, шоколадом тут не обойдёшься, – Госпожа Роз качнула кистью – тёмно-красная жидкость маняще описала круг по вспыхнувшим искрами стенкам.

Ли, немного поборовшись с искушением, неуверенно отказалась и поспешила забрать выпечку, стараясь сосредоточиться на восхитительном вкусе.

– Задумчивая… Жалостливая… Лили, у тебя, случаем, не повторение прошлогоднего приступа? – ехидно поинтересовалась Роуз. – Мне стоит начинать опасаться за моих девочек? – и хоть тон хозяйки оставался шутливым, тень сомнения на миг легла на её лицо.

– Обижаешь, – недовольно скривилась Ли.

– Я не в тебе сомневаюсь, – поспешила заверить хозяйка. – Ингредиенты… Плохая партия… Мало ли, – она неопределённо пожала плечами. – Не на собаках же ты каждую проверяешь, в конце концов, – усмехнулась Роуз.

– На крысах, – уточнила Ли, не скрывая мстительной ухмылки и наблюдая, как настал черёд Госпожи Роз кривиться от омерзения.

– Какая гадость, Лили! – в сердцах воскликнула та.

– Вовсе не гадость, а очень даже милые и умные зверьки, только плодятся очень уж шустро, – следующий рогалик Ли успела перехватить до того, как ей заткнули бы рот. – Так что не надо сомневаться в моих зельях, – она погрозила Роуз румяным полумесяцем.

«Наверное…» – ночной птицей неожиданно порхнула мысль на задворках сознания. Последнее время, казалось, ни в чём нельзя было быть уверенной.

За завтраком они успели обсудить текущие дела, сплетни и слухи. Под конец Госпожа Роз развлекла Ли рассказами во всех подробностях, далёких от пристойности, о курьёзах, приключившихся с посетителями её заведения. В какой-то момент солнечный луч будто вознамерился поджарить щёку Ли, и, глянув в окно, женщина поняла, что время перевалило уже за полдень и пора бы возвращаться домой, а Роуз – отдыхать, хоть и выглядела та неприлично бодрой.

После прощания с хозяйкой Ли отправилась на рынок, где пополнила запасы специй, сыра, накупила всевозможных овощей и кореньев. Побродив между рядами, нашла знакомого земледельца, выращивающего особый сорт груш – медовые – любимейшее лакомство Эффи. Утром малышка почти на каждом шагу напоминала о них. Оттого закинутые за плечо мешки, довольно весомые и неудобные, стали ещё тяжелее. Ли успела пожалеть, что оставила кобылу у лавки.

Беззаботное веселье, навеянное Роуз, на обратном пути без следа улетучилось. Возвращалась Ли в потрёпанных чувствах: ехала за одними новостями – везла другие, совсем уж неожиданные. Где-то глубоко, робко теплилась надежда, что Афрая всё же ошиблась, но проверить духа пока не хватало. Маршрут менять не стала. Зря, что ли, глаза проглядывала? Пособирает ягоды-грибы – успокоится. Может, мысль светлая посетит.

К полудню совсем распогодилось. Небо чистое, куда ни кинешь глазом – ни облачка, солнце печёт. От жарких лучей лес укрывал, но становилось душно. Плащ Ли сняла ещё на тракте, бросив поперёк седла впереди себя. На звериной тропе уже не удержалась: рукава закатала по плечи, рубашку расшнуровала – лесным обитателям всё равно, хоть голой едь. По дороге и про ягоды, и про грибы, конечно же, забыла – даже робкие намёки Криги и Хайят не помогли, но они и не настаивали: чувствовали мрачное настроение женщины.

