Седьмая жертва

Катьку тоже унесло в поля, а Порше зачем-то пошла к группе людей, столпившихся возле скорой. Там был и менеджер, и те ребята, с которыми она вчера вечером после съемок ужинала.

Двое из них были помоложе, очень такие фактурные: высокие, длинноногие, с красивыми бицепсами-трицепсами, татуировками и ухоженными гривами. Оба стояли ссутулившись, опустив головы, и тихо переговаривались между собой. Было видно, что они потрясены, но до конца свою потерю еще не осознали. Один из музыкантов покачивался на месте, словно у него кружилась голова, а второй нервно теребил серебряный перстень на большом пальце правой руки.

Порше остановилась чуть позади них. Она уже пригляделась к этой их рокерской эстетике и сделала вывод, что кое-какие вещи – кожаные брюки или эти их черные майки без рукавов – выглядели даже сексуально. Она представила себе фотосессию, где ее сняли бы в цепях и коже. Порше это было бы к лицу. Ее хрупкость и бледность великолепно оттенялись бы брутальными аксессуарами. Хотя, наверное, такие фотосессии уже и раньше снимались?

Порше огляделась. Один мужик, седой и полный, плакал. Он не всхлипывал, не причитал, а стоял, закрыв лицо руками, и было видно, что сквозь пальцы текут слезы. Еще один курил и что-то возбужденно говорил – о стропах парашюта, которые запутались, и о том, что все теперь скажут, будто Видаль слишком долго возился с этими стропами, потому что растерялся и в итоге поздно раскрыл запасной парашют. Но Видаль, говорил тот мужик, не растерялся, он не такой. Это все потому, что парашют был сложен неправильно, а Олежка не выспался, не отдохнул. Еще несколько человек стояли рядом молча. Их лица словно заледенели.

Из-за спин впереди стоящих Порше не могла видеть мертвого тела. Да ей и не хотелось бы. И только уходя, она краем глаза заметила мятую простыню. Один ее край был пропитан кровью (Порше передернулась), а чуть дальше из-под белой ткани выглядывала бледная мужская рука с черным напульсником.

Менеджер, то есть тот самый кряжистый Виктор, повернулся к Порше и сказал ей:

– Насмерть… сразу, в ту же секунду.

Порше, которой было не по себе, опустила глаза и пошла к гримерке. Она хотела скорее выбраться отсюда. Раз день прошел зазря, то надо хоть отдохнуть. Сколько дней она уже не высыпается! Целую неделю до съемок этого чертова клипа проторчала на выставке – просто чтобы подзаработать. А сюда, на аэродром ДОСААФ, пришлось два дня приезжать к восьми утра.

Тут откуда-то выскочила Катя и потянула Порше за собой.

– Сейчас будет съемка еще одного канала, так что – не расслабляйся. Ты себе имя сделаешь! Он, оказывается, очень большая звезда. Его все знают. Вас вчера кто-нибудь вместе фотографировал?

– Ну… – Порше призадумалась, – кажется, был парень с фотоаппаратом. Да, точно был. Он пришел вместе с Виктором.

Катя обрадовано рассмеялась и даже хлопнула в ладоши.

– Забери свои вещи из гримерки и иди в мою машину. Вот ключи. Я сейчас постараюсь договориться о фотках. Мы их невзначай сунем в портфолио!

Порше направилась к вагончику. Трудно было поверить, что на дворе был всего-навсего начало марта. Каких-то две недели назад в городе лежал снег, а три дня назад его смыл настоящий весенний ливень с громом и молнией. А сегодня – плюс двадцать.

Логично было бы представить, что зима еще вернется – короткой метелью, холодными днями, но об этом сейчас даже не думалось.

Идти к гримерке нужно было по сухой траве, пожелтевшей за зиму под снегом. Она оставляла на льняных брюках пыль и всякие цепкие семена. Порше забрала из вагончика свою большую сумку, села в машину и завела мотор, чтобы включился кондиционер.

