Княжич

Входящие в гридницу князья и смоленские бояре (куда уж без них!) здоровались с князем со всем вежеством, а Ростиславичи еще и лезли лобызаться – троекратно целовались. Ладно хоть, не по-брежневски, без засосов.

Наконец все приглашённые расселись на скамьях. Ближе к смоленскому князю места заняли князья, а за ними умостились бояре.

Позже всех явился смоленский епископ с двумя игуменами крупнейших смоленских монастырей. При его появлении все поднялись и опять же по очереди – сначала князья, а потом бояре – стали подходить к его святейшеству для благословения. Алексий осенял всех крестным знамением и давал целовать свою морщинистую руку, густо покрытую волосом. Ну и мне, соответственно, пришлось приложиться, вслед за князьями, к длани епископа.

Закончив с ритуалами, Алексий, опираясь на посох и что-то бормоча под нос, взгромоздился на специально подготовленное для него кресло. Уселись и все остальные.

Изяслав Мстиславич окинул взглядом стоящие полукругом скамьи и обратился к присутствующим:

– Братья князья и господа бояре! Все вы знаете, какая беда приключилась в прошлом году в Смоленске. От голода и мора в городе ужасно много людей померло. В четырех больших скудельницах[9 - Скудельница – яма.] положили тридцать две тысячи человек кроме тех, кои на кладбищах погребены!

– И мать-земля в прошлом годе сотрясалась, – дополнил князя Алексий. – То нам всем был знак Господень! Грядут апокалипсис и Страшный суд! Думайте о своих грехах крепко. Не жалейте ничего матери-церкви, потому как токмо в ней вы обрящете спасение!

Кто о чем, а вшивый о бане! Без смеха на этого клоуна в ризах я смотреть не мог, а от его гнилой патетики так и тянуло хорошенько ему вмазать.

Впечатленные пророчеством бояре забыли, как дышать, а меня от накатывающего смеха так и пробирало.

Изяслав Мстиславич помолчал, обдумывая услышанное.

– Пути Господни неисповедимы, владыка! Не время и не место обо всем об этом сейчас говорить. У нас тут свой Каин объявился – Святослав, оттого и котора[10 - Котора – распря, междоусобная княжеская война.] возникла! Три лета тому минуло, как я грамоту договорную со Святославом Полоцким подписал и он крест целовал не затевать со мною распрю за великое княжение смоленское. Но уговор он сам же и порушил! Потому спрашиваю вас, пойдём на Полоцк войной али простим Святослава? Кто что сказать имеет?

Бояре, пребывая на бесплатном представлении, пока помалкивали. Поднялся Ростислав Мстиславич, удельный князь Дорогобужский.

– Братья князья и вы, господа бояре, дозвольте мне слово держать. Изяслав Мстиславич прав, гроза превеликая над нами пронеслась, тут спору нет. Но много ли нам выгоды от похода на Полоцк будет? – последние свои слова он адресовал боярам.

– Правда твоя, Ростислав Мстиславич! – вскочил как наскипидаренный тысяцкий Михалко Негочевич. – Какая нам выгода? Нет никакой! Сами от невзгод за малым чуть не померли, а князь нас уже зовет клятвопреступника покарать! Если он еще раз в наши края заявится, то мы его встретим людно и оружно, но самим сейчас переть на рожон…

Большинство присутствующих бояр своими одобрительными репликами поддержали тысяцкого, но некоторые, хмуря лбы, отмалчивались.

Ростислав Мстиславич с удовлетворением взглянул на бояр. Усиливать смоленского князя полоцкими землями было совсем не в его интересах.

– А ты, брате, чего отмалчиваешься? – обратился Изяслав Мстиславич к своему младшему брату.

С трудом, производя всем своим внешним видом впечатление глубоко больного человека, поднялся Всеволод Мстиславич – бывший князь Новгородский, удельный князь города Кричева.

– Ты, брате Изяслав, ходок, да больше супротив своих! Вспомни-ка молодость, сколько раз ты приводил половцев под стены Киева?

– Про то не поминай, чего старое тормошить! – Изяслав Мстиславич явно занервничал. – Не для того мы сейчас собрались.

– Как не поминать, коли оно, как шило из мешка, торчит? – негромко, но внятно произнес Всеволод, тяжко усаживаясь обратно на свое место.