Как никогда Ли хотелось утопить невесёлые мысли в неторопливых водах родного ручья и в беседах с Ильхири: скрыться за зелёным пологом, слушать древесную деву, размеренно шелестящую о лесных новостях… Только и тут крылся подвох, мелкий, но всё же: женщина лишилась излюбленного камня. Дриада перетащила валун с берега на другую, более солнечную, сторону, чтобы высадить на нём подарок Рихарда. Эффалия вчера из-за него не дала матери выспаться: не успела Ли раствориться в благостном небытии, как ей в сознание чуть ли не тараном стали долбиться. Взывания к совести дочери успеха не возымели – пришлось вставать, идти смотреть. Было на что: на валуне сквозь трещину пробивались робкие росточки. Ли через силу занималась делами по хозяйству – а ведь вечером ещё предстояла встреча с Леонардо – в то время как Эффи маленьким ураганом носилась между ней и Ильхири. В обед зверёныш, восторженно повизгивая, вцепился в юбку матери мёртвой хваткой: потащил к иве. Оказалось, подарок распустился крупным оранжево-красным цветком, будто из расщелины в горе вырывается пламя затаившегося там дракона. Драконий цвет. Растение, не только выживающее в суровых условиях на малопригодных почвах, но и способное явить миру потрясающую красоту. Рихард любил делать подобные подарки, словно каждый раз напоминая всем, что и они – такие цветы: сумели пережить тяжёлые времена и впереди их ждёт прекрасное будущее…

На прогалину Ли въезжала верхом, руки сами отмахивались от веток – думы витали где-то далеко. Наверное, поэтому она поздно заметила и насторожившуюся Кригу, и движение за поваленными стволами. Миг – вновь ощущение полёта, грохот, летящий сказочной птицей плащ, визг кобылы. И на сей раз жёсткое приземление – кубарем.

Мир кружится, изображение то и дело пропадает, сердце вот-вот прорвётся наружу, звуки – словно в озеро нырнула, во рту странная смесь земли и травы, щедро сдобренная кровью. Зверя уже не удержать, да и не хотелось. Прости, Рихард. За ворованные, теперь ещё и порченые вещи. Традиция целая складывается: портить мужские одежду. И что за странные мысли лезут? Совсем не к месту…

Зверь встряхнулся, быстро огляделся. Крига кружила метрах в трёх перед ним, стараясь не подпустить двух вооружённых мечами мужчин: воины или охотники – не разобрать. Ещё четверо с копьями по парам подбирались с разных сторон. Кобылы было не видно. Боковое зрение уловило движение слева, чуть сзади, в подлеске: стрелок натягивает тетиву – вот-вот отпустит. Остриё на дуге еле различимо гуляло из стороны в сторону, метило в гиену.

Думать было некогда – пригибаясь, зверь прыгнул наперерез. Стрела, ужалив чешую, упала в траву. В тот же миг бедро обожгло впившимся копьём. Моалгрен изогнулся, кусая древко, и оно древесной пылью разлетелось по воздуху. Землю расчертила паутина теней, над которой взвился надрывный крик:

– Держи тварь! Не дай ей уйти!

Всё потонуло в хаосе. Лязг металла. Треск рвущейся кожи. Хруст ломаемого дерева. Люди ожесточённо кричали. Звери дрались без единого рыка: молча, яростно, насмерть…

По сторонам разлетались багровые брызги. Оседали росой, тянулись ручьями, растекались нелепыми кляксами. Кровь была повсюду. На земле. На клинках. На перекошенных злобой лицах. Всё смешивала в единый красный фон.

Пока тело само координировало действия – отбить, атаковать в ответ, – по краю сознания скользили водяными паучками мысли: «А ещё переживала, как быть дальше… Смешно… Всё решилось без меня… Хорошо, что Эффалия с отцом – он о ней позаботится…»

И на долю секунды взгляд зверя замер на рассыпавшихся по траве золотыми каплями грушах, безжалостно давимых тяжёлыми сапогами…

Глава 13. Возмездие

Встреча, где хрупкий нейтралитет граничит с желанием обнажить оружие всегда непредсказуема. Но гарантий не дают даже улыбки и пустые руки – порой смерть носит невзрачные обличия. Так, если разговор проходит за столом, ей легко может стать беспечно пригубленный бокал. И всё же в семи королевствах существовал трапезный зал, чей ковёр за несколько веков не познал ни крови, ни вспененной ядом слюны. Ведь речи хозяина были сытнее изысканных яств и многим коварнее вина. Леонардо умел добиваться поставленных целей, но далеко не каждому выпадала честь стать гостем его особняка. Эти стены лицезрели и чистых помыслами, и тёмные души, и беспросветных безумцев, однако ребёнка видели впервые.