* * *

Вообще-то Порше не слишком обрадовалась, когда Катька сказала, что менеджер рок-группы “Алхимик” выбрал ее для съемок в клипе Видаля. Он, видите ли, искал модель уже три месяца. Порше единственная, у кого обнаружился такой беззащитный взгляд.

У этого Карелина тоже был бы такой взгляд, если бы папаша лупцевал его по морде за то, что он поздно возвращался из школы. Смешно: теперь с помощью этого взгляда Порше зарабатывает.

А не слишком обрадовалась она потому, что денег обещали немного, и продвижения в карьере Порше от этих съемок не ожидалось никакого.

Да и рок-музыку она считала бессмысленным шумом. Рокеры казались ей психами, дураками какими-то. О группе “Алхимик” она вообще никогда не слышала.

Вот если бы ее пригласили сниматься в клипе Димы Билана… Вот это круто. Тут бы во всех журналах написали, что вот, российская поп-звезда снимает новый клип, а в качестве партнерши он выбрал совсем молодую, еще безвестную, но обладающую незаурядным потенциалом модель. Еще бы пара фоток как иллюстрация – и все, Порше прорвалась… Но все впереди, уговаривала себя Порше. Еще позовут. И к Билану в том числе. Порше шестнадцать, она только начала свой путь.

Сюда, на аэродром ДОСААФ, они вчера приехали очень рано. Пока пришел режиссер, объяснил задачу, сказал, какой нужен макияж, пока этот мейк-ап делался, сто лет прошло.

Потом Порше долго гоняли по полю. Становилось все жарче, отчего грим расползался. Гример каждые полчаса поправляла ей лицо, а дело с места не двигалось.

Наконец Порше отпустили отдохнуть и перекусить. Она пошла под навес для съемочной группы, где были подготовлены напитки, бутерброды и, самое главное, отсутствовало солнце.

Там Порше впервые и увидела Видаля. Он появился под навесом, когда там собралась уже куча народу, и все как-то сразу повернулись в его сторону. Повинуясь стадному инстинкту, Порше тоже уставилась на него, а разглядев, снова принялась за бутерброды.

Он ее не поразил. Сразу было видно, что этот человек не так уж молод – он сильно сутулился, под глазами набрякшие мешки, и весь он был как будто выжатый, как будто что-то сильно достает его по жизни. С высоты собственного роста Порше показалось, что он не слишком высокий. А в плане стиля – какой-то весь небрежный, помятый: старые джинсы, драные не из-за моды, а из-за долгого своего существования, бесформенная футболка, стоптанные кеды. Самым неприятным в его образе были эти длинные седеющие русые волосы, вроде линялые. Они свисали ему на лицо, а он их даже не откидывал с глаз. Будто бы падающие на лицо волосы уже победили этого человека, и он смирился. И с этим тоже.

Видаль перездоровался со всеми, но без единой улыбки. Сел рядом со своими музыкантами – теми, молодыми и фактурными. Взял сок, выпил глоток и уперся лбом в подставленную ладонь. Наверное, у него болела голова.

Ребята из группы стали что-то ему рассказывать, что-то веселое, он улыбнулся им раз, но не больше.

Тут под навес пришел этот типчик – Виктор. Подошел к Видалю, а тот посмотрел на него тяжелым взглядом и сказал удивительно глубоким, густым голосом:

– Что еще желает дьявол?

– Дьявол желает ночи, – непонятно ответил Виктор, и все рассмеялись.

Что тут было смешного – Порше не поняла. Один парень из операторской группы объяснил ей позже, что это слова из песни Видаля. Ей, конечно, смешнее не стало, но все-таки она что-то поняла.