Тут, чуть не уронив посох, вскочил боярин Пантелей Братонежкич – староста Ильинского конца.

– Верно Всеволод говорит, зачем нам усобицу продолжать? Будь, Изяслав Мстиславич, мудрее Святослава, тот распрю начал, а ты ее закончи!

Изяслав Мстиславич вскинул на боярина уничтожающий взгляд, недовольно качнул головой.

– А тебе, боярин, пока речь ведут князья, и помолчать не грех.

Тут не вытерпел знакомый мне еще по Зарою боярин Дмитр Ходыкин.

– Правильно, Пантелей Братонежкич, только закончить распрю надоть князю Смоленскому в Полоцке, согнав оттудова Святослава!

В гриднице угрожающе стал нарастать гул голосов.

– Вече не согласится ратиться с Полоцком, а князь с полутора сотней дружины дальше Витебска не пройдет! – вскипел Артемий Астафьевич, смоленский посадник.

Все бояре подскочили со своих мест и заголосили, каждый на свой лад. Поднялся шум, крики, взаимные упреки и даже угрозы. Иные уже за оружие схватились. Страсти накалялись…

И тут вопли заглушил громкий стук по полу посоха Алексия, восседающего в своем кресле. В стихнувшем шуме раздался его повелительный голос.

– Уймитесь, нечестивцы! – епископ притопнул ногой. – Не то я всех вас, окаянных, посохом в разум приведу!

– Правда твоя, отче! – встал Изяслав Мстиславич, уже обращаясь к боярам: – Утихомирьтесь! Не место здесь, на совете, свару затевать. Нам тут речи держать надо миром да ладом, по согласию. Охолоньте малость, господа бояре, и садитесь по своим местам.

Бояре, издавая невнятное ворчание, послушно расселись.

– Но хочу я спросить у смоленского князя, на ком вина лежит за разжегшуюся котору? – опять подал голос Ростислав Мстиславич. Говорил он негромко, вкрадчиво и даже мягко, но его губы все время кривила какая-то неприятно-загадочная ухмылка. – Ходили слухи, еще до прошлогодних событий, о том, что ты, Изяслав, хочешь уйти добывать великокняжеский столец под Владимиром Рюриковичем Киевским. А в Смоленске, порушив лествицу, посадить своего сына. А нам всем ведомо, полоцкий и киевский князья дружны меж собой. Может, поэтому Святослав своим ударом по Смоленску упредил тебя? Что скажешь, брате?

В притихшей было гриднице снова возникло оживление. Изяслав Мстиславич крепко сжал ручки кресла, левая бровь его чуть заметно задрожала. Сдерживая себя от бешенства, он резко ответил своему двоюродному брату.

– То лжа голимая и поклеп! – безапелляционно заявил Изяслав Мстиславич. – И слухи те злонамеренные Святослав-иуда распускал, чтобы меж нами рознь посеять!

Ох, лукавил князь, лукавил! Знаю я, что он о Киеве мечтает, будто на том свет клином сошелся. Поверили ли ему князья? Сомневаюсь. Всеволоду, кажется, все по барабану, а Ростислав тот еще лис, его на мякине не проведешь!

Поднялся боярин Якун Домажирич, руководитель посольской службы, чтобы высказать свое мнение, но смоленский князь его остановил взмахом руки.

– Все мне ясно, и хватит нам ужо изводиться! Согласия меж нами нет, на Полоцк идти ратью большинство из вас не желает. Поэтому… – Изяслав Мстиславич, отойдя от стольца, вежливо поклонился на три стороны. – Братья князья! Епископ, игумены! И вы, бояре! Закончим совет! Теперь вы все мои гости дорогие. Пройдемте в трапезную, прошу вас отведать, чего Бог послал!

Хоть совет и закончился пшиком, но пир был грандиозным, с перерывами на сон, он продолжался трое суток. Я присутствовал на нем эпизодически, так как еще не достиг четырнадцати лет, а потому по местным меркам считался несовершеннолетним.