Эффалия шкодливо пропрыгала по золотым звёздам бордового ковра, что сплетались лучами в единый узор. Потом же, вдохнув внезапные ароматы еды, посмотрела на длинный стол, окружённый множеством стульев. Девочка подошла к нему и встала на цыпочки: лишь так можно было увидеть блестевшие в дальнем конце тарелки. К ним она и направилась. Деловито, почти по-хозяйски. Хотя, при приближении, обернулась на Леонардо. Историю с шаром ещё не размыла детская непосредственность – во вкусном запахе был учуян подвох: полезь без спроса, и папа снова начнёт говорить непонятными словами, а главное – чего-то требовать.

– Юная леди нагуляла аппетит? – колдун материализовался у серебряной посуды с яствами. – Рискну попытать удачу на поприще твоих предпочтений, – он выдвинул стул и указал ладонью на обтянутое мягкой кожей сиденье: – Прошу.

Эффалия подошла, взобралась на предложенное место и уселась, высматривая, что бы стащить из красивых тарелок: раз позвали – значит, можно. Выбор пал на блюдце с клубникой.

– Плод. Хм. Я полагал первенство займёт тыквенная каша… или тефтели, – Леонардо наблюдал, как дочь лакомится сочной ягодой. – Прожив одиннадцать столетий, привыкаешь всецело полагаться на собственный опыт. Однако… здесь его нет. Жаль, ты слишком мала, чтобы оценить всю ироничность ситуации. Твоему отцу, гению и новатору, приходится черпать знания со страниц обывательских книг. Впрочем, я не безнадёжен: предложить сок вместо вина догадался и сам.

Эффалия дожевала клубнику, придирчиво осмотрела другие блюда и странно взглянула на отца.

– Согласен. Чрезмерно обыденно, – улыбнулся тот. – Быть может, желаешь отведать кактусового сбитня? Я отправлю воронов в поселение номадов…

Даже не дослушав, девчушка мотнула головой. Немного поёрзала на стуле. Задумчиво осмотрелась. А затем вновь вернула внимание к Леонардо:

– До-мой…

– Уже? Тебе наскучила моя обитель? Если ты устала, наверху есть…

– До-мой, – более требовательно произнесла Эффалия.

Колдун окинул взглядом хмурую дочь и улыбнулся:

– Полагаю, это поверхностное желание. Давай поступим иначе. Ты подумаешь и скажешь, чего хочешь на самом деле.

* * *

По степи, среди пасущихся табунов и отар, пестрели, как мухоморы в лесу, разноцветные шатры. Один из них, по размерам лишь немного уступавший самому большому, стоял на отдалении от остальных, у реки, неширокой, густо поросшей рогозом и осокой.

Хозяйка шатра выглядела нарядно. Заплетённые в две косы, длинные смоляные волосы подчёркивали бездонную черноту глаз. Красный кафтан был расшит золотыми нитями и украшен медными бляшками. Под стать узким штанам. Она радушно потчевала гостя тушёной с диким рисом бараниной, щедро сдобренной пряными травами. Гость же, светловолосый мужчина в одеждах цвета речного песка, делился последними новостями об особах, обоим им небезразличных.

Пара расположилась на полу, на мягких шкурах и пышных коврах, рядом с очагом, где средь алых углей тлели серые кости. Тепло наполняло беседу неторопливостью тающего воска и нагоняло сон на тех, кто в ней не участвовал. По обе руки мужчины лежали две гиены. У ног женщины, наполовину её скрывая, растянулся во всю свою немаленькую длину соболино-махагоновый моалгрен. Он дремал, положив голову на одну из многочисленных подушек, разбросанных по шатру. Красно-медные глаза посверкивали лишь при упоминании имени девочки или её матери.

Внезапный рёв моалгрена, будто его смертельно ранили, заставил собеседников вздрогнуть, а гиен – настороженно повскакивать. Существо рывком поднялось, заметалось в охватившей его то ли панике, то ли ярости, опрокидывая посуду, расшвыривая подушки, комкая и сгребая шкуры с коврами.