Она любила убийцу

Она любила убийцу
Янина Хмель

Эта история не о любви.

Эта история о том, как тесно переплетено прошлое и настоящее. О том, что лучше вовремя сказать любимым правду, чтобы потом она неожиданно не всплыла в самый неподходящий момент.

В день похорон отца Рита случайно узнаёт, что он не был ей родным. Мать отказывается рассказывать ей что-либо о настоящем отце. Не найдя компромисса, они ссорятся, и Рита уезжает из города. Но звонок из больницы с номера матери вынуждает Риту забыть обиду и вернуться.

Лиза сломала бедро, её нельзя оставлять одну. И мать с дочерью принимают решение продать дом и вместе переехать в столицу. Во время сбора вещей Рита находит в подвале дома коробку, где собрана вся правда о её родном отце. Теперь Лизе не утаить от дочери своё прошлое. Эта история о болезненной любви жертвы к человеку, который покушался на её жизнь…

Янина Хмель

Она любила убийцу

I

~ 2022. Март, 7~

Я никак не могла заставить себя войти в дом. Прильнула пульсирующим виском к холодному косяку входной двери и прикрыла глаза, представляя, что сейчас открою… а на месте огромного ящика из тёмно-бордового дуба посередине гостиной будет стоять наш обеденный стол.

Мама держалась хорошо, ни одной слезинки не проронила, нацепила на лицо отстранённую маску с такой же лёгкостью, будто повесила на дверь табличку «не беспокоить».

Да и мне так и не удалось поплакать. Наверное, не осознала.

Ведь ещё вчера вечером я прижималась к тёплой груди и прощалась до следующих выходных, ощущала на своих плечах тяжёлую руку, а на макушке – острый подбородок. А сегодня ночью мама позвонила и сказала, что он умер во сне.

Ничего не предвещало беды. Одно дело, когда человек тяжело болен, и ты понимаешь, что в любую минуту его может не стать. Даже готовишься к этому. Но когда это случается внезапно – мир вокруг будто замирает. Хочется переспросить у судьбы: ты уверена? может, это ошибка…

От ещё тёплых воспоминаний замёрзшее сердце будто оттаяло, и по щекам наконец побежала вода. Я заступила за дверь, чтобы никто меня не заметил, вытерла щёки ладонями и указательными пальцами провела по ве?кам и под глазами.

Я не хотела ни с кем столкнуться, потому что не знала, как отвечать на соболезнования. Даже избегала маму, потому что не знала, какими словами могу поддержать её. Я, у которой слова – это рабочий инструмент, не могла подобрать нужных для родного человека.

Из своего укрытия я слышала, как трескало пламя свечи, что стояла у папиного изголовья. И даже шёпот маминой подруги долетел до моих ушей:

– Вы так и не рассказали Рите?..

Голос затих, а треск пламени наоборот усилился и стал громче.

Я насторожилась и непроизвольно выглянула из-за двери, будто кто-то взял меня за плечи и переставил с одного места на другое. Тётя Майя сидела спиной ко входу, а мама напротив неё. Мама подняла голову, встречаясь со мной взглядом, только она открыла рот, чтобы перебить тётю Майю, как та продолжила:

– Ты сама расскажешь? Это была ваша общая тайна, да и Андрей растил её как родную…

Я быстро заморгала, встряхнула головой и скривилась. Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, я шагнула в гостиную, не сводя глаз с маминого лица. Оно стало одного цвета с подушкой, на которой лежала папина голова. Мама выдохнула. Треск от пламени стал громче, как будто свечу поднесли к моим ушам.

– Что? – выдохнула я, не узнавая свой голос. Губы дрожали, отчего, казалось, задрожала каждая буква столько коротенького слова.

Тётя Майя обернулась и прижала ладонь ко рту.

– Это правда? – Мой голос снова обрёл прежнюю уверенность. – Кто тогда мой родной отец?

Мама молчала. Тётя Майя поднялась и оставила нас наедине, понимая, что продолжение разговора её не касается. Она виновато опустила голову и проходя мимо мамы коснулась её плеча.

– Кто? – повторила я громче, смотря маме в глаза.

– Ри…

– Ты не скажешь, – поняла я по её ожесточённому взгляду.

– Прости, – закрыла глаза она. Но ни вины, ни сострадания в её голосе не слышалось. Как будто: «Прости, но это не твоё дело».

На кладбище я стояла в стороне, ни разу не посмотрев на маму, а когда мы вернулись домой, потребовала объяснений.

– Ты ещё не готова, – как заученную фразу повторяла мама. Безэмоционально. Всё с той же маской на лице: «не беспокоить».

– Что прикажешь мне делать с тем, что я услышала? Дофантазировать?

– Я дала обещание твоему… – она сглотнула, – …отцу.

– Прекрасно! Какому из?

Мама ничего не ответила.

Я сжала руки в кулаки и зажмурилась.

– Если бы Майя не проговорилась… – я открыла глаза, встречаясь с мамиными, – ты собиралась вообще мне сказать?!

– Нет.

– Здорово! – Я всплеснула руками, случайно задев фотографию на комоде.

– Послушай…

Я схватила упавшую рамку и отшвырнула в стену. Мама вздрогнула.

– Кроме правды ничего не хочу слушать. Это несправедливо!

Я никогда не позволяла себе повышать голос на маму, а сейчас кричала. Мне было стыдно, но я не могла остановиться, слова срывались с губ быстрее, чем я успевала подумать о том, что хочу сказать.

Мама всегда была строгой со мной. Иногда мне казалось, что в ней совсем нет нежных чувств для меня. Но папа – тот, которого я считала своим отцом девятнадцать лет – всегда сглаживал острые углы между нами.

– Тебе будет больно! Я хочу оградить тебя от…

– Сейчас мне тоже больно, – я снова не дала ей договорить. – Меня воспитывал чужой человек!

– Он никогда не был тебе чужим! – громко возразила мама.

– Всё. На этом хватит лжи! Не хочу больше тебя слушать! – Я присела на край кровати, спрятав лицо в ладонях.

Я не плакала. Меня просто потряхивало от столь сильных и отвратительных эмоций. Как будто меня облили чем-то липким и дурно пахнущим. Я ждала, что она подойдёт и обнимет. Или скажет что-нибудь… Но она молчала и оставалась стоять в дверном проёме моей комнаты.