Только оказалось, что Видаль не шутит. Пока все смеялись, Виктор что-то стал говорить ему, и он замотал головой:

– Я не буду подписывать тот контракт. Я не хочу. Витя, ты не понимаешь? Ты же из меня чучело делаешь, таксидермист проклятый! Тебе надо с попсой работать, а ты меня раскатывашь под денежные купюры. Ну, как тебе объяснить? Я себя уже не уважаю из-за твоих коммерческих проектов! Сколько лет я под твою дудку прыгаю? Рок – это другое, это не добыча денег, когда ты въедешь?

Витя что-то залопотал ему, но голос Видаля – оцененный даже Порше – прозвучал в этом маленьком мирке под шиферной крышей ясно, как истина:

– Витя, я хочу снова быть собой, ты понял? По-твоему, я Игги Поп?!

Порше никогда не стала бы обсуждать с менеджером свои дела вот так, прилюдно. Она считала, что окружающим ни к чему слушать такие вещи, поэтому допила свой сок и пошла в гримерку. Ей сказали, что снимать ее будут, по крайней мере, через пару часов, не раньше.

Но это случилось не через пару часов, а только вечером, перед закатом солнца. Она шла на камеру и смотрела на софит. Чуть не ослепла. Надо будет впредь в контрактах даже вот такие вещи прописывать. А для этого сначала требовать сценарий клипа или рекламного ролика. Ведь ее будут приглашать и для съемки в рекламных роликах. Но лучше бы чаще звали за границу!

* * *

Всех, кто работал над клипом, после съемок позвали в ресторан. Причем в “Джаз”. В другое место Порше не пошла бы.

Правда, эти рокеры были одеты безобразно, даже не потрудились привести себя в порядок после целого дня на поле, в жару. Потные, в джинсах, в каких-то пыльных тапках – в таком виде эти придурки вломились в лучший ресторан города. Порше с Катей вошли вместе с ними, хоть и чувствовали себя, мягко говоря, неловко.

Самое странное, что группу и всех остальных встретил сам владелец ресторана, проводил в вип-зал, посадил за уже накрытые столы. Видаль оказался напротив Порше. Вечером он явно лучше выглядел, и при ближайшем рассмотрении оказался намного приятнее. Да и выпивка ему на пользу пошла.

Порше тут же вспомнила своего собственного отца, умершего пять лет назад, когда она была еще совсем ребенком. Папа тоже добрел от водки, становился почти даже человеком. В остальное время он ненавидел всех вокруг. Особенно свою жену, мать Порше, да и дочку тоже не жаловал.

Вспоминать отца Порше не любила, поэтому тут же выбросила его из головы, тем более что больше ничем, кроме этой черты – добреть от алкоголя – Видаль ее отца не напоминал. Даже в голову не приходило, что он мог бы хватать жену за волосы и тыкать ее лицом в стену. Или щипать дочь за мягкие части тела и мерзко смеяться.

Скорее, Видаль был похож на учителя рисования, который недолго работал у них в школе. Такой же свободный, уверенный в себе. Учитель был еще молодой, пытался детей чему-то учить, воспитывать, а они ему на голову садились. Но Видаль и от учителя отличался, потому что ему никто не посмел бы сесть на голову. Все, кто ужинал в тот вечер в “Джазе”, смотрели на Видаля как на бога.

В конце концов, и на Порше это всеобщее восхищение подействовало. Она выпрямилась, чуть заметно улыбнулась и послала ему через стол такой взгляд, будто хотела сказать, что музыкант ей очень интересен. Она знала, что и свет в ресторане правильный, и она выглядит сейчас хорошо, поэтому не сомневалась в своей неотразимости.

А вот заметил ли этот взгляд Видаль – она не знала. Волосы падали ему на лоб, а когда он опускал голову – совсем закрывали лицо. Сидевшему рядом с ним Виктору это тоже не нравилось:

– Убери лохмы, мешают говорить, – сказал он сердито.

Видаль пятерней загреб прядь со лба к затылку, но она снова стала сыпаться вперед маленькими прядками.