На четвертые сутки, чуть живые от перепоя, князья разъехались по своим дворам. Приехавшие в Смоленске на сходку князья постоянно в городе не жили, бывали в нем наездами. Большую часть своего времени они проводили в своих уделах, расположенных на территории княжества. В городе вышепоименованные князья владели собственными подворьями, что располагались рядом с княжеской резиденцией. Проторчали князья здесь целую неделю. Сюда, насколько я понял, они являлись лишь для того, чтобы держать нос по ветру, если удастся – то половить рыбку в мутной воде.

Вот и сейчас они приехали, чтобы выведать обстановку, узнать о царящих в городе настроениях. Но если Всеволод был индифферентен, то Ростислав Дорогобужский активно водил своим жалом по сторонам. Все время своего пребывания в столице он тихорился, перешептывался с боярами, подлизывал своих сторонников среди бояр, купцов, вербовал новых. Изяслав Мстиславич обо всём этом знал, но, не обращал внимания, почитая своими главными врагами Святослава Полоцкого и Владимира Киевского. Ну, еще вспоминал и внука киевского князя – Владимира Андреича, которого на дух не переносил! А на Ростислава, чуть ли не в открытую вербующего себе среди смоленских бояр агентов влияния, смотрел сквозь пальцы. При встречах князья мило друг с другом расцеловывались и нагло лицемерили, прямо как известные политики моего времени. Действительно, ничто не ново под луной!

Внезапные приезды и отъезды князей навели меня на одну дельную мысль, которую следовало бы проверить. На некоторых крышах зданий княжеского подворья я обнаружил прижившихся здесь голубей и даже их гнезда. Стоит попробовать организовать голубятню. Странно, но за все время пребывания здесь я не видел, чтобы князь или кто-то из бояр использовал для связи голубиную почту. Соколиная охота существовала, другое дело, что Изяслав Мстиславич был равнодушен к такой охоте. На прямой вопрос, что он знает о голубиной почте, князь промямлил что-то невнятное. Что-то о существовании почтовых голубей он слышал, но что это такое и с чем это едят, не знал.

В качестве эксперимента я приказал отловить одного голубя, мы его пометили, чутка испачкав углем. Вместе с выехавшими на охоту дружинниками я отослал одного из своих дворян, вручив ему клетку с помеченным голубем и распоряжением выпустить его подальше от Смоленска. К вечеру во двор влетел испачканный в саже голубь, недовольно уселся на крышу крыльца и принялся чистить свои перышки. Я обрадованно хлопнул по плечу Корытю, стоявшего рядом, со словами:

– Голубиной почтовой службе быть!

И на следующий день принялись сооружать голубятню. Старшим поставил одного из челядинников, проходящего учебу у моих дворян, с приказом кормить, холить и лелеять голубей, чтобы приручить их к себе. Как только будку-голубятню поставили, приказал холопам начать аккуратный отлов голубей, выдав всем заранее смастеренные сачки. Далее – проще простого, голубей продержали в голубятне несколько дней, усиленно кормя, потом открыли форточки, но выгнать их на улицу оказалось проблематично, улетать из теплого местечка отъевшиеся за несколько дней на казенных харчах голуби не желали категорически. С этого дня все дворовые голуби обитали на голубятне, вылетали в город по своим «птичьим делам», но всегда возвращались в пригретое ими местечко – в мою голубятню. Чуть позже голубки обзавелись в голубятне гнездами и высиживали здесь же своих птенцов. Следующее поколение будем испытывать уже на более дальних дистанциях.

Когда наступало всеми здесь тщательно соблюдаемое и свято чтимое время послеобеденного отдыха и сна, я обыкновенно с частью бодрствующих дворян, когда с Перемогой, когда с выделенными им дружинниками, выезжал на конные прогулки по городу и его пригородам. Благодаря этим выездам всегда удавалось узнать или приметить что-то новое, да и смолянам полезно лишний раз на своего потенциального в будущем князя поглядеть. Все на пользу пойдет моему нарождающемуся авторитету среди горожан, кроме того, и смолянам мой искренний интерес к их житью-бытью льстил.

Первое свое знакомство с городом я начал с обследования крепостных и защитных сооружений. У надвратной башни, где осуществлялся въезд/выезд из окольного города, всегда толпился народ и присутствовала вооруженная охрана.

– Позовите боярина Пивова, – обратился Перемога к воротной страже. – Княжич, Владимир Изяславич, желает осмотреть вашу городню.